Измена. Я только твоя. Лирическое начало (СИ) - Мари Соль

наши вечерние будни. Ребята восприняли единогласно. Озвучили твёрдое «нет».

— Да, ну, нафиг! Давай лучше про Джеки Чана, — ответил Женёк. Он увлекался восточными единоборствами.

— Да вы задолбали своим Джеки Чаном! Я Тома Круза хочу! — закатила глаза Вероника.

— Хотеть не вредно, — хмыкнул Санёк.

Женька нахохлился:

— Я тоже хочу Сальму Хайек, и чё?

— Губу закатай, — снисходительно бросила Ника.

Мы брали кассеты в прокате. А в институте у Ники был дармовой интернет. Она добывала нам фильмы с пираток. А это кино ты добыла сама! Обыскала все кинопрокаты. В итоге спросила в учебке, на курсах. Оказалось, там столько подобных «шедевров»… И ты собиралась увидеть их все!

Фильм был странный. О девочке, которая растила бабочку в своём животе. Пока та не вылетела через рот. Когда фильм закончился, несколько пар озадаченных глаз воззрились на нас.

Ника первой оценила сей труд:

— Ну, такое, — сказала она.

— Ну, ничё так, — добавил Женёк. И всё-таки, они были чем-то похожи…

Лёлька плакала.

А я прошептал:

— Мне понравилось.

Спустя пару минут парни начали обсуждать, как бабочка попала к ней в рот. А я не участвовал! Мы целовались на кухне. И мне было так хорошо. Мне казалось, что наши сердца звучат на одной грустной ноте. Я обхватил твой затылок, прижал к холодильнику. В лопатку вонзился магнитик. Крабик, который повесила Ника. Помню, ты клеила после, одну из клешней…

Как-то раз мы гуляли. Погода уже устаканилась. Июнь был в разгаре. Жара…

— Хочу на пробы сходить, — поделилась внезапно.

Я взглянул на тебя:

— Киношные?

Волосы я отрастил и смотрелся брутально. Ты так любила поигрывать ими, когда обнимала меня.

— Неа, в театре, — ответила ты.

— Сходи, — бросил я поощрительно.

А ты расцепила ладони. Нахмурилась.

— Ань, ты чего?

— Ты не веришь в меня! — сказала с обидой.

— Верю, конечно, — я попытался обнять, но ты отступила.

— Я тоже думаю, всё это не для меня, — добавила тихо.

Я вздохнул:

— Я же говорю, иди.

— Спасибо, — сухо бросила ты.

Какое-то время молчали. Я первым не выдержал:

— А что за спектакль?

— Дитя порока, — ответила ты.

Я подумал: «Конечно».

— Он про любовь, — поспешила добавить.

— Ну да, от любви рождаются дети, — отозвался с усмешкой.

— Хочешь, не пойду? — спросила в лицо.

Я напрягся:

— Не хочу.

— Не хочешь, чтобы ходила?

— Не хочу, чтобы не ходила, — ответил. А ты посчитала количество «не».

— Значит, идти?

— Ну, конечно, иди, — сказал убедительно.

После я думал частенько. Пошла бы ты, если бы я отказал? Если бы я разобиделся, поставил тебе ультиматум. Пусть это глупо звучит! Но именно с этого места история нашей любви превращается в драму.

Ты всегда говорила, что хочешь играть, быть актрисой. Мы часто мечтали о том, как я буду ходить на твои постановки. Как афиши с твоей фотографией будут висеть в главном театре страны. А имя «Ловыгина Анна» будет известно уже за пределами.

— Не представляю, как я это выдержу, — замечтавшись, я вновь ревновал. К этим толпам поклонников, которые существовали пока что лишь у меня в голове.

— Не волнуйся, я скажу в интервью, что своим успехом обязана мужу, — ответила ты.

Я сперва усмехнулся. А после…

— Мужу, значит? — обнял тебя сзади, лицом утонул в волосах.

Ты ахнула, вдруг осознав, что призналась. Что выдала собственный тайный порыв.

— Харитонова Анна, неплохо звучит, — я подначил.

— Ну, уж нет! — воспротивилась ты, — Если я буду актрисой, то только Ловыгиной.

— Почему? — уточнил я с обидой.

— Потому! — ты поджала губу, — Не стану я прославлять твоё имя.

Я рассмеялся. Пускай! Главное, будешь моей. Так я думал. И знал, что никто не сумеет тебя отобрать.

Глава 21. Аня

Я уснула на кухне. Лицом на столе. И помяла его основательно…

Будильник сработал и вырвал меня из уютного сна. Накраситься я не успела. Надела любимые джинсы и топ, волосы расчесала, а губы тронула влажным бальзамом. Получился измученный вид. Но артхаус же, не комедия!

В театре, куда я пришла, было людно. И откуда они побрали́сь? Парни и девушки всех возрастов. Все красивые. Только я, как помятый мешок! Одни сбились в кучки, а кто-то стоял обособленно. Как и я.

На телефоне, который достала из сумочки, было твоё сообщение: «Удачи, малыш». Я улыбнулась, прижала к губам. Написала ответное: «Я тебя лю», — так я любила писать. Ты ответишь потом, я знала об этом. Мне было проще писать. Будто слово, озвучь я его, потеряло бы смысл.

Из зала в фойе вышел приземистый тип. Он взмахнул руками, как дирижёр, призывая нас всех замолчать.

— Кто на роль Катерины?

Девушки потянули руки. Я тоже свою подняла.

— Проходим.

Нас всех пропустили внутрь зала. И велели усесться поближе. Я села с краю. Как будто хотела сбежать, если что…

На сцене было всего ничего. Стремянка и мягкий матрац. Но эти две вещи никак не могли найти место. Мужчина, ходивший взад-вперёд мимо сцены, без конца повторял:

— Правее! Левее! Лестницу боком поставь. Да не к себе боком, а к залу!

— Сперанский, — шепнул кто-то из девчонок.

Я пригляделась. Худой и невзрачный! Не так я себе представляла кумира…

— Так, сойдёт. Вот так! — махнул он рукой, и мастера удалились со сцены. Мы остались «вдвоём». Он посмотрел в глаза каждой. Коснулся меня. И от взгляда меня окатило испариной.

— Так! — начал, — Ты, ты, ты… Вот, ты! Ещё ты. Да, ты! Выходите.

Девчонки заёрзали. Те, на которых он указал. Думали, он их оставит. А остальных вышлет вон. Но получилось иначе! Они удалились, кто-то с обидой, а кто-то со злостью. Остальные остались сидеть. Я в их числе.

«Творец» поразмыслил, массируя скулы:

— Кто не уверен в себе, может сразу уйти.

Все остались сидеть.

— Хорошо, — он вздохнул, отчего грудь пошла колесом. Сунул руки в карманы, — Спектакль называется «Дитя порока». Он экспериментальный и ставится впервые. Вас зовут Катерина, вы — дочь проститутки, полюбившая парня и заразившая его ВИЧ. Он умер, вы также не хотите жить и бросаетесь в пропасть. Но перед этим произносите фразу: «Если ты там, дай мне знак». Звезда загорается… Федя, звезда! — при этих словах над сценой вспыхнула лампочка, — И вы летите вниз, на матрац. Не бойтесь, он мягкий.

Девушки зашептались. Одна из упитанных встала и вышла. Другие остались сидеть.

— Вот и отлично! Начнём по порядку. Вы первая, — указал он на блондиночку в первом ряду.

Всё это было так странно. Сперанский ходил перед нами, как будто учитель на курсах. Нас вызывали «к доске». И просили исполнить этюд. Только в этот раз