Записки бывшего директора департамента министерства иностранных дел - Владимир Лопухин

Это были министры, так или иначе делавшие политику. Но были и такие, которые непосредственно ее не делали, отчасти по внеполитической компетенции, отчасти по личным свойствам. Но влияние на общее направление дел по близости своей к царю в той или иной степени они, разумеется, могли иметь, и некоторые имели. К числу этого особого рода министров в первую очередь принадлежал председатель Комитета министров, – не премьер, ибо объединенного кабинета в ту пору не существовало, а председатель образованного из министров законовещательного органа, сосуществовавшего с Государственным советом, для рассмотрения простейших, наиболее срочных, так называемых текущих законодательных дел. Председателем Комитета в то время был бывший министр внутренних дел Иван Николаевич Дурново (не смешивать с Петром Николаевичем Дурново, более поздним министром внутренних дел в первом объединенном кабинете – Совете министров, образованном в 1905 году С. Ю. Витте под его председательством в качестве премьера). Почтенный был Иван Николаевич человек и очень сановный, большого роста, хорошей фигуры, солидного возраста, приятный в обращении. Добавить к этому нечего. Разве только, что его выдвинула благоволившая к нему вдовствовавшая императрица Мария Федоровна, близко знавшая Ивана Николаевича по ведомству женских институтов[136]. Далее следовал министр двора и уделов граф (в то время еще барон) В. Б. Фредерикс, честный, прямой[137], близкий к царю, но никогда этою близостью не злоупотреблявший, старавшийся ни во что непосредственно его не касавшееся не вмешиваться. Затем шли: главноуправляющий ведомством учреждений императрицы Марии (женские институты) генерал граф Н. А. Протасов-Бахметев, особа совершенно[138] безличная, – высокий, скелетической наружности человек с застывшим лицом египетской мумии; главноуправляющий «собственною его величества канцеляриею» (инспекторскою, по назначениям, производствам в чины и по наградам) А. С. Танеев, консерватор, маленький, толстенький, ядовитый старичок, педант, музыкант-композитор, отец весьма исторической дамы А. А. Вырубовой; главноуправляющий Канцеляриею по принятию прошений (приносимых на имя царя) Д. С. Сипягин, весьма к царю приближенный, реакционер-царедворец, барин-аристократ, упрямый, властный, но прежде всего крайне ограниченный человек; наконец, государственный секретарь (секретарь Государственного совета) В. К. Плеве – человек яркого, сильного темперамента, большого опыта и веса, приверженец реакционного курса.

Какие политические группировки образовывали перечисленные лица? Формально все они были консерваторами. Иначе не были бы призваны к власти. Но с оттенками, которые, однако, давали всего лишь две друг от друга отграниченные группы: 1) умеренных консерваторов, признававших эволюцию консерватизма в приспособлении к современности, и 2) крайних консерваторов, принципиально не допускавших компромиссов. К первой группе принадлежали С. Ю. Витте и А. С. Ермолов. И, пожалуй, идейно примыкали А. Н. Куропаткин, князь М. И. Хилков, барон В. Б. Фредерикс, в значительной мере бессознательно примыкал – гр. М. Н. Муравьев. Во вторую группу входило большинство: К. П. Победоносцев, Д. С. Сипягин, Н. П. Боголепов, В. К. Плеве, Т. И. Филиппов, И. Л. Горемыкин, Н. В. Муравьев, А. С. Танеев, И. Н. Дурново, граф Протасов-Бахметев.

Таким образом, большинство в правительстве составляли крайние консервативные элементы. Прогрессивный элемент сводился, в конце концов, к одной яркой индивидуальности С. Ю. Витте. А. С. Ермолов, как упоминалось, никакого веса в правительстве не имел. А. Н. Куропаткин был, как он сам любил себя называть, прежде всего солдатом, а барон В. Б. Фредерикс при его системе невмешательства мог считаться, на лучший конец, лишь сочувствующим умеренным прогрессивным течениям.

Такое правительство в его целом менее всего удовлетворяло условиям момента. Проводившийся политический курс находился, как уже упомянуто, в непримиримом противоречии с общественными настроениями.

