Праздник покойной души - Валентина Андреева

Фимка от страха выгнула спину дугой, шерсть у нее поднялась дыбом, хвост распушился до размеров хорошего воротника из чернобурки, и она отчаянно взвыла.

– Не бойся, киска, мы свои, – прошептала я, морщась от боли в ребрах.

В доме было холодно. В свое удовольствие разгуливал сквозняк. Наверное, из-за настежь открытых дверей. Вдоволь накувыркавшаяся в попытке преодолеть сопротивление дубленки и встать, Наташка уже водрузилась на коленки и ползком спешила к уличной двери, чтобы ее закрыть. Там, опираясь о стену, и поднялась. Охая и держась за поясницу руками, а чтобы в промежутках не молчать, поругивала Гришку. Потом она закрыла вторую дверь, на кухню, а я к тому моменту нашла в себе силы сесть на диван.

Пяти минут нам хватило, чтобы почувствовать себя относительно, как говорят американцы, «в порядке». Странные люди! Смотришь какой-нибудь американский боевик или тому подобный фильм и от души веселишься, когда один из героев спрашивает другого – ты в порядке? Этот другой только что упал с крыши трехэтажного (или выше) дома прямо на крышу проезжающей мимо на бешеной скорости машины. Не особо задерживаясь, бедняга прямой наводкой устремился дальше, к стволу могучего дерева и, переломив его пополам головой, наконец свалился на землю, где еще получил по хребту черенком садовой лопаты от человека, который когда-то это теперь уже сломанное дерево посадил…

Наташка хотела присесть рядом, но раздумала. По-прежнему ощутимо несло холодом. Мы переглянулись и поняли откуда.

– Надо закрыть дверь в новостройку, – деланно спокойным голосом заявила она.

– Надо, – согласилась я. Но никто из нас с места не сдвинулся. Только Фимка легко сиганула вниз и принялась нарезать круги между ногами Наташки. Благо, она удобно стояла, расставив их на ширину плеч.

– Надо покормить кошку, – машинально сказала я, неотрывно наблюдая за кончиком хвоста милого животного.

– Надо, – согласилась Наташка.

За кормом мы отправились вдвоем. Наталья, жалея мои пострадавшие ребра, расстегнула дубленку и заглянула в кухонный стол с намерением вытащить оттуда банку с кормом. Я просто стояла рядом. Именно в это время мы и услышали протяжный стон. Как и раньше – из района новостройки.

– О, блин! – Испуганно дернувшись, Наталья долбанулась головой о крышку стола и ругнулась.

– Динамик веселится! – радостно сообщила я, проявив осведомленность.

– Сама знаю. – Морщясь, Наташка потирала макушку. – Эффект неожиданности сработал. И прямо по башке!

Явственный стон повторился. Я могла дать голову на отсечение, он отличался от того, которым мы «наслаждались» у Милочки во вторую ночь. Это меняло дело. Забыв про боль в ребрах, страх и доводы разума, я ловко обошла Наташку и понеслась в коридор.

То, что дверь, разделяющая жилое помещение от новостройки, полуоткрыта, я увидела сразу – полное освещение давало себя знать. И притормозила. Из строящегося помещения тянуло зимним холодом и бедой. О ней безмолвно кричали две ноги в тренировочных брюках и серых валенках. Поняв, что обращаться к валенкам не стоит, все равно не ответят, я, уже не так резво, подошла ближе. И увидела телогрейку. А в ней Гришку. Голова его находилась на границе света и темноты, но я интуитивно поняла, что он далеко не «в порядке». Ибо его голова стала самым слабым звеном всего организма: на неструганых белых досках пола виднелось темное пятно. Пятно крови.

Американцы все-таки и меня попутали! Сдуру спросила:

– Гриша, ты в порядке?

Ответом был очередной протяжный стон.

– Ирка, что ты несешь? – раздался над ухом тревожный голос подруги. – Какой порядок?! Жив, и слава богу! Как же это он упал так неудачно?

– Звони в «скорую»! – активизировалась я. – Боюсь, его упали… то есть уронили… Словом, он упал не по собственному желанию.

– Ну-ка! – Наташка, не церемонясь, переместила меня на другое место, внимательно взглянула на Григория и рявкнула: – �Ирка! Уронили тебя! Скорее всего, в детстве! Но ты этого не помнишь. Немедленно вызывай «скорую»!

Было не до страха. В тот момент ни мне, ни Наташке и в голову не пришло, что кто-то может прятаться в темном строении. И, выбрав подходящий момент, уложить нас за компанию с Григорием.

