E-18. Летние каникулы - Кнут Фалдбаккен

— Не трогайте меня! — таким пронзительным голосом, как будто эти слова заключали страшную угрозу. Он выставил вперед кулак, но еще не успел закрыть рта, как на него обрушился сильный удар, и он ощутил страшную боль. Падая, он подумал, что это даже хорошо, ведь он так устал, и ему так хотелось спать, теперь ему хотелось только, чтобы они оставили его в покое. Но в покое его не оставили, к нему рванулись руки, они подхватили его и снова поставили на ноги, он смог удержаться несколько секунд, и тут снова, как вспышка молнии, его пронзила сильная боль — перед глазами все поплыло, и он почувствовал, как из носа и рта хлещет струя крови. Он хотел выкрикнуть им какие-то угрозы, но просто не нашелся что сказать, и, кроме того, его так невыносимо клонило ко сну, что ему было уже все равно. И чтобы подчеркнуть что последнее слово будет за ними, кто-то из компании фанатов дал ему такого пинка в живот, что внутри у него все перевернулось, и он рухнул назад, издав свистящий звук, как велосипедная шина, из которой выпустили воздух.

Он почувствовал, что его куда-то отнесли и оставили. Кто-то рявкнул ему в ухо, что для него лучше всего держать язык за зубами насчет происшедшего, если что: они заявят в полицию о попытке изнасилования. Последнее, что он услышал, был смех и слова:

— Скажите на милость, какой мерзкий подонок тут объявился. А я-то думал, что они следят, чтобы здесь не появлялся подобный сброд.

Он очнулся от звуков каблуков Алисы. Потом ощутил ее прикосновения. Эти прикосновения причиняли ему боль, как будто его жгло пламя. Она убивалась и рыдала так, как будто избили не его, а ее.

Он попытался подняться, но она прижала его своим телом к земле. В голове шумело, прямо-таки пылали губы и нос. Малейшее движение казалось пыткой. Поэтому он только вздохнул и попытался лежа, спокойно понять, что сделали с его телом. Ему хотелось как-то приглушить поток красноречия, который Алиса обрушила на него, когда поняла, что он жив и в сознании.

— Что они с тобой сделали? — все причитала она. — И почему они это сделали? Наверное, все из-за этой белобрысой девицы. Я ведь заметила, как ты смотришь на нее на пляже. И я видела, как она уходила по тропинке как раз перед тем, как ты поехал на машине. Ты делаешь такие глупости! Ты совсем чокнутый, если связываешься с такими типами. И зачем только ты к ним пошел?

Она плакала.

— Если между нами что-то произошло, так надо было и сказать, ведь правда? Мне-то казалось, что у нас все прекрасно… А если ты думаешь по-другому, так прямо и сказал бы мне, чем делать что-то такое… Я думала, что я тебе нравлюсь, несмотря ни на что… Я вот тут собиралась пойти и прическу сделать…

Сначала она просто сидела на земле рядом с ним, теперь же она прижалась лицом к его груди и рыдала так, что у нее вздрагивали плечи. Он был такой заторможенный, такой несчастный, все болело, кружилась голова, рот наполнился слюной, а когда он пошевелил скулами, то обнаружил во рту месиво из песка и крови. Он осторожно провел по зубам своим прикушенным языком.

Алиса постепенно успокоилась, она прислонилась к его локтю и шептала ему что-то о том, что теперь все будет хорошо. Что ей было так хорошо во время этого путешествия. И она никому не позволит испортить ей этот прекрасный отдых, уж, во всяком случае каким-то там белобрысым свистушкам, которые тут выставляются перед всеми. Здесь, наверное, они вполне могли бы понять друг друга, если бы он не винил во всем себя, и, одновременно, не был бы одержим жаждой мести.

— Подонки! — смог, наконец, пробормотать он, с трудом ворочая языком. — Подонки несчастные!

Это прозвучало так слабо и невнятно, распухшие губы едва шевелились, и это делало его унижение еще более жгучим. В ушах продолжал звучать самоуверенный голос, небрежно обозвавший его «наглым подонком», казалось, эти слова еще долго будут звучать у него в ушах.

— Ну, погодите!

Он попытался было с презрением сжать зубы, но почувствовал страшную боль в десне.

— Ну, погодите, вы у меня получите!

И оба застонали, каждый сокрушался о своем, и их стоны слились в общий плач по поводу удара, обрушившегося на их совместное путешествие. Каждый из них по-своему понимал, что скоро оно должно подойти к концу.

Мимо прошел какой-то мужчина, он возвращался с поздней прогулки, рядом бежала черная собака. Он взглянул на Алису и Томми, которые сидели рядом, тесно прижавшись друг к другу.

