Решайся! Заряд на создание великого от основателя Twitter - Биз Стоун

Два года спустя настал день, когда мы достигли, а потом и превысили число в сто миллионов пользователей. В 2010 году, на первой и единственной «Щебечущей конференции» (Chirp Conference), профессиональном собрании для сообщества девелоперов (разработчиков) Twitter, я поднялся на сцену и сказал то же, что и всегда: «Число пользователей не имеет значения. Важно то, что люди находят сервис интересным и полезным». Но в этот раз, сказав это, я нажал на кнопку «Next» и показал новый слайд, который только что добавил для своего выступления. На нем было написано «140 миллионов». Даже для скромности есть свое время и место.

12. Правда вам по силам

В марте 2009 года я праздновал тридцать пятый день рождения и твинул следующее:

Сегодня у меня день рождения. Мне за тридцать!

Язвительный сайт, пересказывавший слухи и сплетни, ухватился за эту сбивающую с толку информацию и попытался что-то из нее извлечь, а я просто развлекался старой игрой моего учителя Стива Снайдера: предложить две правды, дающие в сумме ложь. Однажды, когда мы были на ужине в Golden Era, китайском ресторане в Бруклине, с ним и его семьей, и кто-то его спросил: «О, это ваш сын?» – Стив ответил: «Марлен и я женаты с 1973 года, а Биз родился годом позже». Два верных, но не связанных между собой утверждения, которые заставили звучать его ответ как «да».

Начав работать как дизайнер-фрилансер, я делал веб-сайт своей компании. Чтобы оживить домашнюю страницу, я отсканировал красивую фотографию из каталога Pottery Barn с великолепным офисом, выходящим в сад. Однажды я ходил на встречу в школу. Это было невероятно, то, чего я по-настоящему хотел: целая серия книг. Женщина, с которой я встречался, сказала: «У вас очень красивый офис». На самом деле я тогда работал в сыром подвале своей мамы, так что сначала и не понял, о чем она говорит. Потом до меня дошло. Она подумала, что на картинке из Pottery Barn был мой офис.

Я не стал врать. Не совсем так. Я просто сказал: «О да. Это офис мечты».

Во время нашего недолгого проживания в Лос-Анджелесе у нас с Ливией было два кота, хотя нам и не разрешалось иметь в квартире животных. Ливия всегда переживала, что хозяйка нагрянет с проверкой и увидит котов. Я говорил: «Вот что надо делать. Если хозяйка заходит и говорит: «Я вижу, что у вас есть коты», тебе нужно ответить: «Наши друзья уехали из города. Мы заботимся о котах». Оба утверждения были правдивыми. У нас было много друзей не в городе – они были в Бостоне. И совершенно точно, что мы заботились о тех котах.

Думаю, дело в том, что даже в тридцать пять я хотел еще немного растянуть правду, чтобы произвести желаемое впечатление. Другими словами, я был немного клоуном. Однако дело принимало все более серьезный оборот.

13. Политика отсутствия домашней работы

Мы участвовали в игре – об этом говорило все: от того, как мы отвечали пользователям и как взаимодействовали с правительством, до того, сколько стоили, и мы должны были разработать свои собственные правила.

Впервые опыт создания собственных правил я приобрел в старших классах школы. В первые недели учебного года я старался все делать правильно. Выполнял все, что мне говорили, – в том числе и домашнее задание. После занятий по лакроссу и подработки в супермаркете я возвращался домой около 8 часов вечера. Тогда мне полагалось поесть, сделать уроки и отправляться спать, чтобы утром я проснулся и сделал все то же самое еще раз.

Первую неделю первого года я упорно следовал этому плану. Там было некоторое количество прочитанных страниц по истории, решение задач по математике, также выполняющиеся в ночи работы по английскому, политическим наукам, по химии, биологии и т. д. Загруженность работой росла, а я не особенно быстр в чтении и выполнении любых подобных заданий. По сути, мне требуется больше времени, чем большинству людей, чтобы впитать информацию и проработать проблему. Но в ту первую неделю я был решительно настроен со всем справиться. Если все это делали, то и мне нужно было делать то же самое.

