Мне ли бояться!.. - Александр Анатольевич Трапезников

раунде я снова ушел в глухую защиту, ждал, когда уймется боль и восстановятся силы. А Кувалда, по заявкам зрителей, пытался раздавить новую гадину, то есть меня. Но это у него плохо получалось, потому что он и сам уже выдохся. Но по очкам преимущество было на его стороне. Ему оставалось лишь дотянуть в таком темпе до конца, и все, победа обеспечена. Наверное, так он и решил.

А я сделал свою ставку на девятый раунд. Мы оба уже не прыгали — сил не было, только кружили вокруг друг друга, делая выпады и отмахиваясь, а я все ждал, когда Кувалда раскроется. И наконец дождался. Находясь от него на некотором расстоянии сбоку, я сделал скачок вперед, а затем сильный прыжок вверх и резко выбросил обе ноги в его сторону — так, что пятки угодили ему прямо в лоб. Я постарался вложить всю свою силу и энергию в этот удар: знал, что другого случая не представится. Голова его запрокинулась, и он отлетел к канатам, падая навзничь. Все, больше он не поднялся, только ворочался на полу, пытаясь оторвать туловище, а в зале стоял вой. Они снова начали швырять на ринг что попало, и я побоялся, как бы не угодили в голову какой-нибудь тарелкой. Через некоторое время ко мне подошел судья и поднял мою руку, объявляя победу. Шоу-девушки выскочили на ринг, задирая под музыку ноги. А я был словно в тумане — настолько оглушен и измочален.

— Я говорила, что ты выиграешь! — крикнула мне крашеная блондинка, носившая мой номер. — Я приду за тобой, не уходи.

— Молодец, поздравляю! — сказал мне и Петр Степанович, когда я шел по коридору.

Я покосился на его протянутую ладонь, но пожимать не стал. Больше всего мне сейчас хотелось растянуться на матах и не шевелиться. Так я и сделал, когда вошел в нашу комнату. Заметил только, что сухощавого уже увезли, а пол вытерли. Вслед за мной приковылял Кувалда, но я уже не обращал на него никакого внимания.

Я пролежал так минут двадцать. Затем открыл глаза и увидел толстяка с Петром Степановичем за столом.

— Давайте, — сказал я им.

Толстяк перегнулся и бросил мне на грудь целлофановый пакет.

— Здесь шестьсот пятьдесят тысяч, — сказал он. — Расписки не надо.

Я взял пакет двумя пальцами и швырнул обратно.

— Речь шла о миллионе.

— Правильно, — согласился он. — В зависимости от величины ставок. А они были маленькие. Минус комиссионные. Так что бери и не шурши. — И он снова перебросил мне пакет.

— Кроме того, — вставил Петр Степанович, — ты нарушил правила.

— Это как же? — спросил я.

— Перебинтовал живот, чтобы уменьшить силу ударов. А это запрещено. Тебя можно вообще дисквалифицировать.

— Ловко чешете. — На этот раз я метнул пакет в его сторону. — Отсчитайте свои десять процентов.

— Уже сделал. — И пакет вновь оказался на моей груди.

Больше я не стал играть в этот бейсбол. Черт с ними! Я положил деньги под голову и решил вздремнуть, пока не откроется метро.

Часа через два меня растолкала крашеная блондинка. Она была уже одета, с сумочкой через плечо. А по возрасту не старше меня.

— Малыш, — сказала она, — хочешь, поедем ко мне?

Я подумал и кивнул. Все равно деваться было некуда. Около подъезда толстяк в шляпе провожал разъезжающиеся иномарки.

— A-а, герой! — заметил он меня. — Через неделю еще матч. Примешь участие? Ты понравился.

— Сейчас я понравлюсь еще больше. — Я подошел к нему и обеими руками надвинул шляпу по самые уши, так, что даже его бульканья не стало слышно.

13

Когда мы приехали к ней на Разгуляй и отпустили тачку, она сказала:

— Если хочешь со мной переспать, предупреждаю сразу: пятьдесят долларов или по курсу.

— Я хочу просто поспать, — ответил я.

Она истолковала мои слова по-своему.

— Бедняжка. Я же видела, как он тебя саданул коленом. Очень болит?

— Подойди сзади к лошади со свечкой и сунь ей в хвост, тогда узнаешь.

— А может, попробуем? Даже интересно.

— Слушай, — попросил я. — Я тебе заплачу пятьдесят тысяч, только дай мне выспаться и отдохнуть. А завтра утром я уйду. Устраивает?

— Вполне, — согласилась она, беря деньги.

— А теперь тащи бинты и все остальное, мне надо повязку сменить.

Мне требовались не только бинты, но и время, чтобы подумать. С завтрашнего дня долг начнет увеличиваться вдвое, хотя это уже и не играет особой роли: Аслан и так разыскивает меня, чтобы рассчитаться за Тимура. Но если бы я отдал сегодня миллион, еще можно было бы как-то договориться. А как? Подставить голову? Вообще я чувствовал себя погано. И внутри, и снаружи. Что же мне теперь, все время бегать и прятаться? А Полина? А Леночка? Я закурил сигарету, а руки дрожали. И все напасти повисли передо мной в табачном дыму, не растворяясь в воздухе. Я снял рубашку и стал отдирать набухшие от крови бинты.

— А я тебе еще примочки приготовила, — сказала блондинка, заходя в ванную. — Ой! — Это она кровавое месиво увидела. А примочки оказались кстати: рожа моя стала распухать.

— Все в порядке, не пугайся, — сказал я. — Уже не болит. Ты вообще чем занимаешься?

— Я — по вызову. Читал, наверное, объявления в «Московском сексомольце»?

— Я читать не умею.

— А ты забавный. — Она потрепала меня по волосам, прислонившись бедром к плечу. — Симпатичный. Как ты этого отделал! Здорово.

— Пожалуй, это он меня отделал.

— Брось, заживет.

— Как на бродячей собаке.

— А тебе правда жить негде? — Она прижалась ко мне сильнее, а я продолжал разматывать бинты.

— У меня дом в Чикаго.

— Я бы тебя пустила на дольше, но ко мне приходят, сам понимаешь. Это сегодня я выходная. Кроме того, живет тут один… телохранитель. — Она вздохнула. — Но ты бы с ним справился.

— Вот уж не надо. — Я немного отодвинулся. В сутенеры меня еще не вербовали.

— Жаль. Мы бы подошли друг другу.

— Ты так думаешь? Слушай, а почему ты вообще этим занимаешься? — спросил я вдруг. — Молодая, красивая…

— Вот если бы была старая и безобразная — тогда бы занималась чем-то другим.

— Тоже верно. А мечтаешь, наверное, в турецкий бордель попасть?

— Зачем ты так? — Она, кажется, обиделась. — Если я хочу жить, как все нормальные люди.

— А нормальные живут так?

— Выгляни на улицу и увидишь. Все торгуют и продают. Или думают об этом. У всякого свой товар.

— Извини. Я не подумал. Значит, один я ненормальный. Потому что больше не хочу так жить.

— Сделать тебе кофе?

— Покрепче. — Я уже закончил перевязку и натянул рубашку. — А я пока позвоню.