Мне ли бояться!.. - Александр Анатольевич Трапезников

горя, только радость.

— Тогда я тоже хочу умереть.

— Бабушка тебя бы отшлепала за такие слова. Ты не волнуйся, она будет тебя ждать столько, сколько нужно. Это для нас время то летит, то тянется, как резинка. А у нее сейчас — вечность. Нам даже и не понять, что это за штука такая. Ты, главное, вспоминай ее почаще, и все будет хорошо. И не грусти. Ей приятнее, если ты не будешь плакать. Ты должна вырасти умной, доброй и красивой, наперекор всему, — как хотелось бы бабуле. И ты вырастешь такой, я знаю. Потому что если уж наше поколение такое лживое и дурное, то хоть из вашего какие-нибудь ростки пробьются. Иначе зачем вообще жить? — Я говорил и сам не представлял — откуда берутся слова? — А завтра утром, когда проснемся, пойдем с тобой куда-нибудь гулять. Хочешь, двинем в зоопарк? К слонам и змеям.

— Зоопарк закрыт. Мне страшно, Алеша.

— Ты не бойся, я рядом.

— Ты не оставляй меня.

— Обещаю, — сказал я. — А теперь спи. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — вздохнула она. И я еще долго лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к уличным звукам, которые напоминали крадущихся людей и зверей.

Утром мы только попили с Леной чаю и сразу уехали, не дожидаясь, когда проснутся, а вернее — очнутся, родители. Я хотел заехать в училище, чтобы перехватить у кого-нибудь из ребят наличные, а уж с деньгами мы бы развернулись. Но в само здание я на всякий случаи заходить не стал, а Леночку вообще оставил около метро на скамейке, купив ей мороженое и строго-настрого наказав ни с кем из взрослых не разговаривать. Она лишь вздохнула. Издали я посмотрел: вид у нее был довольно грустный и беззащитный. Сидит маленькая девочка в оранжевой курточке, белокурая, с брикетиком мороженого в руке, а мимо снуют огромные дяди и тети, и нет им до нее никакого дела. Да им и до себя уже дела нет, так мне кажется. Мне повезло, я углядел Димыча и свистнул ему.

— Тебя ищут, — коротко сказал он и дал все, что было, — тысяч десять. — А где ты сейчас обитаешь?

Мне этот вопрос не понравился, и я не стал отвечать. Не хотелось никому доверять. Впрочем, все равно не было у меня никакой обители.

— Ты подожди здесь, — сказал Димыч. — Я на этаж сбегаю, еще займу кое у кого.

— Валяй, — согласился я.

Но пока он бегал, я настрелял тысяч пятнадцать и решил, что хватит. А потом перешел на другое место, за изгородь, откуда меня не было видно. И вовремя. Вместо Димыча выскочили трое парней, из аслановской охраны, и начали рыскать вокруг. Я быстро повернулся и пошел к метро. Не знаю, может быть, это была случайность. А если нет?

Лена сидела там, где я ее оставил, уже управившись с мороженым.

— Вставайте, княжна, нас ждут великие дела! — сказал я.

Прежде всего мы зашли в кафе и нормально позавтракали. Яичницей, сосисками и кофе с булочками. Потом подумали, посовещались, немного поспорили (я предлагал Парк культуры, а Лена — кино), бросили жребий и отправились смотреть какую-то американскую комедию в «Ударник». Довольно дурную, где трое студентов ухаживали за тремя девушками, всю дорогу падая, поскальзываясь, сваливаясь с крыш и так далее. Ничего смешного. Одна из девушек напоминала Полину, и мне стало немного грустно.

— Тебе нравится вон та, в красном купальнике? — шепнул я.

— Клинический случай, — ответила Лена. — У нее пудра вместо мозгов.

— А внешность?

— Ничего особенного. Ноги худые, а коленки в разные стороны.

— Это у тебя они в разные стороны, — обиделся я. — Тоже мне, специалист нашелся. А твоя Анжелика — что, лучше? Кукла фарфоровая.

— В сто раз лучше.

На нас зашикали, и мы замолчали, оставшись каждый при своем мнении. Да, у молодежи свои вкусы, подумал я. Я казался себе умудренным опытом, прожившим долгую и бурную жизнь. Не хватало только седой шевелюры, трости с набалдашником и чтобы у выхода из кинотеатра ждал «линкольн» с шофером в ливрее. Мы бы сели в эту машину и поехали в загородный дом, где бы уже горел камин. А почему не в Тверь? Было бы неплохо. Именно в Тверь. Москва давно перестала быть русской святыней. Сначала ее заполонили комиссары в пыльных шлемах, потом лимитчики со всех концов, а дальше пошли кавказцы. А в Твери мы, Барташовы, как жили с семнадцатого века, так и живем. Даже главная улица в Москве и то названа Тверской. Нет, надо с этим городом что-то делать, какую-то дезинфекцию.

Фильм закончился, «линкольн» у выхода нас не ждал, и мы сели в троллейбус. А вышли около Парка культуры. Сначала мы сходили на выставку одного французского художника, который рисовал не картины, а создавал какие-то конструкции из сломанных колес, гусениц, кастрюль, часов, и все это вертелось, дергалось, светилось, — и Леночка была в полном восторге, а я отнесся скептически. Мне такие замысловатые вещи, когда стараются левой ногой почесать за ухом, не слишком по душе. Зачем выпендриваться, нагромождать утильсырье и посмеиваться над охающими и ахающими простаками? Мне кажется, настоящее искусство должно не подавлять и пугать, как плохая погода с дождем, а чтобы хотелось выйти на улицу без зонтика. Хотя, не спорю, кому-то нравится и сплошной ливень.

Пообедали мы в Парке, потом постреляли в тире, и Лена меня опередила на несколько очков, покормили уток в пруду. Мы старались не говорить о Марье Никитичне, но все равно она была где-то рядом. Мы оба словно чувствовали ее присутствие. И если она действительно видела нас, то, наверное, осталась довольна. Я всегда был младшим в семье, а теперь вдруг сам почувствовал себя старшим братом.

— Лена, а ты хотела бы уехать со мной в другой город? — неожиданно спросил я.

— Насовсем?

— Может быть, насовсем.

— А родители?

— Будешь навещать их, когда захочешь.

— Хочу, — сказала она. — Когда собираться?

— Подожди. — Я улыбнулся. — Сначала мне нужно в Москве одно дело закончить.

— Тогда заканчивай скорей.

— Постараюсь. — И мне показалось, что все наконец стало ясным.

Мы еще побродили по Парку, разметая ногами желтую листву, съездили в Лужники и побывали на Воробьевых горах, наблюдая, как гаснет город вместе с уходящим навсегда днем. Я несколько раз звонил Полине, но Людмила Александровна отвечала, что ее нет дома. Потом мы вернулись в Останкино. Родители ее были настолько пьяны, что я даже побоялся оставлять Лену вместе с ними. Полное отсутствие гласных в речи.

— Пкпатля ншел на квртру, — сообщил отец. — Хрший члвк. Грзин. Дал авнс.

— А Леночку вы куда