Королев: факты и мифы - Ярослав Голованов

Молодого инженера тем временем заинтересовала стрельба при качке. Нужна была система, как бы «отключающая» оружие от качки. Одна такая система той же фирмы «Сперри» существовала, но Кузнецов понял, что она недоделанная, а главное – решил, как можно ее усовершенствовать.

– А сделать сможешь? – спросил директор завода.

– Смогу.

– Что надо?

– Два конструктора, три механика, лаборант и кормежка... Им выделили комнату на заводе, поставили кровати, кормили хорошо, в цеху был душ... Через три месяца, в канун 22-й годовщины Октября, система была установлена на пушках главного калибра крейсера «Киров». Через три года, уже во время войны, «за повышение эффективности стрельбы корабельной артиллерии» Кузнецов был удостоен Сталинской премии, первой из четырех, не считая Ленинской.

Но это было уже в 42-м, а в 40-м Кузнецова вызвал в Москву нарком черной металлургии Тевосян. До этого он недолго был наркомом судостроения и запомнил Виктора Ивановича. Долго уговаривал перебираться в Москву. Кузнецов не соглашался.

– Ладно, поехали, – раздраженно сказал Тевосян.

Приехали к Молотову, и все началось сначала.

– Я не хочу уезжать из Ленинграда, – уперся Кузнецов. – У меня интересная и нужная работа...

– А мне вы нужны в Москве, и меня не интересует ваша интересная работа! – выкрикнул Молотов и так стукнул кулаком по столу, что дернулось пенсне.

– А меня интересует, – со спокойной дерзостью сказал Кузнецов. Так и расстались, вроде бы каждый при своем мнении. Кузнецов вернулся в Ленинград, быстро уехал в Кронштадт, оттуда – на крейсер: решил отсидеться, авось о нем забудут. Директор завода вытащил его буквально из моря и сказал строго:

– Пойми, если не поедешь в Москву сам, поедешь со «свечками»...

В московском научно-исследовательском институте проработал он менее полугода. Снова вызвали в Наркомат, на этот раз внешней торговли и сказали:

– Поедете в Германию принимать крейсер.

С огромным трудом (рост!) подобрали ему костюм, плащ и шляпу, которую он никогда до этого не носил и чувствовал себя в ней нелепо. Поздней осенью 1940 года Кузнецов приехал в Берлин.

Немцы строили для нас крейсер за пшеницу и нефть. Кузнецов должен был принимать приборы управления прожекторами, стрельбой пушек и торпед. Приходилось много ездить по всей стране, по разным фирмам и заводам. Везде говорили о сотрудничестве. Предлагали купить башни и пушки для новых линкоров «Страна Советов» и «Советский Союз». Линкоры эти не были достроены, а крейсер, после установки на нем башен главного калибра, по счастью, решили отправить достраиваться на Балтийский завод. (Во время войны крейсер «Петропавловск» был атакован фашистской авиацией, когда шел по морскому каналу между Кронштадтом и Невой. Он выбросился на мель и, неподвижный, продолжал воевать.)

Англичане довольно часто бомбили Берлин. Кузнецов в бомбоубежище не ходил; открывал окно, клал на подоконник матрац, ложился и, вооружившись биноклем, смотрел, что делается в небе. У фашистов было много прожекторов, а зенитчики стреляли из рук вон плохо. Иногда англичане, как потом выяснилось, сбрасывали со своих бомбардировщиков горящие корзины с какой-то дымящей гадостью, и прожектористы, оставляя самолеты, начинали высвечивать этот дым. Ни одного сбитого английского самолета Кузнецов не видел.

В начале июня 1941 года в посольстве приказали уничтожить переписку и залить тушью наши резолюции на немецких документах: там встречались труднопереводимые слова, которые могли обидеть лично фюрера и рейх в целом. В субботу в торгпредстве, как всегда, должны были показывать кино, но перед фильмом вдруг объявили лекцию военного атташе. Он рассказал о том, что немцы упрекают нас в концентрации войск на границе, но на самом деле это не так, и вообще думать о войне не следует. После лекции Кузнецов вернулся в свой пансион и уснул.

В воскресенье фрау обычно сама приносила кофе, и, когда утром она окликнула его, он привычно распахнул дверь. На пороге стояли три незнакомых человека. Кузнецов ничего не понял: на вопросы немцы не отвечали, осмотрели вещи, велели одеваться. В пансионе жили и другие советские специалисты, и, когда двое немцев ушли за ними, третий погладил дорогой отрез, найденный в шкафу, и сказал выжидательно:

– Какая замечательная шерсть...

– Вы можете взять его, если скажете, что произошло, – сухо сказал Кузнецов.

– Война. Мы бомбили Киев, Минск, Одессу, – с этими словами он снял плащ и обмотался отрезом...

