Распускающийся можжевельник - Кери Лэйк

Дэвис — очень высокомерный человек. Сближение с ним — это очень тонкий танец доминирования, и боюсь, мне не нравится играть в эти игры.

— Но ты бы вступился за меня? Когда он приставил пистолет к моей голове? Тона вопроса достаточно, чтобы заставить его сказать мне пропустить сегодняшний ужин, но мне все равно. Слезы подступают к моему голосу, и мои глаза едва видят сквозь пелену. — Умирать от голода медленнее, но не отличается. Я думаю, мы видели достаточно скелетов, чтобы знать это.

— Хватит! Его лай эхом разносится по комнате, достаточно громкий, чтобы у меня по спине пробежали мурашки и затрясли нервы.

— Разве я не был для вас любезным хозяином?

Краткое воспоминание о фотографии, которую он показал мне в мой первый день, заглушает аргумент, застрявший у меня в горле.

— Так и есть. Я не хотела проявить неуважение.

В воздухе повисает тишина, и я занимаюсь тем, что протираю столешницы, на которых лежат коробки со шприцами, тампоны и перчатки разного размера.

Даже если доктор Фалькенрат не сможет мне помочь, Абелю не будет никакой пользы, если меня отправят в экспериментальную палату и никогда больше не увидят.

— Я посмотрю, что я могу сделать, — говорит он сзади, и я закрываю глаза, отдаваясь первому лучу надежды с тех пор, как я приехала сюда.

— Вот.

Я поворачиваюсь, чтобы увидеть, как он протягивает завернутый в бумагу кусочек крошечного торта, один из его обычных подарков, который спасал меня от голода в последние несколько недель, и качаю головой. Они были оценены по достоинству еще до того, как я взглянул на своего брата и понял, насколько они были пристрастны.

— Я этого не хочу.

— Это для твоего брата, — говорит он, вкладывая пирожное мне в ладонь.

Предложение удивляет меня, поскольку он запретил мне выносить дополнительную еду за пределы лаборатории. Фаворитизм не одобряется не только другими мальчиками, но и охранниками. Он заверил меня, что у каждого врача есть подарки для тех, кто хорошо себя вел, и вплоть до сегодняшнего дня я предполагала, что именно по этой причине я так мало видела своего брата. Что его спрятали в лаборатории доктора Дэвиса, точно так же, как доктор Ф. забрал меня. Я должна был знать лучше.

— Будь осторожна и никому не показывай это.

Я киваю и подавляю признательность, которая, я знаю, заставит его чувствовать себя неловко.

— Я буду осторожна.

Я заканчиваю ужин быстро протискиваюсь через двери во двор, оглядываясь в поисках трех парней, которые напали на меня ранее. Их нигде не видно, и хотя это приносит мне некоторое облегчение, у меня такое чувство, что я увижу их снова. С молочно-белыми глазами и большими черными зрачками, которые обвиняют меня, пока я собираю части их тел в маленькие баночки.

Агрессивные особи здесь долго не задерживаются. Их берут для наблюдения и такого рода испытаний, которые не дают мне спать по ночам.

Я шаркающей походкой пересекаю двор и нахожу Абеля в чистом белом подгузнике. Его кожа все еще покрыта грязью, но мне все равно. Он не плачет, когда подходит к забору, неся под мышкой потрепанного кролика, которого он показывает мне. Это не принадлежит Сараи — вероятно, это было первое, что у него украли.

— Эй, ты нашел новую игрушку? Спрашиваю я, замечая торчащие клочьями окрашенные в красный цвет волосы на хвосте, заляпанные, должно быть, кровью последнего ребенка, которому она принадлежала.

— Дибис, отдай мне его. Дэвис.

— У меня тоже есть подарок для тебя, — шепчу я и придвигаюсь ближе к забору, оглядываясь в поисках кого-нибудь, кто мог бы нас увидеть. Охранники во дворе Абеля стоят в стороне, куря сигареты, а те, что с моей стороны, заняты Рейтерами, запутавшимся в колючей проволоке. Другие мальчики даже не смотрят на меня, и я должна предположить, что это основано на том, что произошло с теми, кто напал на меня.

Глаза Абеля загораются, и хотя ямочки на его щеках не такие глубокие, как обычно, это приятное зрелище.

Я вытаскиваю торт из рукава, куда я его засунула, и отламываю кусочек, протягивая ему.

— Не показывай никому. Это просто наш секрет.

Он кивает, принимая пирог через забор, и прячется за своим кроликом, чтобы съесть его. Что касается моего брата, он всегда был осторожен в еде. Когда моя мама готовила инжирное варенье, она часто находила полупустую банку в одеялах Абеля, куда он тайком убирал ее на ночь.

Когда он доедает маленький кусочек торта, я предлагаю еще кусочек. И еще, пока торт окончательно не будет съеден.

Я глажу его большой палец и целую его маленькие пальчики, просунутые сквозь забор.

— Доктор Дэвис хорошо к тебе относится, Абель?

— Он милый. Но иногда он не такой.

Нахмурившись, я проглатываю комок в горле и позволяю себе задать вопрос, который прожигает дыру в моей голове.

— Он… причинил тебе боль?

Абель подтягивает кролика к подбородку и отводит от меня взгляд.

— Абель? Он причиняет тебе боль?

Его глаза почти скошены, когда он сосредотачивает все свое внимание на моем пальце перед ним, и он ковыряет там мой ноготь.

— Иногда он выключает свет и рассказывает мне страшные вещи.

Я сжимаю звенья цепи, мысленно приказывая себе держать гнев в узде.

— Он тебя бьет?

— Не он. Другой мужчина. Он говорит мне, что я плохой. Его губы поджимаются и дрожат, как будто он может снова заплакать, но он этого не делает.

— Он говорит, что передаст Дибису, что я плохой и за то, чтобы запереть меня в комнате с монстрами.

Жар заливает мои щеки, когда гнев поднимается к лицу, сводя челюсти.

— Комната монстров?

Он указывает налево, и я слежу за движением его пальца в сторону Буйнопомешанных, расхаживающих за забором.

— Там они спят. Крепко прижимая к себе кролика, он качает головой с блеском в глазах.

— Я сказал ему, что больше не буду плакать.

— Нет. Не плачь, Абель. Каждый день я собираюсь навещать тебя. Каждый день. Встречайся со мной здесь после еды, хорошо? Я заставляю себя улыбнуться, несмотря на желание взорваться.

— Встретимся прямо здесь. Я постараюсь снова принести подарок, если смогу. Хорошо?

— Хорошо, Ненни. Встретимся здесь.

Я прижимаю палец к губам и просовываю его через забор, когда раздается сигнал клаксона, возвещающий, что ужин закончился.

— Я люблю тебя.

Абель делает то же самое, прижимая свой палец к моему.

— Я люблю тебя.

Глава 10

Рен

Мягкая щекотка прикосновение к моему виску пробуждает меня ото сна, и я открываю глаза, когда Шестой убирает пряди волос с моего лица. Между нами наши руки все еще сцеплены вместе, как когда мы засыпали.

Его лицо непроницаемо, когда он изучает меня, но солнечный свет, проникающий сзади, обрамляет его мягким сияющим ореолом.