Королев: факты и мифы - Ярослав Голованов

– Восемь суток, наверное, не получится. Настраивайся на шесть... Но расчеты показывали, что и шесть – рискованно: высота орбиты в перигее уже уменьшилась со 174 до 154 километров. Телеметрия показывала, что температура приборного отсека начала расти.

– Если на 82-м витке не сядешь автоматически, на 83-м садись обязательно, хотя бы вручную, – передал Королев Быковскому.

Сказать по правде, Валерий не очень расстроился. Он мог бы летать и дальше, но лепестки ассенизационной системы закрывались плохо, и в кабине было довольно некомфортно...

Терешкова уже летела в самолете с места посадки, когда приземлился «Восток-5». Спасать надо было не космонавта, а одного из спасателей, который повис на дереве, зацепившись парашютом за ветки. Быковский встретил десант у корабля. Конечно, он устал, а оттого, что был небрит, выглядел еще более усталым. Датчики вросли в кожу, раздеваться было больно. Но какие все это пустяки! Валерий был совершенно счастлив! Быковский в одиночестве жил в космосе 119 часов 6 минут. Этот рекорд не побит до сих пор.

Андриян Григорьевич Николаев

Павел Романович Попович

Слева направо Жанна Еркина, Валентина Пономарева, Ирина Соловьева и С.П. Королев

Валерий Федорович Быковский

Виктор Иванович Кузнецов

Накануне старта

«Ястреб» и «Чайка»

Новый, взрыв ликования

70

...В науках прикладных служить истине не так легко.

Тут доступ к правде затруднен не одними только научными препятствиями, т.е. такими, которые могут быть и удалены с помощью науки. Нет, в прикладной науке, сверх этих препятствий, человеческие страсти, предрассудки и слабости с разных сторон влияют на доступ к истине и делают ее нередко вовсе недоступною.

Николай Пирогов

Весть о первой женщине-космонавте разнеслась по планете, мгновенно стала мировой сенсацией. Все хотели видеть эту женщину. За полгода после своего полета Валентину Владимировну принимали: Прага, София, Варшава, Гавана, Берлин, Дели, она ездила на Генеральную конференцию Международной авиационной федерации в Мексику, посетила США, Индонезию, Непал. Быковский в таких поездках был лишь тенью Терешковой. Но среди этого праздничного фейерверка Валентине удалось выкроить время и для еще одного праздника – собственной свадьбы.

Кто был автором идеи «космической свадьбы», сказать трудно. Родилась она где-то в недрах Центра подготовки космонавтов, скорее всего у Карпова или Каманина. Впрочем, сама идея лежала на поверхности – в окружении молодых семей космонавтов разгуливали два Героя: он – холост, она – не замужем. Да раз такое дело – сам бог велит им пожениться!

А бог как раз и не велел. Как известно, в будущем ничего хорошего из этого союза не получилось, семья развалилась. Валентина Владимировна вторично вышла замуж, Андриян Григорьевич встретил шестидесятилетие холостяком.

Думаю, что тогда, в 1963-м, они хорошо, даже тепло относились друг к другу, но вовсе не представляли себя мужем и женой. Однако идея «звездного брака» показалась столь прельстительной, что существовала уже как бы сама по себе, вне зависимости от конкретного наполнения. От Карпова и Каманина идея эта перешла к Главкому Вершинину, от него – к министру Малиновскому и наконец достигла высших сфер, где была встречена с восторгом.

– Я им такую свадьбу закачу! – воскликнул Никита Сергеевич и дал команду приготовить к пиру Дом приемов на Ленинских горах.

Бракосочетание происходило в единственном тогда в Москве свадебном дворце на улице Грибоедова. Свидетелями со стороны жениха были супруги Быковские, со стороны невесты – Гагарины. Шаферами стали Карпов и председатель Моссовета Промыслов. Вырвавшись из плотного кольца любопытных на улице Грибоедова, свадебный кортеж проследовал через всю Москву на Ленинские горы. Туда уже съехались гости, в том числе Королевы, Глушко и другие конструкторы с женами. Вскоре появился и Никита Сергеевич с Ниной Петровной, Ворошиловым, зятем Аджубеем и другими людьми, которых никто не знал, потому что знать их не надо. Помятуя слова Салтыкова-Щедрина о том, что обывателя необходимо поддерживать в состоянии «непрерывного удивления» (а может быть, инстинктивно почувствовав это и без помощи классика), Никита Сергеевич распорядился, чтобы свадьбу показывали по телевидению, что весьма осложнило жизнь секретных конструкторов. Это не помешало Никите Сергеевичу, сидевшему рядом с невестой, провозгласить тост за Главного конструктора Сергея Павловича Королева. Королев встал из-за стола и пошел чокаться с вождем.

