Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

на самом деле заметённая скальная гряда.

Вздохнула: что-то все мои путешествия по Арде на зиму приходятся. Посмотрела на владыку и расхотелось на него сердиться: кто знает, каково им там на болотах пришлось да что они за год пережили.

— Ты представить себе не можешь, что я почувствовал, вывалившись на ту поляну и увидев окровавленного упыря! Если бы Рутрир выжил, я бы убивал его так, что он пожалел бы о своём рождении! — большая рука, сжимающая повод, сжалась в кулак и вспухла от напряжения.

Снова вздохнула: для меня это всё далёким было.

— Что, мотылёк, год долго для тебя? — нежно и печально. Я покивала, утыкаясь ему в грудь. — Блодьювидд, тебя не было в Эрин Ласгалене два с лишним года… ты скучала всю эту вечность?

Не выдержала и заплакала, прижимаясь к жёсткому шитью на его одежде.

Чувствовалось, что утешает владыка с удовольствием, сам радуясь, что да — тосковала:

— Ну что ты, nieninque… ты же всегда так гордилась крестьянскими корнями и устойчивой психикой, сживаясь с нами, чудовищными алиенами, — в голосе владыки сквозила лёгонькая насмешка. — Если ты думаешь, что поплачешь и кусты не понадобятся, то это так не сработает. Тем более, что я вижу подходящие кустики — вон там.

120. Предгорья Карадраса

Сернистый пар скрывал всё вокруг, и я только иногда, обречённо чавкая следом за араненом, видела, что под ногами синяя глина. Пахло так, будто поблизости помер и разлагается, как минимум, Ктулху.

Становилось всё теплее и пар, возникавший от смешения горячего влажного воздуха с холодным зимним, рассеивался потихоньку. В центре, как я подозреваю, сероводородного источника было жарко. Слежавшаяся синеющая грязь на берегу, с побулькивающими там и сям глинистыми бочажками и жёлтая запашистая вода. Крохотное озерцо у берега было относительно спокойным, но центр клокотал и периодически взрывался, выбрасывая очередную порцию кипятка из недр земли, и в это время просто вонь становилась ВОНИЩЕЙ. Я старалась дышать ртом.

— Тут тепло, по крайней мере, — аранен почему-то смотрел беспокойно, — ты человек, тебе нужно тепло… и вода эта полезная. У берега температура в самый раз, как ты любишь.

Помыться мне не то чтобы хотелось — просто нужно было. Но пахнуть я после этой ямы буду, как десять козлов. Зябко повела плечами, заискивающе посмотрела:

— А просто воды нету? — было ужасно неудобно, что я тут носом кручу, но мне не хотелось в присутствии светлого принца быть… слишком уж телесной.

Отдельно дёрнуло чувство вины — думаю о мелочном, живу вот… хочу нравиться.

— Есть река. Холодная, замёрзшая.

* * *

Речка, разлившаяся на выходе из каньона и слегка поспокойневшая, была черна и подёрнута ледком, на который сверху уже выпала вечерняя пороша. У берега лёд был тоненький, как стекло, свежеустановившийся, и подрагивал от плескающейся под ним воды.

Эльф смотрел на меня и было видно, что ждал: сейчас я образумлюсь и захочу вернуться в сероводородный котелок. Горестно вздохнула и начала раздеваться.

Входить, ломая ледяную кромку, было невыносимо холодно, но это даже как-то гармонировало с раздраем на душе… и с моим горем.

Отвернувшись, чтобы Леголас не видел слёз, отмывала кровь Ланэйра, стягивавшую и жгущую лицо, засохшую в волосах, запекшуюся под ногтями — и безнадёжные рыдания снова перехлестнули горло удавкой. Понимание, что иной исход был бы ещё хуже, никак не мешало оплакивать ушедшего. Об иных исходах думать не хотелось, а тот, что случился, делал жизнь горькой. Предзимняя вода обжигала тело; казалось, что у меня нет сердца, оно ухнуло в страшную чёрную пустоту, но тут было лучше, чем в тёплом вонючем пруду.

Начала вспоминать, как цеплялась за землю и за траву, в которую ушло его тело, как кто-то пытался оттащить, а потом вдруг чужие руки отпустили и знакомый и вместе с тем чужой и страшный голос на квенья спросил, есть ли ещё желающие умереть — и тут же грохнуло, земля затряслась и пахнуло озоном. Похоже, со следующими противниками Трандуил церемониться не собирался. Помню молчание и наступившую ватную черноту. Надеюсь, он там больше никого не убил. Впрочем, что мешает узнать? И, плеснув водой на лицо, повернулась:

— Там больше никто не умер? — и осеклась, думая, что непонятно, наверное, говорю.

Леголас понял:

— Нет, Блодьювидд. И тебя отец усыпил, а надо же, чтобы ты смотрела… он просто забрал тебя. Владыка Элронд было видно, что думал, не напасть ли — но против небесного огня они бы не устояли, и он отпустил. — И, с беспокойством: — Вылезай, у тебя губы синие.

Не чувствуя тела, вышла. Посмотрела в сторону платья, оставленного на кусте и не увидела его.

— Оно в крови, Блодьювидд, не надевай его больше.

Всхлипнула, севшим голосом выдавила:

— Кровь всё равно на мне, — и поразилась его бесцветности.

Как они умеют смотреть с достойной скорбью и с сочувствием! Подошёл, завернул в одеяло (запасся ведь, я так вовсе не подумала!), подхватил на руки:

— Ты очень правильно мылась в текущей воде, она уносит кровь и печаль. Не надевай старую одежду, не думай о боли, — закрыв глаза, потеряв контроль над телом, позволяла нести себя, и становилось странно хорошо от его голоса и от близости. — Отец говорит, ты не умираешь от горя, но я не знаю… надеюсь, вода исцелит тебя. Не уходи от нас, в этом мире у тебя есть дитя, есть те, кому твой уход принесёт невыносимую боль… — и, после мучительной паузы, отчаянно: — Я люблю тебя. Останься, желанная.

Чувствовалось, что говорит искренне, то, что думает, не было никакой грязи в этом «желанная», только чистота и тоска. И любовь. Он ещё говорил, но звуки тонули, я как будто проваливалась в перины.

Стало тепло и глухо, как в зимний день под пуховым одеялом, когда никуда не надо идти, а надо только пить малиновый чай да смотреть из уютной норки на метель за окном.

Разбудили меня в темноте, к ужину. В мою честь, оказывается, сварено было что-то очень духоподъёмное самим эру Глоренлином, сидевшим у костра и помешивавшем палочкой в котелке. И вот совершенно шаман у меня не ассоциировался с едой. Казалось, что уж этот-то способен только на духоподъёмность, и я опасливо скосилась на булькающее варево, подозревая в нём аналог радужного сета — но нет, может, шаман и вбухал туда кучу пользительных заклятий, но на вкус это был кулеш из кукурузной муки с сыром. Спросонья есть не хотелось, но попробовала и тут же вспомнила, что два дня не ела. Хотелось поговорить с