Осколки (СИ) - Ангел Ксения

Лаверн кивнула.

– Они появились из-за источника, который я ищу. Источник спит, и магия его – тоже, но однажды один маг пытался его разбудить. Ему не хватило сил справиться с мощью чужой магии, и она выплеснулась в мир, порвала грань мироздания.

– Но ты все равно хочешь найти источник? Использовать?

– Хочу.

– Зачем?!

– Есть причины, которые я не готова открыть вам, милорд.

Она и так слишком много сказала. А еще больше Роланд понял сам – по ее растерянному виду. Его разозлил отъезд Лаверн, и через несколько дней, когда гнев уйдет, уступив место привычной расчетливости, не станет ли змеиный лорд содействовать Сверру?

Плевать. Она справится. Нужно просто спокойно подумать, решить, как быть. Покровительство и помощь наместника восточных земель, бесспорно, облегчили бы ей жизнь, но есть вещи важнее интриг и игр. К тому же, если верить Сверру, и у него хранится львиная доля осколков, Лаверн никогда не добраться до источника…

Никогда.

Ни-ког-да.

У этого слова острые углы, норовящие исколоть язык. Потому Лаверн медлит произносить его вслух. Иначе отчаяние вернется, поселится в груди ядовитым комом, разъедающим плоть.

– У меня достаточно влияния, чтобы помочь, – тихо, слишком простодушно для интригана произнес Роланд. И Лаверн безумно захотелось поверить… К сожалению, она слишком хорошо знала, к чему приводят подобные желания.

– Боюсь, здесь даже вы бессильны, милорд. Но я не забуду того, что вы для меня сделали.

По сути, Роланд не сделал для нее ничего. И многое. Лаверн просто пока не поняла, что именно. Но она поймет. Потом. И сумеет отблагодарить змеиного лорда.

Если, конечно, это все еще будет в ее власти.

Матильда

В лаборатории было темно и прохладно. Огонь в камине давно погас, превратившись в золу. Единственным источником света оставалась большая черная свеча на столе, заваленном бумагами. Темный воск плавился, трещал, стекая по гладким стенкам, а пламя колыхалось, рвалось, будто бы хотело избавиться от плена промасленного фитиля.

Матильда иногда приходила сюда ночью, сидела в глубоком кресле, забираясь в него с ногами. Смотрела на огонь. На чучело совы на каминной полке, на пузатые банки, под горлышко залитые фиксатором, с плавающими частями человеческих тел, личинками редких насекомых и эмбрионами животных. На россыпь использованных накопительных кристаллов, в беспорядке пылившихся на стеллажах. На выцветшие гобелены, на которых величайший в истории некромант Эмиль Гаард вел войско мертвецов на судьбоносную битву за Вайддел, получившую название Битвы Смерти.

Матильду всегда завораживали эти рисунки. Один человек, легко подчиняющий мертвую плоть, сумевший своей кровью поднять армию… После родов силы Матильды едва хватило на старую псину, которая осенью сдохла под крыльцом.

Матильда подняла ее от злости на мужа, но так и не отдала рвущегося с губ приказа. Впервые за несколько лет брака она хотела причинить Сверру реальный вред. Не убить, но… Напугать? Возможно. Хотя Сверр был не из пугливых.

Ей хотелось сделать больно. Ему и той потаскухе, что имела наглость посягнуть на ее мужа. И ладно бы просто влезла к Сверру в постель, Матильда бы стерпела, как терпела многочисленных его рабынь, которыми муж быстро пресыщался. Сколько их было? Десять? Двенадцать? Она давно перестала входить в северное крыло дома, а они не смели появляться в южном, где Матильда была полноправной хозяйкой. Таким образом они сохраняли прочную иллюзию мира.

У них не хватило бы сил выносить и произвести на свет наследника великого рода. У самой Матильды тоже не хватило, а может, духи просто разгневались на нее, подарив дочку. Она редко ходила в храм, а если и приносила подношения, то высшим духам, а им нет дела до просьб ослабевшей магички.

Ее род был силен, и в нем часто рождались мальчики. Матильда знала, что в частности поэтому Сверр и выбрал ее – ему нужен был наследник. Лишь мальчик способен укрепить источник, влить в него новую силу, которой хватит на поколение. Которая станет питать род до того момента, пока у этого мальчика не появится собственная семья. И сын.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Матильда родила дочь, Берту. Сильную девочку, но этой силы было недостаточно, чтобы источник услышал. Матильда старалась, вкладывалась в амулеты и накопители, порой выжимая себя до обморока, но… не выходило. Берта была талантливой, бесспорно, и от матери взяла много. Однако родилась девочкой, а источники не слушаются девочек.

