Искушение свободой - Рудольф Константинович Баландин

ещё анархисты, противники любой власти. И у них разброд. Многие не согласны с Кропоткиным в деле войны. А ещё есть левые эсеры, противники нынешней власти… Но кое-кого мы постоянно забываем. Имею в виду не что иное, как народ. Что это такое, сформулировать трудно, но сила великая. Она-то и может решить так, как нам неведомо… Но, простите великодушно, нам пора.

– Вы будете выступать?

– Не удостоен. Не пропустите своего Петра Алексеевича. Заходите в гости.

– Я теперь в Москве живу.

– Простите, а Полиночка не в Москву ли переехала?

– Вы угадали.

– Передавайте поклон ей и её милой маман. Желаю наилучшего… В Париж не собираетесь?

– Пока ещё нет.

– Берегите себя. Адью!

3

Речь Кропоткина Сергей записал почти полностью, хотя и с некоторыми купюрами:

– Граждане и товарищи! Позвольте и мне присоединить мой голос к тем голосам, которые звали весь русский народ… стать дружной стеной на защиту нашей родины и нашей революции… Родина сделала революцию, она должна её довести до конца… Если бы немцы победили, последствия этого для нас были бы так ужасны, что просто даже больно говорить о них… Продолжать войну – одно великое предстоящее нам дело, а другое, одинаково важное дело – это работа в тылу. Репрессивными мерами тут ничего не сделаешь… Нужно, чтобы русский народ во всей своей массе понял и увидел, что наступает новая эра… Разруха у нас ужасная. Но знаете, господа, что и в Западной Европе наступает новый период, когда все начинают понимать, что нужно строительство новой жизни на новых, социалистических началах…

Сделав паузу и уловив настороженность представителей правого крыла, оратор обратился непосредственно к ним:

– Мы многое не знаем, многому ещё должны учиться. Но, господа, у вас есть… – Он вновь сделал паузу, почувствовав, что подумали эти преимущественно весьма богатые люди, и возразил им: – Нет, я не говорю про ваши капиталы. У вас есть то, что важнее капиталов – знание жизни. Вы знаете жизнь, знаете торговлю, вы знаете производство и обмен. Так умоляю вас, дайте общему строительству жизни ваши знания. Соедините их с энергией демократических комитетов и советов, соедините и то и другое и приложите их к строительству новой жизни. Эта новая жизнь нам необходима…

Его прервали бурные аплодисменты. Возгласы: «Верно!», «Браво!» Никто не ожидал услышать нечто подобное от анархиста. Отвергал ли он свои прежние убеждения о благе безвластия? Нет. Самоуправление, труд, знания, капитал. Если такое добровольное и честное объединение возможно, то и государственная система вроде бы излишняя.

Однако Кропоткин не выказал особого оптимизма. Он предположил, что назревает братоубийственная гражданская война. И призвал сделать всё возможное для того, чтобы уменьшить её размеры, ослабить междоусобицу.

Очередной взрыв энтузиазма вызвало его предложение:

– Мне кажется, нам на этом соборе Русской земли следовало бы уже объявить наше твёрдое желание, чтобы Россия гласно и открыто признала себя республикой… При этом, граждане, республикой федеративной!

Вновь последовали овации (хотя и не всего зала). Новая неожиданность: Кропоткин не призывает к осуществлению коммунистической анархии. Он реалист и понимает, что отмена государственной системы во время войны грозит крахом для России.

– Так вот, граждане, товарищи, – закончил он, – пообещаем же наконец друг другу, что мы не будем больше делиться на левую часть этого зала и правую. Ведь у нас одна Родина, и за неё мы должны стоять и лечь, если нужно, все мы, и правые и левые.

Его проводила овация всего зала. Неужели действительно ему удалось невероятное: объединить всех, несмотря на социальные и политические различия, любовью к Отечеству?

«Казалось, – записал Сергей, – идея единства доказана, провозглашена и поддержана всеми. Но так будет на деле или останется только на словах? Доводы Кропоткина трудно опровергнуть. Но разве люди живут одной логикой? Нет, конечно. Логикой – лишь в малой степени.

У каждого из присутствующих в зале есть свои личные интересы. У представителей всяческих партий и социальных слоёв, разных организаций – свои групповые интересы. Да, существует общая великая благородная патриотическая цель. Но многие ли пожертвуют ради неё своими личными и групповыми интересами?»

Из того, что ему удалось подслушать в кулуарах (включив в статью), более всего понравились такие реплики.

Кто-то, потрясая благообразной седой бородкой, горячо произнёс:

– Вот кого, господа, надо бы сделать президентом русской республики! Князя Кропоткина!

Последовал спокойный басовитый ответ:

– И тогда монархия окончательно станет анархией.

Было и другое суждение:

– Пётр Алексеевич мне напомнил любимого ученика Христа в глубокой старости, когда он постоянно говорил: «Дети, любите друг друга».

4

Совещание продолжалось за полночь. Как обычно бывает в позднее время, эмоциональная атмосфера накалялась. Всё чаще и громче раздавались отдельные выкрики. Сказывалось гипнотическое воздействие ночи.

В пламенной краткой речи председатель призвал защищать революцию не щадя жизни, сражаться с врагами и победить. Закрылся собор Русской земли, как назвал его Кропоткин, под бурные овации всего зала и крики: «Да здравствует Керенский!», «Да здравствует революция!»

Прошла всего лишь неделя, и разразился кризис. От демонстративного единства не осталось и следа. Неожиданная весть: Корнилов поднял мятеж и движется к Петрограду.

В Москве, куда доходили противоречивые слухи, одни верили, что спасение России в военной диктатуре и возврате монархии, другие видели в этом окончательную гибель страны. Высказывалась и третья точка зрения (её разделял Сергей): в борьбе с мятежниками произойдёт реальное – а не на словах – единение демократических сил.

Так и случилось. Но и на этот раз – временно, до разгрома корниловцев, самоубийства генерала Крымова и ареста генерала Корнилова. А там вновь начались разброд и шатания. Всё больше стало сторонников мира с Германией. Даже в руководстве кадетской партии по этому вопросу начались разногласия.

Молодой генерал А. И. Верховский, назначенный Керенским военным министром, высказался за реорганизацию армии и необходимость мирных переговоров с Германией. По его мнению, только так можно справиться с анархией и предотвратить приход к власти большевиков. Его кое-кто называл кандидатом в Наполеоны.

Узнав, что Кропоткин поселился в Москве, Сергей дважды посетил его. Жили Кропоткины в двухкомнатной квартире на Большой Никитской. Принимал посетителей Пётр Алексеевич по вечерам.

В первую встречу вышло так, что Сергею пришлось отвечать на вопросы хозяина и делиться своими впечатлениями о ходе русской революции, о её перспективах.

«Порой сторонний наблюдатель способен заметить то, что ускользает от взгляда участников процесса, – пояснил Пётр Алексеевич. – Беспристрастный анализ – основа объективного научного метода».

Сергей признался, что не относится к числу сторонних наблюдателей, ибо ощущает Россию своей родиной. Да и как относиться равнодушно к революционным потрясениям, где бы они ни происходили? Решаются судьбы миллионов