Наше величество Змей Горыныч - Ирина Боброва

– Это Умник писал, – расплакался Дворцовый, – он у меня грамотный. Вон как пишет ладно – ни одной ошибочки.

– А чего ты сырость развел, буде не мужеского полу? – спросил Домовик. – Ну полетел парень путешествовать, и что с того? Ума-разума наберется – то правильное занятие, и в путешествиях ума только добавляется. А все потому, что опыт жизненный в книжках не наберешь, да и со слов чужих жизненным опытом не обогатишься.

– Так рано ему! – вскричал Дворецкий. – Он у меня к жизни неприспособленный!

– Так приспосабливать надо было! Ишь как запел, ибо понимаешь теперь, о чем я тебе все втолковывал?! – Домовик присел на ступеньку. – Придется ему приспосабливаться в полете, методом экстерна. Э-эх, брат, говорил же тебе, что туго приемышу твоему будет, ибо воспитание оранжерейное не отменяет жизненных катаклизмов. А ты все – «педагогика, педагогика»! Не знаю, кака така педагогика детей обманывать учит?

– А мне-то чего делать? – сокрушенно вздохнул Дворцовый. Поза у него была горестная да унылая: плечи опустились, спина сгорбилась, а всегда задиристо торчащая бороденка обвисла.

– А чего делать? Снимать штаны и бегать! – утешил родственника Домовик. – Что тут поделаешь, только и остается, что ждать, ибо не в твоей власти вернуть Змея назад. Иди домой, нечего по ночам шастать.

– Разорвется сердце мое родительское, – пожаловался Дворцовый, но совету внял, отправившись восвояси.

А Домовик долго сидел на крыльце, размышляя над полученной новостью. За Горыныча он не переживал. Змей молод, а молодежь – она быстро всему новому обучается. А вот за Дворцового беспокоился – как он разлуку перенесет?

Заснул домовой только под утро, закончив хозяйственные дела, как раз тогда, когда проснулась замученная кошмарами Буря-яга.

И проснулась ведьма старая намного раньше, чем надо было. Соскочила с полатей, по избе заметалась, давай выть да причитать:

– Ой, сердце мое черное беду великую чувствует, ой, сны мои страшные вещими мнятся! Чую, случится беда с дитятком неразумным, Усоньшей Виевной, лебедью черной!

Тут беспокойство ее совсем одолело, не в силах была нянька старая дальше терпеть. Достала она из сундука волшебное зеркало, каких у нее в каждой каморе по одному было припрятано. Сделала все как надо, сушеной куриной лапкой взмахнула да слова колдовские пробормотала. И показало стекло волшебное Усоньшу Виевну. Сидит великанша перед зеркалом, что коровища ревет да светящуюся перламутровую белизну с лица соскребает.

– Ой, да где ж ты, Буря-яга, кошелка драная?! – причитает великанша. – Да куда ж ты, немочь старая, запропастилася?!

От такой картины сердце Бури-яги зашлось сначала в горестном приступе, а потом и в лютой ненависти. И поклялась она клятвой страшною, что обидчик ответит за все издевательства сторицей. Но прежде надо приказ Усоньши выполнить – Власия со света сжить, а уж потом она разберется с шутниками, которые белила дитятку неразумному подсовывают!

Выскочила из избы ведьма старая и на лесную опушку понеслась.

Тут и солнце свой первый луч показало, небо алым расцвечивая. Встрепенулся лес, зашуршал. То Леший кряхтел, собираясь улечься спать. Всю ноченьку он по чащобе шарился, ухал да гукал – порядок соблюдал. Где бурелом в чаще накидывал, где, наоборот, разгребал, чтобы проход меж деревьями освободить. Поляны ягодные обходил, следил за урожаем – не потоптали ли раньше времени? Зверье разное учитывал, чтобы поголовье не сокращалось. Дел переделал великое множество, а потому очень утомился. И спать улегся не в берлоге своей, а под кустами прикорнул, ноги на солнышко выставив. Ему недавно домовой из царского терема совет хороший дал. Леший на ревматизм пожаловался, попенял, что суставы скрипучими стали. А Домовик, мужчина солидный да знающий, порекомендовал ноги на солнце греть – тогда ревматизм без следа пройдет. Что лесной хозяин и выполнял регулярно – утром на травке уляжется, голову в тень деревьев, а то и вовсе в ветки кустарника засунет, чтобы не напекло, а ноги на солнышко выставит да спит себе весь день.

Буря-яга, злобствуя, по лесу неслась и даже не вспомнила, что под ноги глядеть надо. А потому и споткнулась да носом в заросли колючие рухнула. Встала она, корягу пнула да дальше побежала. А то, что не коряга это была, а нога Лешего, и не заметила вовсе.

Леший из кустов вылез, плюнул на ревматизм и в берлогу поплелся, сетуя на то, что в лесу движение большое образовалось.

В Городище люд лукоморский уж вовсю хозяйничал. Люди это мастеровые были и до труда охочие. И кузня уже дымилась, и станки ткацкие стучали, и кружевницы коклюшками брякали. Тут к хозяйственному утреннему хору и плотники присоединились, стуча топорами да молотками и вжикая пилами.

Скотина мычала, блеяла, ржала, хрюкала. Скрипели журавли колодезные. Пастух кнутом свистел, стадо за околицу выгоняя. Девки с песнями к реке пошли – кто белье стирать, кто пряжу мыть, кто лен белить.

Дубравушка в избе управилась, щей да каши наварила, полы вымела, воды принесла. И только потом вспомнила, что ставни распахнуть нужно. И тут-то упала на подоконник записочка от ее милого. Прочла Дубрава послание, сердце ее девичье замерло. Говорилось в записке той, чтоб собиралась Дубрава в побег с Власием. Тайно они в побеге том поженятся, а потом царя Вавилу в известность поставят – тогда уж поздно будет родительские протесты высказывать. И не задумалась ни минутки Дубрава, опрометью собираться кинулась. А записочку ту подменную на подоконнике так и оставила.

Достала Дубрава новый сарафан, атласный да цветами расписными заморскими вышитый – к свадьбе своими руками наряд справила. Обрядилась, косу тщательно переплела да на крыльях любви навстречу судьбе своей кинулась – огородами, чтоб избежать вопросов соседских. Кошка черная, что соглядатаем всю ночь дежурила, следом направилась, в траве густой луговой спряталась да вперед Дубравушки до лесу добежала. Торопилась хозяйку свою, Бурю-ягу, разбудить.

А Яга по лесу неслась, на бегу зашибленное колено потирая. Кошка черная по простоте да недомыслию думала, что хозяйка ее спит и в побудке срочной нуждается, а потому ей прямехонько под ноги и угодила. Полетела злыдня пекельная кувырком, кошчонку придавила до полусмерти да в пруд по инерции съехала. Вылезла злющая, увешанная водорослями и тиной. Лягушку изо рта выплюнула, воду из уха огромного вытрясла – и на опушку сквозь ивняк давай продираться. А к опушке уж Дубрава подошла.

Буря-яга вперед нее забежала, подождала, пока красавица поглубже в лес зайдет, и ну кричать голосом Власия да заманивать.

– Дубравушка, помоги! – услышала девица любимый голос и сломя голову на помощь побежала. Сжалось сердечко девичье в страхе – что за беда с ее суженым приключилась?!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});