Ставка больше, чем мир - Чернов Александр Борисович

Что там дальше, какая еще польза ему от нас? А может, наоборот, вред? Ведь и Балк, и Руднев, и Лейков, вернее, те, кто в них сейчас сидят, они выросли где? В социалистической республике. Без царя. И республика эта прекрасно себе развивалась после его убийства. Что там они еще задумают? Вадик тоже не далеко от них ушел. И брать на себя не много ли стал? Может, ну их, в огород, эти риски? И так много чего нагородили. Зачем мне эти нервотрепки с родней, эта чертова конституция? Армия и флот со мной… Достаточно, не? Понимаете теперь, на какой мы скользкой дорожке? А если сюда добавить еще, что обуревший германец этим своим набегом на Петербург и нашими с ним целованиями де факто поставил мир на грань всеобщей войны? Да. Не через десять лет, а уже завтра! Вы озадачились хоть на минутку тем, что думают обо всем этом в Париже и Лондоне?.. Да еще круг посвященных – шестеро со стороны. Это непозволительно много. И двое из них – тетки. Это сегодня все славно, Вадик. Поскольку любовь. А вдруг возьмет твоя, да и разлюбит? Или хуже того: ты дуриком залезешь на кого-нить по пьяни, и донесут? А от любви до ненависти сколько? А императрица? Да, скрытная. Да, себе на уме. Но ведь психованная же! Ладно, Мишкин и Макаров, за них почти не беспокоюсь – у первого своя любофф на носу, а второй слишком мудр для глупостей. Но уже имеем два заведомо слабых звена, плюс батюшка-поп – вещь в себе. И тут еще непрогнозируемый Фрилансер, мать его… Это, ребятки, безумно много для того, чтобы считать ситуацию контролируемой. Поэтому, с учетом того, что вариант «по-коловски», с душевной мукой и сознанием того, что сам себе усложняю жизнь, мною отставлен, ставлю на обсуждение два варианта. Первый. Резко нам отсюда рвать. Попутно отправив в Обводной канал тушку бедолаги Фридлендера, по совокупности содеянного. И второй. Продолжать наши игры «во славу России», но с трезвым пониманием того, в какой глубокой заднице мы сейчас находимся.

– Василий Александрович, спасибо за откровенность. Но я бы выбрал второй.

– Ясно, Вадик… Петрович?

– Тоже. Хоть, конечно, первый и безопаснее…

– Понятно. По вашим озабоченным фейсам, коллеги, делаю вывод, что серьезность момента и принимаемого решения осознана. А теперь внимание! Тот самый вопрос: сомнения в том, что парадом командую я, у кого-то возникли?.. Нет? И это хорошо… А вот что дальше делать с «дядей Фридом», Вадим, теперь предоставь решать мне. Я ясно выразился, надеюсь?

Про остальное отдельно поговорим. Главное, пока я не познакомлюсь с Зубатовым и не влезу в курс питерских дел, всем сидеть тихо, как мышатам под веником. И никакой самодеятельности, блин! Нам, Петрович, на ближайшее время систематизировать итоги войны. Тебе, Вадим, как можно теснее сойтись со Столыпиным и Дурново, подталкивать по мере сил индустриализацию и реформу на селе, начиная с переселенческой программы. В остальном, ребята, помнить главное: «кадры решают всё». Кто это сказал, не забыли? Все, пока, народ, я побежал за Верочкой. К царю не опаздывают. Его просьба – сиречь приказ. Подарком еще каким-то грозился…

– Василий Александрович, тут по поводу дяди Фрида я еще кое-что хотел…

– Вадик, потом это обсудим… хотя нет. Проводи-ка ты меня до вагона. А потом ждите меня и не пропадайте никуда.

* * *

– Вась! Ты с ума сошел! Я боюсь…

– Верок, ты что это у меня?

– Вась! Я не пойду… Можно, а?

– Тю… вот тебе раз. Счастье мое! Ни японцев, ни Стесселя с его Стессельшей, ни кровищи гангренозной не боялась, а тут?.. Ну, кисенок-мысенок, ты чего это вдруг? Да он такой же человек, как и я. Только росточком пониже да усами погуще! Ну, и чего тут страшного-то, господи? Не кусается же он.

– Он – ЦАРЬ!!!

– Верунчик, заинька, успокойся, прошу тебя, счастье мое… Он – человек. И вполне себе нормальный, а не упырь какой-нибудь. А царь, не царь… Работа такая. Давай, пудри носик, поправь глазки, и – пошли. Даже к соседу на званый ужин опаздывать не хорошо… Господи, Вер… какая же ты у меня красавица…

– Васенька, любимый…

– Уй… Верок!.. Аж голова закружилась… Прости, но правда, нехорошо получиться может. Пойдем.

