На день погребения моего - Томас Пинчон

нас одинаковое мнение об английском пиве — это словно пить свой ужин.

Некоторое время они обсуждали то, что бульварная пресса назвала «Расчленеттой».

— Любопытно, — сказал Кауч, — что эти убийства в Уайтчепеле произошли незадолго до трагедии в Мейерлинге, некоторые у нас в Австрии считают, что у них общее происхождение.

  — Только не это снова, — Верфнер притворился, что тяжело вздыхает.

— Одно из сильных впечатлений юности, — объяснил Кауч. — Тогда я был лейтенантом, который возомнил себя детективом, и верил, что смогу раскрыть это дело.

— Австрийский крон-принц и его девушка совершили самоубийство по сговору или что-то в этом роде, — попытался вспомнить Лью. — Поэтому в итоге мы получили старину Ф. Ф.

— Мир получил Liebestod, сказку о смерти из-за любви для романтических дураков. Горькая правда заключается в том, что Рудольфа убрали с дороги.

   Лью осмотрелся по сторонам.

  — Не лучше ли нам...?

   Кеуч пожал плечами.

— Всего лишь маленькая безобидная Fachsimpelei, светская беседа. Насильственная смерть в высших кругах представляет для нас профессиональный интерес, не так ли? Дело давно закрыли, и в любом случае «правда» никогда не была столь важна, как уроки, которые мог бы извлечь из этого дела преемник Рудольфа, Франц-Фердинанд.

  — Хотите сказать, кто-то наверху...

   Кеуч торжественно кивнул.

— Силы, которые никогда не допустили бы Рудольфа на трон. Он находил в Австрии так мало того, чем можно было бы восхищаться, и его убеждения были просто слишком опасны — он постоянно вслух говорил о нашей коррупции, о нашем поклонении войне, особенно — немецкой военщине, он боялся Тройственного Союза, повсюду видел доказательства антисемитизма, ненавидел идею Габсбургов в целом и был достаточно неблагоразумен, чтобы публиковать эти мнения, естественно, в еврейских газетах.

 — А девушка...

— А, эта Вечера. Невзрачная крошка, ни малейшего представления о великой страсти, ее использовали, чтобы повернуть историю в другое русло, отвлечь роковое любопытство общественности, шерше ля фамм — принцип, всегда полезный в политике.

  — Так кто, по-вашему, это сделал?

— Некоторое время моим любимым подозреваемым был камергер Императора, граф Монтенуово, но потом в один прекрасный день на меня снизошло озарение свыше, и я понял, что на самом деле это должен был совершить Джек Потрошитель, — всеобщее ворчание, — собственной персоной, он работал по договору. Учитывая, что он исчез из Лондона приблизительно в ноябре 89-го, а происшествие в Мейерлинге случилось в конце января 89-го, достаточно времени для того, чтобы Джек добрался в Австрию и познакомился со своей целью, да?

 — Их застрелили, Макс, — возразил Верфнер с преувеличенной кротостью, — а не зарезали. Джек не был стрелком, единственное сходство состоит в том, что список подозреваемых в деле «Потрошителя» тоже достаточно длинный для того, чтобы заполнить жителями небольшой город, каждый новый подозреваемый правдоподобнее предыдущего, истории, одна за другой, полностью нас убеждают, что вот это, наконец, точно должен быть настоящий Потрошитель, немыслимо, чтобы это мог сделать кто-то другой — пока новый фанатик не выйдет вперед, чтобы изложить свои доводы. Сотни, уже тысячи интерпретаций, все — равно обоснованные, что бы это могло значить?

 — Множественные миры, — выпалил Найджел, который забрел к ним откуда-то извне.

— Вот именно! — воскликнул профессор. — Уайтчепел Потрошителя был некоей кратковременной аванложей в пространственно-временном континууме...можно представить огромный железнодорожный вокзал с тысячами выходов, расположенных радиально во всех направлениях, ведущих к колеям отбытия в разные виды альтернативных Историй...

Раздался громкий звон китайских гонгов, объявляющий начало второго акта. Они договорились все вместе встретиться потом на приеме в одном из огромных отелей на Трафальгарской площади — прибыв туда, они попали в круговорот космополитичной толпы, элементы которой не всегда можно было с легкостью идентифицировать, среди сосудов с живыми цветами, молодых дам, одетых с продуманной элегантностью, лакеев на цыпочках и шампанского во льду, толстых ковров и электрических люстр. Небольшой эстрадный оркестр играл, пока пары экспериментировали с «Бостоном». Можно было увидеть людей в тюрбанах и фесках. После быстрого изучения бара Нэвилл и Найджел выбрали самый убойный напиток, последний крик моды в Лондоне, ужасающее сочетание портера и шампанского, известное как «Бархат».

 Для поддержания компании их время от времени втягивал в легкую беседу не видимый для других некий Восточный Призрак, который был замечен выходящим из двери.

— Ну и ну, — сказал один из них другому, и они обменялись многозначительными взглядами, когда в «китайской» гармонии зазвучала широко известная пентатонная тема

   Тнгтнгтнгтнг тонг-тонг

Тнг-тнг тонг

Мимо прошли двое наркоманов, беззаботные, как матросы. Вскоре после этого, извиваясь, мимо прошел серафический юноша в пиджачной паре, его ближнее глазное яблоко, кажется, в некоторой степени вращалось в направлении полковника Кеуча, и Кеуч, аналогичным образом извинившись, исчез в своем собственном лабиринте желания.

Профессор-доктор вставил в глаз монокль и искоса посмотрел на Лью, вскоре его взгляд превратился в некое доверительное подмигивание.

 — Вы с Максом присматривали за кронпринцем фактически одновременно?

— О, Чикаго — когда принц еще был молокососом. Я занимался этим всего лишь полторы недели, полковник Кеуч выполнил всю работу.

— Вы будете удивлены, возможно, шокированы тем, что получилось из Франца-Фердинанда. В несколько непристойном стремлении взойти на трон после смерти Франца-Иосифа он основал свое собственное теневое государство в Бельведере, величественном дворце, построенном когда-то для принца Евгения Савойского. Его круг составляют люди, которыми сложно восхищаться, мотивы их не всегда идеально совпадают с мотивами Балхаусплац, сам кронпринц питает очень нездоровые фантазии, например, о Боснии, Макс боится, что в один прекрасный день из-за них все мы попадем в большую беду — а Макс никогда не ошибается, его пониманию ситуации на Балканах нет равных в Европе.

  — Он говорит то же самое о вас.

   Верфнер пожал плечами.

— Моя рыночная стоимость склонна к колебаниям. В данный момент она высока благодаря Англо-Российской Антанте. Германия потратила много лет на попытки поддержания розни между двумя этими государствами, а теперь вынуждена сидеть и смотреть, как вся эта кропотливая работа идет насмарку. Так что любой, кто размышлял на