Активным прогрессивным министром был, как указывалось, один С. Ю. Витте. И он дал России того времени ряд полезных реформ. Как, однако, ему удавалось осуществлять намечаемые им мероприятия при наличии столь крайне консервативного большинства в правительстве? На это отвечает поговорка: нет худа без добра. Не было объединенного правительства. Этот несомненный дефект в построении аппарата власти послужил в данном случае на пользу стране, дав ей использовать в возможно полной мере инициативу талантливого министра. При объединенном правительстве такой его состав, который оказывался в ту пору у власти, инициативу Витте, несомненно, парализовал бы – просто организованностью коллективного противодействия, тогда как разрозненным усилиям противников министра финансов опрокидывать его начинания не удавалось. Это им удалось только тогда, когда в равноценных с Витте положениях в рядах активных министров, делавших политику ex offi cio[139], оказались люди, равноценные ему и по силе темперамента, и по значительности удельного их веса в правительстве. Таким равноценным по положению и по значению лицом пока что был один только К. П. Победоносцев. Т. И. Филиппов соответствующим темпераментом не обладал и считал целесообразным поддержание с Витте кордиальных отношений, Н. В. Муравьев, как оппортунист par excellence[140], – тоже, а В. К. Плеве не мог выступить активным противником Витте по своему совершенно с ним неравноценному в ту пору положению, будучи не министром, а государственным секретарем. Об остальных министрах говорить не приходится. К. П. Победоносцев кое в чем осаживал Витте. И Витте отступал. Но до открытой борьбы влияний с Победоносцевым дела не доводил. В свою очередь, и последний кое в чем уступал Витте, отдавая, как умный человек, справедливую дань уму и таланту даровитого министра финансов. Достигнуто было и поддерживалось устойчивое равновесие влияний[141]. Оно было нарушено впоследствии с появлением у власти В. К. Плеве в должности министра внутренних дел. С этого момента положение Витте стало колебаться, и начавшаяся борьба влияний привела к первому падению Витте.