До вечера держали в полицейском участке, потом отвезли в Маобитскую тюрьму, затем в лагерь Блянкефельд. На шею одели бирки, деньги и продовольственные карточки отобрали. Главной заботой немцев было выявление евреев.

– Странные вы люди, – говорил один очень благообразный и с виду даже симпатичный гитлеровец. – Неужели вам непонятно, что наши ученые могут абсолютно точно определить еврея по составу крови и форме черепа...

Кузнецов смотрел на него удивленно: он не был похож на ненормального.

В лагере они просидели дней десять. Потом в сидячих вагонах для местных линий по восемь человек в купе (без верхних полок!) повезли через Югославию в Болгарию. Там их передали туркам. От Стамбула до Эрзерума тащились на жутком поезде с выбитыми стеклами. Кормили только брынзой и зелеными дынями. Правда, кофе был очень хороший... Первое, что они сделали на родной земле в Ленкоране, – прочли сводки Совинформбюро, а потом купили вчетвером большого гуся и съели...

В Москву Кузнецов вернулся в августе 41-го. Часть отделов института уже эвакуировалась в Свердловск. Из Свердловска ездил в Поти – устанавливал на эсминце новый, более совершенный стабилизатор стрельбы. На Урале сдружился с танкистами и сделал очень хороший стабилизатор для танков. Без стабилизатора на полном ходу танк давал одно попадание из тридцати выстрелов, а со стабилизатором – двадцать семь. Это было его главной военной работой...

За несколько дней до падения Берлина майору Кузнецову приказано было вылететь в Германию на тот самый завод, который в 1940-м делал гироприборы для нашего крейсера. Там он и нашел стабилизаторы для ракет Фау-2. Когда он докладывал об увиденном наркому судостроения Носенко, нарком подумал и сказал задумчиво:

– Плохо дело, Виктор Иванович. Теперь нас заставят делать приборы для ракетчиков...

9 августа 1945 года уже в погонах полковника Кузнецов снова летел в Германию. Познакомился с попутчиками. Вместе с ним летели: Мишин, Пилюгин, Бармин, Рязанский, Богуславский, Лист, Райков, Воскресенский. Тогда он не мог знать, что эта компания собралась на долгие годы. Носенко оказался прав: с этого времени Кузнецов, не оставляя корабелов, начал работать в ракетостроении.

В 1949 году в Кембридже вышла статья, объявленная первым научным трудом по инерционной навигации. Потом разобрались и выяснили, что в статье – ошибки, а работа на эту тему была опубликована в Советском Союзе на десять лет раньше. О гироскопической навигации Борис Владимирович Булгаков из Института авиационного приборостроения написал книгу еще в 1937 году, но бдительный цензор разглядел в одном из чертежей контуры фашистской свастики и задержал издание на два года, пока наше отношение к свастике на некоторое непродолжительное время стало терпимее.

Вместе с Кузнецовым теорию гироскопов почти с нуля начал развивать будущий академик Александр Юльевич Ишлинский, многие годы проработавший рука об руку с Виктором Ивановичем.

Да, они начинали с самых первых пусков, с самой первой нашей ракеты – с Р-1. И до конца: на всех ракетах Королева стояли гироскопы Кузнецова.

В узком кругу друзей его называли «Витя-крошка» – он был самым высоким из всех Главных. И, наверное, самым молчаливым. Не помню, чтобы он давал кому-нибудь интервью. И вообще, не помню, чтобы кто-нибудь держался на космодроме скромнее Кузнецова. И на заседаниях Государственной комиссии, и в монтажно-испытательном корпусе, и на наблюдательном пункте в своей вечной кожаной куртке всегда сидел он или стоял чуть в сторонке, редко принимая участие в общих разговорах. Дело, наверное, не только в характере. Распахнулись фермы, ушла со старта ракета – ликуй, Бармин, твое наземное оборудование выдержало испытание! Вытащили двигатели на орбиту космический корабль – отдыхай, Глушко, твое дело сделано! Кузнецову трудно расслабиться. Его гироскопы и на ракете, и на корабле, и на межпланетном автомате, и на орбитальной станции – везде. Они раскручиваются еще на Земле и работают до конца: до возвращения космонавтов, до пробы лунного грунта, до фотографии ядра кометы Галлея. Его могли поднять с постели, отловить в гостях, вытащить из театральной ложи всегда, в любое время дня и ночи. На этот раз все случилось перед самым стартом космонавта-5.

С Королевым сцепились они яростно, но коротко: оба понимали, что надо не ругаться, а дело делать, космонавт-то уже в корабле сидит. Что, собственно, сломалось, очень быстро нашел заместитель Кузнецова Илларий Николаевич Сапожников. Он же предложил шефу быстро снять отказавший блок и заменить дубликатом, предварительно испытав его в МИКе. Сапожников привез новый блок из МИКа, не дожидаясь, пока электрический «волчок» остановится после испытаний, но, как ни торопились. Быковский просидел вместо положенных «по штату» двух часов – часов пять.