Как же все-таки несправедливо! Сама-то она считала, что чародейки порой намного талантливее магов. В юности Матильда могла многое. Она поднимала умерших от чумы крестьянских детей. Не для того, чтобы порадовать безутешных родителей – так, для забавы. И силу тратила, не задумываясь, сколько этой силы осталось.

Их семейный источник жил под старинным кладбищем, его паутина густо опутывала каменные своды витиеватых подземных ходов, которые простирались к родовому замку. Матильде нравилось бродить по ним, ощущать импульсы силы, исходящие от стен. Сопричастность. Единение и покой. Она всегда любила камни больше, чем людей. Из живых существ ей близки были лишь вороны, с которыми она говорила с рождения. Матильде нравилась и отстраненность, и гордость этих темных птиц, и выносливость. Но по-настоящему ее восхищала беспощадность черных тварей и спокойное отношение к смерти.

Матильда с детства уяснила, что мертвые гораздо надежнее живых. Мертвые никогда не лгут и не предают, они верны и послушны воле того, кто вернул их. А еще они не заводят любовниц…

Таких, как та, другая.

От злости Матильда сжала подлокотники. И глаза прикрыла, призывая себя к спокойствию. Наверняка Сверр сейчас с ней. С этим придется примириться. Не навсегда – на время. Пока Матильда не придумает способ устранить эту проблему раз и навсегда. Тьма, сгустившаяся у кресла, с ней согласилась. Терпение всегда вознаграждается щедро.

Неделю назад Сверр вернулся на рассвете и снова принес ее запах – впервые за несколько лет. Матильда возмутилась было, но он ответил резко и бескомпромиссно, метнув в нее злой взгляд, будто отравленную стрелу. И стрела эта попала в сердце, разливая по венам жидкий яд ревности и обиды. А слова его еще долго звучали в голове Матильды, перекатывались острыми камешками и царапали череп изнутри.

– Она подарит мне сына!

Ложь! Матильда давно решила эту проблему, но Сверру об этом знать необязательно – в гневе ее супруг способен на жестокость к близким. Однажды она уже испытала на себе тяжесть его руки.

Но если Сверр настолько уверен в том, что говорит, зачем отпустил ту женщину пять лет назад? Самолично отвез к границе своих владений и оставил там. Тогда Матильда думала, что это справедливо. Что больше она не посмеет явиться в их дом, в их жизнь, не испортит будущее Берты. Тогда Матильда еще верила, что поможет дочери оживить умирающий источник, а сейчас…

Сейчас было горько, и горечь эту приходилось глотать.

Берте снова чудились голоса. Она стала раздражительной, нервной, постоянно оглядывалась через плечо, словно ждала удара в спину, а порой замирала статуей, прислушиваясь к чему-то, понятному лишь ей. Вид ее делался отстраненным и совершенно безумным. В такие моменты Берта сильнее всего пугала Матильду, и та кричала, стараясь вырвать дочь из рук неведомых сил, завладевших душой и разумом девочки.

Матильда говорила об этом Сверру. Она ругалась, умоляла, даже опустилась до грязных действ на супружеском ложе – тех, о которых приличная леди помыслить не может, не то что совершить. Она просила Сверра спасти Берту, но тот лишь насмехался над женой, называя ее тревоги признаками истерии. Он не волновался о здоровье дочери, а ведь Берта на данный момент оставалась его единственным ребенком. Матильда позаботилась, чтобы ни одна из шлюх Сверра не понесла от него…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И вот теперь он вернулся с мыслями о той женщине. Ее Матильда ненавидела сильнее всех потаскух, в которых он входил и одаривал своим семенем. Они были ничем, пылью под ее ногами, но та, другая… На нее Сверр смотрел как на равную, несмотря на то что она была его собственностью, перешедшей по наследству от отца и старшего брата вместе с титулом и землями. Матильде порой казалось, что именно та девка задурманила разум ее мужа, в результате чего он и убил собственного брата. Не то чтобы Матильду заботила честь Сверра, скорее больная привязанность к замкнутой и угрюмой рабыне, что вела себя как госпожа.