Дебютантки - Джун Зингер

То ли Гвен Уинслоу почувствовала после смерти матери свободу, то ли была настолько потрясена случившимся, что испытала какой-то срыв. Во всяком случае, ровно через неделю после похорон матери она подала на развод с Рудольфом Уинслоу. Неужели она все-таки узнала о похождениях Рудольфа? Или же ей надоело его неумелое руководство предприятиями Марлоу? Или, может быть, она просто ждала, когда умрет мать? Консервативная Патрисия никогда бы не допустила, чтобы развод запятнал имя Марлоу. Можно было руководить мужем или игнорировать его, но ни в коем случае не разводиться с ним.

Однако дело было в том, что Гвен приняла решение жить в свое удовольствие, так, как никогда раньше не могла себе позволить, и эта смерть лишь утвердила ее в этом решении. Она отделается от этого занудного, неверного и действующего ей на нервы мужа, отделается от имения Олд-Вестбери и всех связанных с ним забот, от всех предприятий Марлоу — вернее, от контроля над ними. Она продаст акции предприятий Марлоу и тем самым выкинет из своей жизни одновременно и Рудольфа, и эту непосильную ношу. Она будет свободна, свободна — свободна и от матери тоже.

Гвен закрыла дом на Парк-авеню. Слишком много времени уходило на то, чтобы содержать его надлежащим образом. Сама она перебралась в гостиницу «Плаза» и очертя голову начала заниматься обустройством своих комнат, прибегая к помощи известного дизайнера Элси де Вульфа. Рекомендации Элси разительно отличались от старомодной обстановки, в которой всю жизнь жила Гвен.

За несколько месяцев она сбросила несколько килограммов, немного укоротила нос и сделала подтяжку лица. Вскоре она стала завсегдатаем шумных сборищ Нью-Йорка, в то время как ранее считалась представителем старой гвардии. Она сидела на полосатых банкетках «Эль Морокко» вместе с Брендой Фрейзиер, Кабиной Райт и другими бывшими дебютантками того времени, которые были намного моложе ее. Но если она и была старовата для подобных развлечений, то никто об этом не говорил. И уж тем более красивые молодые люди, сопровождавшие Гвен. Она слишком хорошо им за это платила.

В июне Гвен Марлоу (она отказалась от имени Уинслоу в тот самый день, как подала на развод) сообщила Крисси, что она больше не будет ходить в Уилтон, а следующей осенью отправится в закрытый интернат, поскольку в доме на Парк-авеню никто не живет, а «Плаза» не такое подходящее место для девочки. Что касается Олд-Вестбери, то на месте старого дома решено было построить несколько небольших коттеджей.

Крисси стояла молча, казалось, ее это известие ничуть не удивило и не взволновало. Она только спросила о животных — о собаках и лошадях.

— Что вы с ними сделали?

— Пока я их отправила в Ньюпорт. А потом решим, как с ними быть. А тебе разве не интересно, где ты теперь будешь учиться?

Крисси откинула со лба челку.

— И где?

— Если ты будешь все время ходить с мрачной физиономией, я вообще тебе ничего не скажу.

Гвен Марлоу нашла совершенно идеальную школу в Монреале. Мамаша, черт бы ее побрал, которая навесила на нее эту проблему, осталась бы довольна. Французский у Крисси был явно хуже, чем нужно, — несомненно из-за перерывов в учебе. А уж эти католики знают, как справиться со своенравной Крисси. Если бы Патрисия Марлоу не испытывала такой неприязни к католикам, то Гвен, скорее всего, отправила бы Крисси в школу при монастыре, но она боялась заходить настолько далеко — мать могла восстать из гроба и являться к ней по ночам.

— И уж поскольку ты будешь с осени учиться в Монреале, я думаю, что тебе лучше будет поехать во французский лагерь в Квебек на лето, чем попусту тратить время в Ньюпорте.

Крисси ничего не сказала, лишь дернула себя за ухо и потерла черные глаза.

— Прекрати это! — грозно сказала Гвен. — Пожалуйста. — Она намеренно смягчила тон. — Разве ты до сих пор не знаешь, что так делать нельзя. Настоящая леди никогда не дотрагивается до своего лица, не трет нос или глаза, не треплет свои волосы. — А затем опять с раздражением в голосе: — И одерни юбку. Она задралась с левой стороны. И к тому же постарайся немного похудеть в лагере. — Затем опять более ласковым тоном: — Я передам от тебя привет Руди, Харди и Гвенни. Возможно, мы сможем устроить так, чтобы ты смогла приехать на несколько дней в Ньюпорт.

Гвен почувствовала неожиданный приступ жалости к этой неулыбающейся девочке. У нее действительно не было никого в этом мире.

— Мы съездим в город и накупим тебе разных вещей. Я вижу, что эта юбка уже узковата. Так передать привет Гвенни и мальчикам?

И опять Крисси ничего не ответила.

Ей было абсолютно наплевать на своих двоюродных братьев и сестру. Они тоже попали в список предателей, они тоже забыли о ее существовании.

— Ответь мне.

— Да. Передайте им привет.

Так было проще. Она устала бороться.

3

Школа св. Иоанна Крестителя, названная в честь покровителя основателя школы, франкоязычного канадца, располагалась у подножия горы Ройял, это было серое здание, построенное из известняка, расположенное неподалеку от местной церкви Святой Девы, выстроенной в готическом стиле. Директриса Мари Перигор раньше хотела стать монахиней, однако не смогла вынести физических ограничений религиозного подвижничества и вместо этого стала заниматься обучением и воспитанием девочек из богатых семей, но в духе заповедей Господних. Школа ее сочетала в себе монастырское воспитание и обычное светское. Девушки изучали Закон Божий, французский язык, искусство, музыку, вышивание, литературу, историю, английский язык, математику и биологические науки, именно в этом порядке определялась важность изучаемых предметов.

Гвен Марлоу, внеся кроме обычной платы в пользу школы еще и кругленькую сумму (ей пришлось это сделать, так как мадемуазель Перигор обычно не принимала в свою школу некатоликов), попросила ее, поскольку Крисси не была католичкой и очень неплохо играла на фортепиано (ее единственное достоинство), побольше заниматься с ней музыкой и не очень усердствовать в религиозном образовании. Мадемуазель Перигор имела свои принципы — она же приняла пожертвования Гвен Марлоу — и согласилась, хотя и без особого энтузиазма. Они условились, что Крисси будет брать дополнительные уроки музыки у мадемуазель Жаклин Пайо.

Как только Крисси увидела стройную, тоненькую, почти неземную мадемуазель Жаклин, ее одинокую душу охватила нежность. Постоянно в черном одеянии, оживленном лишь ниткой жемчуга желтовато-розового цвета, такого же, как цвет ее кожи, тридцатилетняя учительница музыки производила впечатление элегантности и изысканности, смутно напоминавших Крисси о далеких днях в Лондоне, о салоне в Мейфэр.