Ангелы крови - Максим Макаренков

– Именно так, – кивнул Сольменус. – Они восстанавливали силы. И сейчас никто из них не вмешается до тех пор, пока не получит стопроцентную гарантию успеха. А до той поры они будут действовать руками своих адептов и тайных слуг. А зачем еще они, по-твоему, нужны?

– Кроме того, каждый из Домов будет долго решать, а не провокация ли это со стороны конкурентов.

– Нет, – покачал головой ангел, – не рассчитывай на вмешательство богов.

Кинби задумчиво катал по столу ручку Юринэ – тонкий изящный стержень черного металла. Она всегда питала слабость к красивым вещам – ручкам, пресс-папье, сумочкам… Внезапно Кинби представил Юринэ обезличенной. Красивой фарфоровой куклой, лишенной возможности пошевелить рукой, улыбнуться, заплакать без разрешения хозяина. Лишенной собственных мыслей, чувств, желаний…

– Зачем ты пришел именно ко мне? – напрямик спросил Кинби. – Ты, ангел, ко мне – порождению Ночи. Проклятому.

– Ты единственный, кому было не наплевать на Чикарро, – просто ответил ангел. – А еще тебе не наплевать на то, что вокруг, – добавил он, вставая со стула.

Кинби молчал, задумчиво перекатывая ручку.

В дверях гость обернулся:

– Пожалуйста, постарайся найти Чикарро. И будь милосерден, убей его, если они уже заставили его…

Сольменус замялся, словно хотел сказать что-то еще. Постоял на пороге, переминаясь, но все же толкнул дверь и вышел.

* * *

Дома, рассовав коробки с документами по антресолям, Кинби устало опустился в гигантское ротанговое кресло – любимое убежище для спокойных раздумий, зажал в зубах очередную сигарету и закрыл глаза.

Очень хотелось увидеть Марту, но она прислала через дежурного астралота сообщение, что будет занята до позднего вечера и останется ночевать в комнате отдыха Управления. Городская полиция рыла землю после гибели Шесински, добавляли головной боли убийства Ольги, Паланакиди и Боба Грузовика, спецы из отдела бихевиористики молились всем возможным и невозможным богам, чтобы не появился подражатель. Зашкалившая жара помогала горожанам ежедневно устанавливать рекорды по количеству бытовухи с отягчающими. Агенты под прикрытием и информаторы доносили о шевелениях группировок, с вожделением посматривающих на бесхозную империю Боба Грузовика.

Неудивительно, что полицейские падали с ног, держась из последних сил, чтобы не сойти с ума. Удавалось не всем.

Квартира давила. Вещи завели свою ночную песню и Кинби хорошо слышал их шепот. Вещи обсуждали его – своего хозяина. Они считали, что ему здесь не место. Что ему вообще не место в этом мире, раз он не в состоянии о них заботиться. Костюмы тосковали о загубленном во время покушения собрате, шляпы злобно шептались о бесславной смерти широкополой серой красавицы.

Открыв глаза, Кинби рывком сел. Выбрался из коварных объятий кресла, прошел по комнатам, повсюду включая свет. Следовало исчезнуть из этой цитадели вещей, пока он снова не начал лихорадочно переставлять их, добиваясь идеальной симметрии, порядка и чистоты.

Идти в «Фиолетовый осьминог» тоже не хотелось – слишком уж это место ассоциировалось с Мартой. Да и трое-четверо полицейских, поминающих Шесински, прозрачных от усталости, злых и пьяных до стеклянного звона, наверняка сидят там, плавая в бессильном бешенстве и плотных клубах сизого сигаретного дыма.

Не хотелось туда Кинби, совсем не хотелось.

Схватив шляпу и куртку, он, тяжело дыша, захлопнул входную дверь и, крепко зажмурившись, привалился к холодному стальному листу. Подумал, что все же потихоньку сходит с ума. Горько улыбнулся – неудивительно, после стольких веков бессмысленного, в общем-то, существования, призрачный смысл которому придавала лишь давно остывшая, серым пеплом рассыпавшаяся надежда – найти и отомстить тому, кто сделал ему этот ненужный, нежданный, подлый подарок, вечное существование в мире без солнца.

Город – черный, яркий, истерично вспыхивающий витринами, потеющий в сырой духоте ночи, готовился к дождю. Город до предела измотали влажная жара, фиолетовые тучи, вкрадчиво, словно большие кошки, который день бродящие вокруг молчаливые молнии, издевательски сверкающие на горизонте. По ночам люди просыпались от приснившегося шума дождя, иссохший асфальт лопался, точно губы путника, упавшего в пустыне…

Дождь, дождь, дождь…

Не было дождя.

В замшевой куртке Кинби смотрелся несколько безумно, но ему было глубоко наплевать – покрой у куртки свободный, стволы не видно, вот и замечательно.

