Голубка. Три истории и одно наблюдение. Контрабас - Патрик Зюскинд

и ужас, воззовут к различным богам, моля их о помощи и избавлении, тогда единственным ответом РАКОВИНЫ будут ее раскрытые крылья. Она захлопнет свои створы и поглотит весь мир.

Теперь я сказал тебе все, мой неизвестный читатель. Что можно к сему добавить? Как я должен утешить тебя? Неужто лепетать о бессмертии твоей души, о милосердии безжалостного Бога, о воскресении тела, как лепечут о том все философы и пророки? Должен ли я объявить РАКОВИНУ милосердным Богом? Должен ли я после культа Иеговы и Аллаха провозгласить культ РАКОВИНЫ и обещать людям избавление? К чему? К чему лгать? Говорят, человек не может жить без надежды. Что ж, он и не живет. Он умирает. Что до меня, то я чувствую, что не переживу этой ночи, и в мою последнюю ночь не желаю начинать лгать. Я испытываю облегчение, ибо наконец приближаюсь к концу умирания. Тебе же, мой бедный друг, все это еще предстоит.

Приписка Клода Мане,

слуги господина Мюссара

Сего дня, 30 августа 1753 года, в возрасте шестидесяти шести лет скончался мой добрый господин, мэтр Мюссар. Я нашел его рано утром сидящим в обычном его положении на кровати. Я не сумел закрыть ему глаза, ибо его веки нельзя было опустить. Когда же я захотел вынуть из его руки перо, левый указательный палец моего хозяина разбился, как стекло. Человек, приглашенный обмыть труп, лишь с великим трудом сумел одеть его, ибо, даже когда прошло обычное трупное окоченение, распрямить сидячее тело оказалось невозможным. Доктор Прокоп, друг и врач моего хозяина, не знал, что делать, и заказал прямоугольный гроб. 1 сентября мой господин, к ужасу похоронной команды, обрел последний покой на кладбище в Пасси в прямоугольной могиле, каковая после погребения была, правда, засыпана тысячами роз. Спаси, Господи, его душу!

…и одно наблюдение

Amnesie in litteris

…О чем это вы спрашивали? Ах да, какая книга на меня повлияла, произвела впечатление, сохранилась в памяти, вообще «определила мою литературную судьбу» или «выбила из привычной колеи»?

Похоже, вы имеете в виду какой-то шок, травму, но такие переживания обычно всплывают в страшных снах, а не тогда, когда сознание бодрствует, не говоря уж о печатном или устном публичном выступлении, на это уже указывал какой-то австрийский психолог, запамятовал его имя, а статья была очень любопытная, стоит почитать, не помню только, как она называлась, выходил такой небольшой том в какой-то серии, вроде бы «Я и Ты», или «Оно и Мы», или «Я и моя самость», что-то в этом смысле, ее еще недавно переиздал Ровольт, а может быть, Фишер, или Зуркамп, боюсь ошибиться, в такой бело-зеленой обложке, не то в голубовато-желтоватой, или даже в серо-сине-зеленоватой…

Что ж, возможно, ваш вопрос имеет в виду не невротравматический читательский опыт, а скорее потрясение художественного свойства, как в знаменитом стихотворении «Прекрасный Аполлон»… нет, оно, по-моему, называлось не «Прекрасный Аполлон», а как-то иначе, такое архаичное название «Торс юноши» или «Прекрасный древний Аполлон», да, кажется, именно так или похоже оно и называлось, ну, да это к делу не относится… ну так вот, в этом знаменитом стихотворении великого… как его… не могу сейчас припомнить, но поэт действительно очень славный, волоокий такой, с эспаньолкой, он еще снимал квартиру на рю де Варенн для этого толстого французского скульптора, как бишь его?… Квартира – это еще слабо сказано, целый дворец с парком, которого не пересечь и за десять минут! (Кстати, интересно бы знать, из каких средств эти люди оплачивали такую роскошь?) Так вот, в этом великолепном стихотворении у него есть одна строфа, не могу сейчас процитировать ее точно, где в последней строке он формулирует прямо-таки моральный императив, навеки врезавшийся в мою память, и там говорится: «Ты должен жизнь свою переиначить». При чем здесь книги, о которых я мог бы сказать, что их чтение изменило мою жизнь? А при том, что, когда я встаю перед этой проблемой, я подхожу к своему книжному шкафу (подходил всего несколько дней назад) и скольжу взглядом по корешкам. И, как всегда в таких случаях, то есть когда в одном месте сосредоточено слишком много экземпляров одной породы, взгляд теряется в этой массе, поначалу кружится голова, и, чтобы остановить головокружение, я хватаю наобум, подцепляю, не глядя, любую книгу, уношу ее подальше, как трофей, открываю, листаю и погружаюсь в чтение.

Вскоре я обнаруживаю, что сделал удачный выбор, даже весьма удачный. Отточенная проза, ясная логическая мысль, полно интереснейших, совершенно новых сведений и самых неожиданных сюжетных поворотов – к сожалению, в настоящий момент, когда я это пишу, не могу никак припомнить названия книги и ее автора и содержания, но вы сейчас убедитесь, что это не имеет отношения к делу, или скорее, напротив, проясняет его. Ведь я держу в руках выдающуюся книгу, где каждая фраза – удача, и, не отрывая глаз от текста, я добираюсь до своего стула, сажусь, продолжая читать, забываю все на свете, забываю, зачем вообще читаю, снедаемый жаждой наслаждения и новизны, открывающейся передо мною на каждой странице. Подчеркивания в тексте, или пометы, нацарапанные карандашом на полях – следы, оставленные предыдущим читателем, которые я, впрочем, не слишком ценю, – в этом случае мне не мешают, ведь фабула настолько увлекательна, проза так насыщенна, в ней столько истинных перлов красноречия, что я просто не обращаю внимания на следы карандаша, а если и обращаю, то соглашаюсь с моим предшественником-читателем, хотя не имею о нем ни малейшего представления, после чего обнаруживается, что все эти подчеркивания и восклицательные знаки поставлены как раз в тех местах, которые больше всего меня восхитили. И вот я продолжаю чтение, вдвойне окрыленный высочайшим уровнем текста и духовным родством с моим неизвестным предшественником, все глубже погружаясь в выдуманный мир, со все большим изумлением следуя великолепной тропой, на которую выводит меня автор…

Пока не дохожу до того места, которое, вероятно, является кульминацией рассказа и вызывает у меня громкое «ах!». «Ах какая глубокая мысль! Как хорошо сказано!» Я на мгновение закрываю глаза, чтобы обдумать прочитанное: оно, словно молния просеку, освещает хаос моего сознания, открывает совершенно новую перспективу, провоцирует поток воспоминаний и ассоциаций, пронзает меня, как та самая незабвенная строка: «Ты должен жизнь свою переиначить!» Моя рука почти автоматически хватает карандаш. «Это нужно подчеркнуть, – думаю я, собираясь начертать на полях „Очень хорошо“ и зафиксировать несколькими ключевыми словами целый поток идей, вызванный в моей