– А Нина Ивановна?! – потребовал Хрущев. Он хотел, чтобы все шло чин по чину, как полагается на свадьбах.

С рюмкой в руке, споткнувшись о телекабели, поспешила на призыв вождя и супруга Главного конструктора.

Играла музыка, жужжали своими камерами кинооператоры: фильм о свадьбе космонавтов заказали около ста стран, пели солистки из хора имени Пятницкого; заглушая их, шли, кое-как руководимые тамадой-Поповичем, свадебные здравицы и тосты. К микрофону один за другим подходили ораторы: Ворошилов, Келдыш, Гагарин, секретарь ЦК комсомола Марина Журавлева. Самыми тихими были родичи и друзья Андрияна из Чувашии, совершенно подавленные всем этим великолепием и близостью Хрущева, до которого можно было практически дотронуться, но сама мысль об этом казалась столь фантастичной, что для отрезвления рука сама тянулась к граненому графинчику.

В конце концов все немного притомились. Хрущев с Ворошиловым затеяли долгий спор, какие песни надо петь, какие не надо. Киношники и телевизионщики выключили свои перекалки, и, хотя было очень светло, сразу стало темно и праздник как бы кончился.

По программе свадьбу надлежало продолжить в Звездном городке. Хрущев туда не поехал. Прощались долго, целовались с тем чистым, истовым верно-подданничеством, с которым, кажется, только русские умеют целоваться.

В огромной «Чайке» Келдыша хозяин сел с шофером, на откидных – Карпов с Королевым, а сзади – Нина Ивановна с женой Карпова и Бушуев. В Звездном началось все по второму кругу. Королев больше не пил. Запомнился замечательный чувашский виртуоз, который играл на гармошке...

Я бы не рискнул осуждать Никиту Сергеевича за «звездную свадьбу». Он был искренен и добр к этим молодым людям. Вся же азиатская помпезность шла от его собственных представлений о прекрасном и давнего, с годами отвердевшего бескультурья. Будучи натурой по-настоящему страстной, Хрущев губил себя отсутствием чувства меры. Касалось ли дело свадьбы, реорганизации экономических структур, реформы народного образования или внедрения кукурузы, всякий раз даже полезное и нужное начинание от чрезмерного усердия если и не оборачивалось бедой, то ожидаемых результатов не давало и в конце концов себя дискредитировало. И в совнархозах, и в политехнизации, и в целине зерна здравого смысла были. Брось их в землю, удобри разумными административными акциями – они прорастут в свой срок и дадут урожай. Но Хрущеву хотелось, чтобы они проросли немедля, и для этого землю удобрял он столь усердно, что превращал уже в чистый навоз, на котором хорошо растут разве что одни поганые грибы. Когда защитники Хрущева говорят, что все доводили до абсурда угодливые аппаратчики на местах, а сам Никита Сергеевич-де не виноват, доля правды в этих словах есть, хотя коль хватило у него сил раскрутить маховик некой новой реформы, так уж подавно должно было хватить их и на то, чтобы его притормозить. Да и потом, ужели без ведома Хрущева выселяли, скажем, из Москвы Министерство сельского хозяйства, чтобы оно было «поближе к земле»? Нет, при поправках на всечиновничье угождение и усердие Хрущев сам не любил тормозов и на изобретенные своей властью механизмы их не ставил.

Так было и с его преобразованиями в науке. Мысль о том, что науку надо приблизить к производству, а достижения ее поскорее внедрять в практику, была и разумна, и актуальна. Но и тут чрезмерность в осуществлении здравых идей губила все начинания. Напрасно Александр Николаевич Несмеянов доказывал, что Академия призвана решать фундаментальные задачи, которые с первого взгляда далеки от нужд практической жизни, а потом оказываются главной питательной средой для развития всякого производства, напрасно приводил в пример Фарадея и Бутлерова, – сопротивление президента лишь раздражало Хрущева, который хотел видеть академиков в цехах и на полях. Власть была недовольна Несмеяновым, но президент Академии – не секретарь обкома, с налета его не скинешь, да и в истории Академии не было случая, чтобы президента отстраняли. Должность эта, как правило, была пожизненной. И в советское время Карпинский, Комаров и Вавилов умирали в президентском кресле.