Я быстро обнаружил, что сделать всю назначенную мне домашнюю работу значило не спать почти всю ночь. Я не мог забросить лакросс – ведь я же создал команду. И мне нужно было работать, чтобы зарабатывать деньги для семьи. Доходов моей матери, даже когда у нее была работа, не хватало на оплату счетов. Она продала дом, в котором выросла, и обменяла его на меньший, положила деньги в банк, чтобы нам было на что жить. Через какое-то время она снова это проделала. Мы переезжали много раз. К старшей школе в доме, в котором мы жили, внизу был настоящий земляной пол, а на стенах не было штукатурки. Теперь я мог честно признать, что мы «влачили жалкое существование». Мы с мамой изо всех сил пытались улучшать наш дом по выходным, но нам постоянно не хватало денег.

Определенно с домашними заданиями ничего не выходило. Я решил взять дела в свои руки и внедрять «политику отсутствия домашней работы». Мой план был прост. Я должен был как можно внимательнее слушать информацию в классе, но я не должен был носить книги домой и не должен был делать никаких домашних заданий. Если домашняя работа была направлена на закрепление пройденного в школе, то переживать мне было не за что, так как я точно усваивал все в течение школьного дня. Придя однажды к этому решению, я испытал невероятное облегчение. Оставалось всего ничего – донести свою новую политику до учителей.

На следующий день я одного за другим ознакомил учителей со своим планом. Все разговоры были похожи друг на друга: во‑первых, я говорил «здравствуйте» и снова представлялся. Потом объяснял, что в прошедшие две недели пытался делать всю домашнюю работу. (Также я мог намекнуть, что, возможно, учителям стоит обсудить друг с другом количество задаваемого ученикам на дом.) Я сообщал им, что делать домашнюю работу мне приходилось почти до 4 часов утра. К сожалению, я не мог выдержать этого. А потом представлял свою «политику отсутствия домашней работы».

Некоторые из учителей смеялись, но в конце концов все по-своему давали мне понять, что если я действительно хочу, то я могу действовать подобным образом, однако это скажется на моей годовой оценке. Я был готов с этим жить.

С этого момента я не делал домашних заданий. Я был внимательным и стремился усвоить весь материал в классе. В конце концов, возможно, из-за того, что я честно и заранее сообщил о своем плане, учителя не стали меня наказывать. Другими словами, моя «политика отсутствия домашней работы» не сказалась на моих итоговых оценках. С какой стороны ни посмотри, это был воодушевляющий успех.

Я отчетливо помню, как на эту политику отреагировал один из моих друзей в старшей школе. Мэтт был отличным учеником, но кажется, это непросто ему давалось. Он усердно работал, однако сильно волновался накануне тестов, проверочных работ и переживал по поводу своих оценок. Как-то в середине нашего первого года мы стояли у своих шкафчиков. Мэтт загружал в рюкзак книги. Я же выкладывал все книги из рюкзака в шкаф, чтобы увидеть их в следующий раз только в школе.

Когда я закрыл шкафчик и стало очевидно, что у меня нет ни книг, ни даже рюкзака, Мэтт спросил, как я собираюсь делать домашнее задание.

«А, – сказал я, – у меня «политика отсутствия домашней работы».

Мэтт смотрел скептически. Он нервно засмеялся: «Ты шутишь».

«Мэтт, – сказал я, тоже немножко посмеявшись с ним, – это Америка. Мы можем делать что хотим. Свобода. У меня «политика отсутствия домашней работы», и это здорово».

Одним резким движением я закрыл свой шкафчик и отправился на тренировку по лакроссу ничем не обремененный.

Я не был против правил самих по себе, просто мне нравилось видеть картину целиком. Не спать до четырех утра было нереально. Чем-то надо было жертвовать.

Смысл этой истории не в том, что «наглый школьник динамит домашние задания, а ему все сходит с рук», хотя на поверхности произошедшее именно так и выглядит. Домашняя работа считается полезной, и я далек от того, чтобы поднимать кампанию против нее. (Во всяком случае, не теперь. Спросите меня, когда моему ребенку будет двенадцать.) Но у меня была идея, как сделать что-то, что лучше сработает для меня. Не было вреда в разговоре со школьной администрацией. В попытке не было опасности. Назначение школы – учиться. Поняв это, я перестал беспокоиться об оценках. Продолжая обучение в старшей школе, я сосредоточился на том, что вдохновляло меня, так что мог получить 5+ (А+) по генетике и 3 (С) по более простому предмету. Я совершенно не подходил на роль образца для подражания, но я выбрал свой путь осознанно. Ошибкой было бы предполагать, что учителя – или кто-нибудь еще, если уж на то пошло – автоматически знают, что для меня лучше. Если я мог лучше добиваться общей цели с помощью собственного подхода, не стоило ли это попытки?