* * *

Когда говорилось о прогрессивности Витте, то последняя либеральною общественностью обычно оспаривалась ссылкою на предпринятую Витте в свое время кампанию против земств, выразившуюся в составлении по его поручению записки, содержавшей резкую их критику[142]. В ту пору земства были популярны quand même[143], поскольку непопулярно было правительство и его органы, которым земства противопоставлялись. Этого было достаточно, каковы бы ни были земства сами по себе, чтобы, ругая правительство, земства во что бы то ни стало превозносить. Поэтому всякое выступление против земств уже заранее презумптивно осуждалось как заведомое мракобесие. Нечего говорить о том, насколько непозволительно пристрастно было такое отношение к земствам со стороны даже той общественности, которая выделяла из себя земства. Пусть плохо было правительство, но если плохи были и земства, то об этом следовало не только писать, но и кричать наивозможно громко ради самих земств. А что греха таить, земства, фактически находившиеся в большинстве губерний преимущественно в руках отживавшего поместного дворянства, притом наименее стойких его элементов, были, за редкими исключениями, весьма плохи. Это окончательно доказал провал после Февральской революции руководящей общественности дореволюционной России[144]. Но это бросалось в глаза всякому сколько-нибудь беспристрастному наблюдателю русской жизни и задолго до революции, и ранее появления записки Витте. В самом деле, каковы были в огромном их большинстве руководящие земские люди и каковы земские дела в описываемую эпоху конца минувшего века? Сначала о людях. Руководящую в земствах роль играло поместное дворянство. Какие элементы оно выделяло в земства? Уже такова была традиция той удивительной страны, которая называлась Россиею, что помещичьи дети готовились родителями не к работе на земле, которая кормила дворянство, не к общественной деятельности на местах, а непременно к государственной службе. Окончил юноша гимназию или кадетский корпус, прошел университет или военное училище, и вот он чиновник или офицер и ушел и от земли, и от земства. И это была лучшая молодежь помещичьего класса. Не одолел другой молодой человек латинских исключений и греческих предлогов, либо квадратного уравнения и подобия треугольников, сорвался с традиционного пути, не нашел себе иного применения, ибо либо он малодушный и слабый, либо вовсе дефективный, и начинается мука с его «устройством». Год, другой живет просто недорослем. На сельское хозяйство все-таки не натаскивается. При первой возможности поступает в полк вольноопределяющимся. Посылается в какое-нибудь второразрядное юнкерское училище и возвращается оттуда по прошествии некоторого времени с угольным галуном на рукаве шинели. Портупей-юнкер или что-то в этом роде. Он почти офицер, но прежде всего лодырь, ломающийся перед уездными барышнями. На этом кончается его военная карьера. Иногда на короткое время пробивается в младшие офицеры гарнизонного батальона. И снова на шее родителей. Вздыхает, мучается папаша. «Поддержимте такого-то, господа, – заявляет в кругу земских гласных какой-нибудь сердобольный сосед-помещик, – проведемте его сынка в управу». Сказано – сделано. Конкурентов нет. Преуспевший юноша сидит помощником столоначальника в казенной палате, в департаменте в Петербурге, или он, глядишь, гвардейский подпоручик или корнет и тянется к военной академии. Он в управу не пойдет. И худший отпрыск помещичьего класса, неудачник, лодырь проникает в земство. Через год-другой мы уже видим его на кресле председателя управы уездной, а погодя – губернской. Не одолев школы, не обладая никакими хозяйственными навыками, он, понятно, совершенно не оказывается на месте в роли заведующего обширным земским хозяйством. Больницы, школы, дороги, агрономическая помощь населению? Что ему до них и им до него? Заметьте, он и собственным хозяйством либо вовсе никогда не занимался, либо если занимался, то его расстроил или промотал. Земское хозяйство само по себе, а он сам по себе. А если попадется молодец, нечистый на руку, то он такую политику поведет, что, бывало, переплюнет первоклассного казенного растратчика и взяточника. Тут дело семейное. Папашины друзья пожалеют и покроют. Случится и так, что в земство попадет не никудышник и лодырь, а лишь не выдержавший дороговизны военной службы в гвардейском полку, в свое время закончивший военное образование и на службе преуспевавший во всех отношениях хороший офицер, интеллигентный, умный, порядочный. Но его участь горькая. Его готовили только и только к военной службе. И в помыслах не было, что, раз придется когда-нибудь хозяйничать на земле, то для этого надобно хоть сколько-нибудь знать и понимать хозяйство. Ничему по этой части его не обучали. И вот, с места, стащив с коня эскадронного командира, жизнь сажает его на землю и заставляет работать на земле. Но он ничего о земле не знает, и пока научится, сколько причинит своему хозяйству ущербов и вреда? Можно ли говорить о возможности для него с пользою служить земскому делу? А насколько такой офицер был выше и лучше преобладавших в земствах никудышников и лодырей. Так вот, они, за незначительными исключениями, – земские люди – будущие члены цензовой Государственной думы и Государственного совета по выборам – руководящая дореволюционная русская общественность! А земские дела? Приходилось ли вам разъезжать по дорогам и весям необъятной старой России прежних довоенных границ? Мне лично довелось изъездить в этих границах порядочные концы и в разных местностях широкого русского простора. Были губернии земские и неземские, казенного хозяйственного управления. Если вас трясло на ухабах, сваливало с повозкою с косогора, в страхе и трепете подбрасывало на упруго и весело танцевавшем настиле свайного моста или в объезд развалившегося моста проносило глубоким бродом, и вы, чудом уцелев, безнадежно застревали в невылазной трясине дорожной грязи, вы смело, не справляясь, где едете, могли утверждать, что попали в земскую губернию. В неземской ваш путь был лишен красочных переживаний. Ехали вы и доезжали без закаливавших и обогащавших опыт приключений. В неземских губерниях и школы, и больницы были на приличной высоте. Сеть их была относительно густая и частая. В земских? В земских относительный порядок был в четырех восточных губерниях. Витте это казалось мало. Находил, что земское хозяйство должно быть в порядке везде. Упрекал за недостаток хозяйственной инициативы, за плохое хозяйство. И еще находил, что земские бюджеты свидетельствуют о несоответствии ничтожным результатам земского строительства и хозяйства затрачивавшихся земствами средств. Казна хозяйничала продуктивнее и несоизмеримо дешевле. Было это так. И отрицать земские неустройства не приходится. Прав или неправ был Витте? И следовало ли ему закрывать глаза на земские пороки? Он поднял голос отнюдь не против института, а против непорядка. Записку о земствах ему составлял в земских делах и в постановке земского дела компетентный, работавший в этой области профессор б<ывшего> Демидовского юридического лицея в Ярославле М. А. Липинский.