Для начала я прозвонилась пожарникам. И этим окончательно вывела из себя подругу, пытавшуюся обеспечить освещение новостройки с помощью настольной лампы. Где только она выкопала этот тяжеленный раритет! Шнура до розетки не хватало примерно метров шесть, но Наташку трудно переупрямить, она злилась, не оставляя попыток растянуть шнур до нужных размеров. Заслышав мои препирательства с диспетчером, обругала за бестолковость, выхватила мобильник и… сама попала к пожарникам. «Мальчику» посоветовали не баловаться и пригрозили милицией.

Растерянные донельзя, мы стояли и беспомощно смотрели друг на друга. У обеих при этом тряслись руки.

– Похоже, я неожиданно сменила пол, – пытаясь совладать с голосом, пожаловалась подруга.

– Ну что ты, не принимай это близко к сердцу, – постаралась я ее утешить. – Скорее впала в детство. Тебя ведь не мужчиной обозвали. И Гришке, кажется, хуже, чем тебе.

– Да! И прекратили истерику. Меняем род занятий: я опять звоню в «скорую», ты обеспечиваешь свет.

Далее все пошло так, как надо. Или почти, как надо. Наташка вызвала «скорую медицинскую помощь» через милицию, а я, осторожно перешагнув через притихшего Григория, включила вилку настольной лампы в розетку переходника, спокойно лежавшего сразу у входа. Я его заприметила еще в момент первой экскурсии по стройке – Алена предупредила, что надо обойти его стороной.

Свет лампы направленно ударил по Гришке. Кажется, я заорала… Нет. Заорала Наташка, а я обреченно застыла на месте с лампой в руке. Заорала я чуть позднее. Правда, Наташка впоследствии уверяла, что не слышала. Ну, значит, это был мой внутренний голос. Крик души.

Гришка покорно лежал на досках пола, упершись лбом в коробку с гвоздями. Похоже, она и не позволила ему задохнуться. Волосы на голове слиплись от крови, она странными пугающими толчками продолжала вытекать из раны на затылке. Правая рука была неестественно вывернута, рядом валялся фонарик с разбитым стеклом. Левая рука пряталась где-то под телом. Но главное, он с трудом, но дышал.

Наташка, хоть и орала, но дело свое знала. Мигом улетела назад, далее я только слышала грохот выдвигаемых и падающих ящиков в комнатах. И разумеется, непрекращающийся Наташкин вопль. Совладать с собственным телом я не могла, но соображать – соображала. Подруга искала средства первой медицинской помощи и, разумеется, нашла. Как потом оказалось, в комнате покойной Антонины Генриховны. К моменту возвращения она перешла с бессмысленного вопля на осмысленный певучий речитатив. Уговаривая «Гришеньку» немного подождать, поскольку, в первую очередь, следует сделать «из этого ледяного безмолвия», то есть из меня, хоть на что-то способную идиотку-ассистентку, она молниеносно сунула мне под нос ватку, смоченную нашатырем. В знак стихийно возникшей признательности я треснула ее лампой в подбородок – уж куда пришлось: руки непроизвольно взметнулись вверх. Хорошо, что вообще удержала этот громоздкий источник света, а то Григорию помощь врачевания уже бы не понадобилась. Только сочувствие. Плохо то, что лампа погасла…

Нашатырь сделал из меня человека – ту самую идиотку, способную на ассистирование. Наташка, казалось, и не заметила моей реакции. Резко откинув голову от удара назад, заявила:

– Замечательно! Одна уже пришла в себя. Сейчас Ирочка заменит лампочку, и наш светильничек тоже оклемается. Дальше твоя, Гришенька, очередь…

Я рванулась в Милкину спальню, отфутболив в сторону валявшиеся под ногами шмотки и косметику, и мигом вывернула из ночника лампочку. Прохрустев на обратном пути остатками каких-то баночек и тюбиков с губной помадой, которые не удосужились убраться с первого раза, вернулась обратно.

Наташка дезинфицировала ножницы остатками водки из бутылки, непонятно где обнаруженной, и продолжала упоенно комментировать мои действия:

– Ну вот, Гришенька, не прошло и года, Ирочка вернулась, сейчас у нас с тобой будет свет. А мы подождем, куда нам торопиться? Нет, Гришенька, похоже, со светом придется повременить. Ирочка у нас дурочка, она принесла не такую лампочку. «Мини» нам не нужна. У Ирочки с головушкой еще хуже, чем у тебя, дорогой, но она терпит. И мы с тобой еще немножечко потерпим. Теперь на моей дубленочке тебе гораздо удобнее, чем на коробочке с полуметровыми гвоздиками…

К моменту моего нового возвращения Наташка при слабом свете из коридора смывала ватой, смоченной водкой, кровь с Гришкиных волос, не касаясь раны.

– Ну вот, сейчас мы будем со светом… Ох, какой яркий! Сейчас лишние волосики удалим… Ох, кто же это нас так приложил? Но мы его, Гришенька, накажем, накажем. Тоже колышком по головушке. А пускай знает, нельзя Гришеньку обижать…