Мне ли бояться!.. - Александр Анатольевич Трапезников

подошел к нему и виновато потоптался.

— Сейчас врачи приедут, отвезут в больницу, — сказал толстяк, брезгливо переступая через кровь. — А ваш выход задерживается минут на сорок.

Кувалда потянулся, хрустнув суставами. Он встал, чтобы размяться, а проходя мимо меня, шепнул:

— То же самое будет с тобой, щенок.

— Угомонись, — ответил я. Вот ведь достал. Насмотрелся, наверное, фильмов про американских боксеров.

Сухощавый все сплевывал на пол и стонал, потом пришел какой-то человек и сделал ему укол в руку. И только около трех часов прибежал толстяк и махнул нам рукой:

— Пошли!

Когда мы стояли на ринге, уже готовые к бою, вокруг нас прыгали и извивались девушки, демонстрируя свои прелести, а зал одобрительно гудел. Все они — молодые и старые, в костюмах и платьях от лучших модельеров, в золоте и бриллиантах — жрали и пили и науськивали нас:

— Малыш, сделай ему бо-бо!

— Кувалда, не церемонься с красавчиком!

— Раскрои ему череп!

— Лягни в пах!

— Бей в глаз, чтобы шкурку не попортить!

Судья в белой манишке свел нас и отступил в сторону. Раздался гонг. Я стоял в правильной стойке, равномерно распределив вес тела, готовый блокировать любой удар рукой или ногой, но когда он ринулся на меня, даже я не ожидал такого бешеного натиска. Видно, он решил «сделать» меня в первом же раунде. Удары сыпались со страшной скоростью, я успевал только защищаться и отступать, закрывая перчатками лицо, а локтями — живот, пока он не прижал меня к канатам. Там я нырнул под его руку и оказался за его спиной, отбежав к центру. Зал взвизгивал от восторга. Кувалда развернулся и снова бросился на меня. Я уже сообразил, что он больше орудует своими клешнями, чем копытами, и намотал себе на ус. Но в скорости он меня явно опережал, и если бы он еще не молотил наобум, я бы, наверное, уже лежал на полу. Правда, несколько скользящих ударов все равно пропустил. Попробуйте остановить ветряную мельницу! Так весь первый раунд я и пробегал от него по всему рингу.

Второй раунд мало чем отличался от первого, прыти у Кувалды не поубавилось, а из зала стали доноситься возгласы:

— Малыш, хватит бегать кругами! Стой смирно, пока тебе не врежут!

— Уложи его, Кувалда, на пол!

— Эй, ты, трус! Начинай драться!

Я не обращал на это внимания. Главное было — как следует погонять его. А он уже стал потеть. Видно, Кувалда сам сообразил, чего я добиваюсь, и сменил тактику. Видя, что я ничем не угрожаю ему, он стал делать резкие, короткие выпады, стараясь достать боковыми или круговыми ударами ногами. А потом и вовсе остановился, опустив руки, как бы подзывая меня к себе. В зале засвистели и затопали.

— Вас обоих дисквалифицируют! — крикнул толстяк из-за ринга.

Тогда мы опять схлестнулись, и он сумел-таки провести удар сбоку под нижнее ребро. Я сразу почувствовал, что пошла кровь, а он продолжал меня теснить, метя в основном в жизненные центры — в висок, в горло, в солнечное сплетение. Все же он был больше боксером, чем каратистом, потому что удары в прыжке у него удавались хуже, за исключением, пожалуй, кругового подошвой с поворотом. Этим он мне и залепил в брюшную полость. Я только охнул, и прозвучал гонг.

— Ну как ты? — спросил Петруха в перерыве, вытирая мне полотенцем лицо. — Не кисло?

— Нормально, — ответил я. Но под бинтами у меня уже намокло — я почувствовал.

Третий и четвертый раунды прошли с преимуществом Кувалды. Я берег живот, а он словно догадывался об этом и старался попасть в самое уязвимое место. Это было моей ошибкой, потому что я стал открываться, и он доставал меня и в голову, и в корпус. Перед пятым раундом Петруха спросил:

— Ты чего все за живот держишься, словно беременный? Смотри, налетишь на кулак.

А я и сам уже понял, что при таком заходе проиграю. Будь Кувалда чуть поточнее — я бы давно дрыгал на полу ногами. Поэтому, когда он рванул мне навстречу, я больше не стал отсиживаться, а так же заработал руками и ногами, как пропеллер. Мы оба налетали друг на друга, словно пауки в банке, а публика заходилась в экстазе. Тут уже и я потерял хладнокровие, не чувствуя ни боли, ни цели, лупил по чему ни попадя. Зрелище, наверное, было еще то. Вот почему они все орали вокруг и швыряли на ринг, что под руку подвернется. Перерыв даже пришлось немного продлить, чтобы площадку очистить. Но это было кстати: и я, и Кувалда измотались настолько, что хоть выжимай.

— Долго ты так не продержишься, — сказал Петруха. — Я ведь знаю, что тебя порезали в общаге, приятель твой рассказал. Намокли, поди, бинты? Мой тебе совет: ложись под удар, и дело с концом. Себя побереги.

— Тогда какого черта?.. — выругался я. — А вы, должно быть, заранее на Кувалду ставили?

Петр Степанович только усмехнулся. Вот тоже сволочь. Они, значит, все продумали.

— Все равно тебе не выиграть, — сказал Петруха.

— Посмотрим.

Я вдруг понял, почему Кувалда мне сразу стал в живот метить, видно, успели ему шепнуть. Но мне это лишь злости прибавило. Кувалда, наверное, даже не ожидал, что я наброшусь на него с такой яростью. Я загнал его в угол и месил, как тесто, пока он не свалился на колени, а судья не оттащил меня в центр. Потом Кувалда поднялся, и мы продолжали. Он здорово удар держал, как груша. Но все равно шестой раунд остался за мной.

В седьмом я стал его дожимать, потому что он уже плыл, и мне только оставалось нащупать лазейку, окошечко. Блоки его летели, и получалось, что он сам себя хлещет, а публике это страшно нравилось. Теперь они кричали:

— Малыш! Малыш! Добей его, гадину!..

Сейчас, мысленно сказал я, потерпите немного. И тут он ударил меня коленом в пах. Боль была адская, я сразу согнулся и получил снизу в челюсть. Все завертелось, и я уже лежал на полу, а судья наклонялся надо мной. Вот и уплыл твой миллион, подумал я. Черта с два! Я все же сумел подняться, хотя голова шумела, а в низу живота пульсировала боль, и отступал под хлесткими ударами к канатам, пока не раздался спасительный гонг.

— Ну? — спросил Петруха. — Заканчиваем?

— Хрен вам, а не белая булка, — пробормотал я спекшимися губами. — Вы что — не видели, куда он меня коленом двинул? А судья идиот? Это же не бой, а драка.

— А ты как думал? — произнес он.

В восьмом