Ноги сами вынесли на небольшую зеленую улочку. Сюда Кинби приходил редко и каждый раз вроде бы случайно. Невысокие четырех-пятиэтажные дома с черепичными крышами скрывались в тени старых кленов, высаженных много лет назад вдоль тротуаров. Вечерами здесь загорались гирлянды неярких разноцветных лампочек и хозяева семейных кафе, расположенных в первых этажах соседних домов, выносили и, вежливо кланяясь друг другу, расставляли на маленьких, застеленных кремовыми скатертями столиках фонарики с тонкими ароматными свечами.

Улица носила скучноватое название Тенистая и была прибежищем состоятельных пожилых пар медленно гулявших теплыми вечерами по булыжному тротуару или сидевших за столиками кафе с обязательной городской газетой и такой же обязательной болонкой у ног.

Кинби стеснялся появляться в этом мещанском раю, ему было неловко оттого, что именно эти кафе, эти клены и эти чистенькие домики с квартирами в кружевных занавесках, он любил.

Перевалило за полночь. Последние пары неторопливо шаркали по направлению к подъездам с гранитными ступеньками и ажурными чугунными перилами.

По привычке Кинби выбрал столик рядом со стеной, сбоку от входа в кафе. Сел так, чтобы видеть улицу и подъезды, располагавшиеся по бокам от входа в кафе. Откинувшись на спинку плетеного стула, позволил себе на несколько минут расслабиться. Шелестели пыльные листья, маслянистая темнота перекатывалась там, за кленами и светлячками-лампочками. Тихо журчал фонтан в виде изогнувшего спину дельфина, изливая прозрачную струю в мраморный бассейн. Фонтанчик этот с незапамятных времен возвышался перед домом точно в центре площадки, на которую выставляли столики кафе. Он был еще одной причиной, по которой Кинби любил здесь бывать.

Молчаливый хозяин кафе принес чашку крепчайшего кофе, коротко улыбнулся в ответ на благодарный кивок Кинби и с тихим треньканьем медного звонка, возвещавшего о посетителях, исчез за стеклянной дверью в зал, пустой по ночному времени и духоте.

Высокая нелепая, шатающаяся, словно угловатая марионетка с оборванными нитями, фигура, вывалившаяся из темноты, была столь неуместна на этой улице, что Кинби не сразу понял, кто это.

На подламывающихся ногах к столику брел Сольменус.

Кинби вскочил, откидывая стул. В левой руке сам собой оказался кольт, молчаливый, выжидающий, готовый в любой момент разразиться злым смертоносным рявканьем.

Время стало очень-очень медленным. Кинби прорывался через горячий, пахнущий городской зеленью, прохладной водой и разогретыми стенами воздух, словно через густое колышущееся желе.

Мир обрел почти нестерпимую четкость и яркость.

Вот у Сольменуса подвернулась нога, и он, нескладно махнув руками, упал на одно колено.

Поднял голову, в глазах прозрачное спокойствие нечеловеческой боли, из уголков рта течет темное.

Пытается подняться, тени под деревьями густеют, в свет фонарей вываливаются невысокие торопливые фигуры. К Сольменусу бегут люди в темных костюмах.

Кинби видит пистолеты в вытянутых руках.

Сольменус все пытается встать.

В правой руке Кинби уже нетерпеливо ждет своей партии второй кольт.

Начинается джаз.

Кольты одновременно грохочут, Кинби видит, как, красиво кувыркаясь в воздухе, вылетают гильзы, и двоих в темном бросает на мостовую.

Тявкают ответные выстрелы. Мимо. Противно визжит срикошетившая пуля, звенит стекло.

В два прыжка Кинби оказывается рядом с Сольменусом, взваливает его на плечо и бросается под прикрытие фонтана.

Сольменус дышит глубоко и редко. Нестерпимо пахнет карамелью. Кинби кладет легкое костистое тело под прикрытие мраморной стенки бассейна. Успокаивающе шепчет струя фонтана и Кинби подавляет приступ смеха.

Оглядывается по сторонам. Хозяин кафе, опуская жалюзи, сосредоточенно вертит металлический штырь, поглядывая на распростертое у фонтана тело, и Кинби пронизывает мгновенное, как ночная холодная дрожь, понимание – он больше никогда не придет на эту улицу и не сможет заказать кофе в. этом уютном кафе.

Все это занимает не более нескольких секунд – время для Кинби продолжает тянуться, густым темным медом перетекая в жаркой ночи.

Глянул на Сольменуса – тот дышит плохо, изо рта продолжает толчками течь темная, неправильно пахнущая, не вызывающая никаких ощущений кровь. Но пока дышит. Прозрачные глаза поймали взгляд Кинби, ангел слабо кивнул, мол, да, жив я.