Весь Генри Хаггард в одном томе - Генри Райдер Хаггард

в его честь. Нашего слуха достигла весть о том, что одного из волосатых убили громом какие-то чужаки. Скажи, господин, не причастен ли ты к этой смерти?

— Да, причастен, — признал я. — Самка волосатых разгневала Владыку огня своими приставаниями, и он убил ее, что было правильно и справедливо. Я отрубил палец другому хоу-хоуа, который хотел пожать мне руку, хотя я велел ему убираться прочь.

— Но как же он убил ту самку, господин?

Здесь следует пояснить, что среди обитателей этого поселения нашелся и такой, кто встретил нас весьма недружелюбно. То был огромный и исключительно свирепый пес: он продолжал рычать на нас и в конце концов завладел курткой Ханса, которую немедля принялся трепать.

— Scheet, Hans, scheet seen dood! — прошептал я по-голландски. — Стреляй, Ханс, пристрели его!

Готтентот, всегда понимавший меня с полуслова, сунул руку в карман, где лежал револьвер, и, приставив ствол к голове пса, выстрелил прямо через ткань. Пес рухнул замертво, отправившись туда, куда попадают все дурные собаки.

Поднялась суматоха. Один из жрецов попросту повалился лицом вниз, прочие кинулись врассыпную. Остался один только Дака.

— Вот вам немного чудесного огня! — воскликнул я. — У нас его полным-полно. — Будто невзначай шевельнув рукой, я хлопнул Ханса по дымившемуся после выстрела карману. — А теперь, благородный Дака, избавь нас от сырости и голода, соблаговоли дать нам кров и пищу.

— Разумеется, господин, разумеется! — вскричал он восторженно и повел нас вперед, предусмотрительно стараясь идти так, чтобы я оказывался между ним и Хансом.

Остальные жрецы, которые уже вернулись, шли следом, волоча мертвого пса.

Немного оправившись от испуга, Дака пожелал узнать, что еще говорила о нем прекрасная Сабила.

— Она сказала лишь одно, — ответил я. — Мол, жалко, что невинным девам суждено сочетаться браком с богом, когда на свете есть такие мужчины, как ты.

Краем глаза я следил, достиг ли цели мой словесный выстрел.

На жестоком, но красивом лице Даки промелькнуло загадочное выражение, и жрец облизал губы.

— О, господин, как это верно! Но кто знает, что может случиться? Порой все на самом деле оказывается совершенно не таким, каким выглядит, и мне доводилось видеть, как верный слуга удостаивается дара из приношений его господину.

«Ага! Попался! — мысленно воскликнул я. — Ты-то, дружок, похоже, и есть Хоу-Хоу! Ну а если нет, то наверняка каким-то образом замешан в этом деле».

Но вслух, поглядев на невозмутимо вышагивавшего рядом Ханса, я сказал лишь, что великий Дака весьма проницателен и что порою видимость и вправду оказывается обманчивой, достаточно посмотреть на Владыку огня.

Мы пересекли каменистую площадку, справа от которой, за садом, я заметил зев пещеры, чернеющий в склоне горы. В дальнем конце этой площадки нашим взорам предстало удивительное зрелище: у самой кромки воды, на расстоянии приблизительно двадцати шагов друг от друга, поднимались из земли два столба пламени, которые до той поры прятались за деревьями и за складками местности. Между этими огненными столбами находился еще один, но уже каменный.

«Негаснущие костры», — подумалось мне, и я решил уточнить, справедлива ли моя догадка.

— Эти огни горят здесь с начала времен, испокон веку, и никто не ведает почему, — бесстрастно пояснил Дака. — Никакой дождь не в силах их затушить.

«Ну ясно, вулканические газы, как в Канаде», — перевел я для себя, ибо прежде мне доводилось слыхать про такое.

Далее мы свернули направо, двинулись вдоль наружной стены сада и подошли к группе красивых зданий, которые напомнили мне монастырские постройки; все они были одноэтажными и жались к склону горы. Я не ошибся в предположениях: именно здесь проживали жрецы Хоу-Хоу вместе с их многочисленными женщинами. Должен сказать, что жрецы эти вовсю наслаждались своим высоким положением: на суше мужчины по большей части имели всего лишь одну супругу, зато у жрецов, судя по всему, было принято многоженство. Как они добывали себе красоток? Ну, либо запугивали несчастных валлу, забивая им головы всякой мистической чушью, либо не брезговали извечной и порочной практикой похищения. Когда несчастные оказывались на острове, они становились, так сказать, служительницами Хоу-Хоу и, считай, были навеки потеряны для соплеменников, поскольку пленницам строжайше возбранялось не только переплывать озеро, но даже передавать весточки безутешным родственникам. Коротко говоря, те дамы, что продолжали жить во славу Хоу-Хоу, умирали для мирской суеты.

Нас с Хансом подвели к самому большому зданию, примыкавшему к стене сада. Видимо, жильцов заранее уведомили о нашем прибытии, ибо мы застали в доме суматоху приготовлений. Я заметил красивых женщин в белых одеяниях, которые сновали по комнатам, и услышал, как мужчины отдают многочисленные распоряжения. Нас отвели в помещение, где заблаговременно позаботились растопить очаг, ибо вечер выдался сырым и холодным. Мы согрелись у огня и высушили одежду, а затем умылись, и некоторое время спустя один из жрецов заглянул к нам, пригласив к столу, а сам остался стоять за дверью, дожидаясь, пока мы выйдем.

— Ханс, — сказал я, — пока все идет хорошо, нас приняли как друзей Хоу-Хоу, а не как его врагов.

— Верно, баас, это благодаря твоей выдумке со спичками и со всем прочим. Но что у бааса опять на уме?

— Сейчас объясню, Ханс. Помни, что наш долг заключается в спасении госпожи Сабилы, если только это будет возможно, и мы поклялись сдержать свое слово. Следует держать ухо востро и вообще быть начеку. За ужином нам наверняка поднесут местные наливки, чтобы развязать языки. Имей в виду: мы не будем пить ничего крепче воды, пока находимся на острове. Ты меня понял, Ханс?

— Да, баас, я все понял.

— Ты не подведешь меня, Ханс?

Готтентот задумчиво почесал живот и ответил:

— Мой живот замерз, баас, и в этой сырости, да еще после тех каменных людей, мне очень хотелось бы выпить чего-нибудь потеплее воды. Но я клянусь, баас, клянусь памятью вашего