— Ну, прямо голубки.

Все, как и должно быть теплой летней ночью, и дрожащая светлая луна льет свой серебряный свет на тихие волны в заливе. Молодость и любовь. Какое это чудо, волшебное норвежское лето!

21.

Дождь лил, как из ведра, и в кафетерии «Вифлеем» было полно народу, но ему все же удалось занять столик, как только два сотрудника миссии, которые не спеша пили кофе, надеясь, что распогодится, наконец, решились ринуться в самую гущу дождя.

Томми сидел, потягивая местное пиво «Бригг», и читая столичную газету, стараясь сидеть спиной к публике. Ссадины около рта и распухший нос только отчасти скрывались за новыми солнечными очками — хамелеонами, которые он между делом прихватил с одной из витрин.

Он внимательно изучал газету, отхлебывая пиво маленькими глотками. В зал постоянно входили все новые и новые промокшие насквозь, раздраженные люди в надежде, что какой-нибудь столик все-таки освободится. Снаружи оставаться было совершенно невозможно, целые ручьи воды низвергались с рекламных транспарантов и жалобно поникших флагов. Развешанные на длинных палках плечики с одеждой были прикрыты специальными целлофановыми козырьками и полотнищами, которые отчаянно трепыхались. Всевозможные тенты и навесы превратились в резервуары для воды, которая внезапно обрушивается всей массой на толпу укрывшихся от дождя людей. Жара стояла так долго, создавалось впечатление, что она будет всегда, и здесь, на юге ничто и никто не был готов к дождю. Дождь явился настоящей катастрофой.

Томми усердно вчитывался в столичную газету, потому что тосковал по городу, жадно впитывал в себя все новости о том, как ребята вроде него гоняют на машинах. Он читал о лихачах, об ограблениях, а также о пьяных драках и скандалах на улицах и в ресторанах в центре города, и чувствовал, как у него захватывает дух: настоящая атмосфера летнего Осло. Прочитал он и рубрику «Разыскиваются», где обычно шла речь о соплячках, сбежавших из дома в надежде на летние приключения в дворцовом парке или вздумавших отправиться в Данию на пароме с каким-нибудь водителем трейлера. Почти все совсем юные, впрочем, если судить по фото, многие вполне привлекательные.

Наконец-то появилась и Алиса, он ее даже не узнал: лицо совсем мокрое от дождя, а на голове — новая прическа, которую попортил дождь, хотя она постаралась спасти ее, надев на голову полиэтиленовый пакет.

— Ну, как? — прошептала она, запыхавшись. — Мне всегда так хотелось немного высветлить волосы, а когда меня постригли, появился такой соблазн привести их в полный порядок.

Он внимательно вгляделся в ее ставшие совсем светлыми завитые волосы, показал ей целый ряд фотографий разыскиваемых молодых девушек и сказал:

— Наверное, это действительно хорошо, что ты так основательно переменила свою прическу. Теперь тебя по этому снимку никто не опознает.

Да она и сама себя узнала не сразу: лицо совсем юное, какое-то расплывчатое, ее лицо в числе других девушек темно- и светловолосых, с редкими или густыми волосами. Тем не менее, его взгляд и указующий на фото палец произвели на нее сильное впечатление, она стала внимательно вглядываться в фотографию, а когда, наконец, разглядела, то буря ярости и страха исказили ее лицо, мгновенно превратив его в старое и неприятное. И она стала уже совершенно непохожа на девочку с широко открытыми глазами, уставившуюся в объектив пятикронового автомата. Текст под фотографией гласил: «Алиса Хамре, 25 лет. Мать семейства. Место жительства такое-то… Пропала с такого-то числа. Вероятное местонахождение. Была одета… Семья опасается, что с ней могло что-то случиться. Просьба сообщить любые сведения».

Она поспешила свернуть газету и прижала ее локтями к столику, чтобы никто из окружающих не смог ее увидеть.

— Ну, что, как тебе нравится роль находящейся в розыске матери семейства из Стовнера?

Он ухмыльнулся употребленному им выражению, еще не зная, какова будет ее реакция. Ведь бывало, что и она вдруг неожиданно теряла присутствие духа, а это было бы совсем ни к чему. Но на этот раз ее реакция была совершенно неожиданной для него.

— Вот старая кляча! Ничего себе, номер выкинула. Ведь я же написала, где нахожусь. И все равно, ей надо было все испортить. Заявила в полицию, чтобы я была в розыске, как какая-то наркоманка! Вот дура чертова! Господи, теперь ведь меня могут арестовать где-нибудь прямо на улице…