– Ну, пошли, пошли. Веди к своему величеству, гвардеец…

* * *

– Заходите, заходите, любезный Василий Александрович! Сами будущую супругу представите?

«Блин! Вот только не заржать… почти как в незабвенном ”Иване Васильевиче”: ”Царь! – Очень приятно, царь”. Так-с-с?.. А не слишком ли долго мы ее рассматриваем? Ревновать к помазаннику Божьему тут не принято, или как? Василий, спокойно. Фух!.. Пронесло, кажется. Так, о чем это там перед ней величество распинается?»

– Очень рад за вас, мои дорогие. А и правда, молва народная не врет: действительно самая красивая пара Артура. Да и не только Артура, я полагаю… Значит, достойны вы, Василий Александрович, чтобы настоящая красавица на вас глаз свой положила! – Николай не преминул подметить мгновенного сумбура эмоций, промелькнувшего в глазах Балка, и жизнерадостно рассмеялся, поскольку списал его на удивление Василия, вызванное, судя по всему, монаршим внешним видом. И дабы не мучить гостя разными догадками, сразу объяснил в чем дело:

– На этот маскарад внимания не обращайте. Это мой кузен, император германский, обожает всякие переодевания. И поскольку он пожелал явиться к нашим раненым героям Шантунга в форме русского адмирала, этим званием, как вы знаете, он был недавно нами пожалован, мне, в свою очередь, пришлось переоблачиться в германский мундир.

– Ваше величество, вам любая форма к лицу. Военная… – Вера смущенно зарделась, потупив взгляд. То ли от собственной неожиданной смелости, то ли от недавних царских комплиментов.

– Спасибо, моя дорогая. Мы вот с Александрой Федоровной и девочками решили… – с этими словами Николай обернулся к шкафу и извлек оттуда на свет сначала вышитый рушник, а затем небольшую, но очень красивую икону в искусной раме и золотом окладе, – что заменять отеческого благословения нам не должно. Но и не напутствовать вас мы пока тоже не можем. Поэтому и Неопалимая. А рушник этот императрица и дочки вышивали. И Ольга Александровна. На долгую, добрую память и в благодарность. Мы никогда не забудем, как Василий Александрович трижды в огне войны спас от гибели нашего любимого брата.

«Ага. Один разок, правда, подстрелить его самолично пришлось, но зная Мишкина, думаю, что ты, твое величество, об этом никогда не услышишь…»

Василий почувствовал, что Вера тянет его за рукав. «Ах, ну да! Надо же встать на колени…»

– Дорогие мои. От души и сердца благословляю ваш союз. Любите друг друга верно и искренне. Дай бог вам пройти весь путь земной вместе, в согласии и в счастии. Себе и ближним на радость, а Родине нашей, Матушке-России, во благо. Мы же вниманием и участием своим вас отныне не оставим. НИКОГДА. Будьте счастливы!

И уже на пороге:

– Вера Георгиевна, вы простите нас, если мы с Василием Александровичем еще минутку-другую переговорим наедине? Благодарю. Подождите, я его вам скоро верну.

– Конечно, государь, – пискнула Верочка, присев в реверансе, и выскочила за дверь.

Николай притворил ее поплотнее и быстро повернулся к Балку:

– Василий Александрович, все потом, кроме вот этого: я просмотрел списки. Сделал себе небольшую выписку. Но время! Мы отправляемся в Артур и Владивосток, поездка долгая. А терять не хочется ни дня. Так что пока забирайте-ка это все обратно. Вот вам четыре записки от меня. К Столыпину, Коковцову, Дурново и Менделееву. Сначала пойдите к Дмитрию Ивановичу. Можете сослаться на данные военной разведки, или сами придумаете, что надо. Нужно начинать действовать немедленно. И по геологии, и по людям. И экспедиции спешно организовывать. Деньги на первые срочные траты Минфин выдаст под подпись Менделеева, об этом, собственно, я и написал Коковцову. Так что, как любит говаривать Михаил Лаврентьевич: инициатива наказуема. Впрягайтесь и в это тоже. Заодно и с людьми из «первой шеренги» познакомитесь. А с Зубатовым – второй список… Если вдруг почувствуете какой-то нездоровый интерес к себе с чьей-либо стороны, можете поставить в известность Петра Николаевича, он предупрежден. А паче чаяния понадобится отдельное мое вмешательство – немедля телеграфируйте. Ну, вроде все. Теперь ступайте. С Богом!