Искатель. 1993. Выпуск №4 - Уильям Голдэм

— Двадцать пять минут.

— Сцилла опаздывает. Хочет потрепать мне нервы.

— Сцилла никогда не опаздывает, — послышалось за скамейкой.

Оба так и подскочили.

Голос Сциллы доносился из глубокой тени.

— Я смотрел и слушал, как у вас бурчит в животах от страха. И, надо сказать, мне было очень приятно.

— Выходи оттуда! — приказал широкоплечий.

— Не сказав пароля? — в голосе Сциллы прозвучало удивление. — Какое нарушение этикета! Где ваше уважение к традициям?

Широкоплечий сердито буркнул:

— Когда-то здесь купались. — Он указал рукой в сторону Гудзона. — А сейчас это опасно для жизни.

— Вы не поверите, — сказал Сцилла, — совершенно забыл, что мне положено ответить.

— Умереть можно и другим путем. Говори: «Умереть можно и другим путем». Но вот и все, теперь выходи.

— Ладно, но если я не тот, кого вы ждете, сами виноваты. — Сцилла вдруг возник как будто ниоткуда.

— Твое поведение не нравится мне, я хочу, чтобы… — широкоплечий не закончил.

Сцилла перебил его:

— Не вам говорить о моем поведении после того дерьма, что вы понаделали.

— Ты прекрасно знаешь причину.

— У нас были деловые отношения и только, а то, что вы творите, не имеет к делу никакого отношения.

— Вопрос стоял о доверии. — Широкоплечий сердито уставился на Сциллу. — Могу ли я тебе доверять?

— Вы никогда не доверяли, просто делали вид, а теперь еще и боитесь меня. Это ведь вы наняли Чена. Вы уже пытались убить меня, так что не стоит утруждать себя болтовней о доверии.

Широкоплечий смягчился.

— Естественно, я не могу тягаться с тобой, если уж Чен не смог… Я староват для выхода один на один. — Он замолчал и вытащил нож: болтать дальше не было смысла.

Чтобы увернуться от профессионального удара, много не нужно. Чтобы избежать хука Абдул-Джаббара, совсем ни к чему сбивать его с ног. Не нужно даже перехватывать его руку. Всего лишь тычка в локоть достаточно. «Плащ» на мгновение вцепился Сцилле в руку, только на один миг.

Сцилла подумал, что недостаточно внимания уделил «плащу». Тот и не думал тягаться со Сциллой, он лишь задержал его руку. Но этого мига было вполне достаточно. Сцилла вырвался, и его огромные руки попытались защитить живот. Но слишком поздно. Слишком поздно. Нож уже достиг своей цели.

А нож ли? Сциллу уже не раз резали ножом, но еще ни разу таким лезвием, которое с ужасающей быстротой глубоко входит в тело. Он был как кукла или фигура, слепленная из топленых сливок, а нож, или скальпель, или что там еще, зашел в него ниже пупка с такой легкостью и силой, что Сцилла только охнул и опустил руки в бессильном удивлении.

Потом сталь пошла вверх.

Сцилла никогда не подумал, что широкоплечий настолько силен: каким бы острым не было оружие, резать плоть и хрящи очень нелегко.

Сцилла истекал кровью.

Широкоплечий убивал его в полной тишине.

Сцилла начал оседать.

Широкоплечий отступил назад. Он хорошо знал смерть и вытащил лезвие. Сцилла не успел рухнуть на землю, а тот уже уходил с «плащом» прочь из парка, зная, что великан или мертв или вот-вот умрет.

— Нехорошо получилось, — сказал широкоплечий.

— Другого выхода не было, — успокоил его «плащ».

— Теперь все пойдет наперекосяк.

Сцилла лежал на земле. Он был знаком с анатомией достаточно хорошо, чтобы знать — с ним покончено. Смерти не избежать, осталось лишь выбрать — умирать у Гудзона или в другом месте.

Место было премерзкое: летом тут воняло, крысам, наверное, здесь вольготно, и от мысли, что твари доберутся до него, Сциллу передернуло. Держись на злости, приказал он себе. Злись, злость поможет еще немного протянуть. Усилием воли он заставил участки мозга сосредоточиться только на собственной тупости — позволить зайти себе за спину! Вот дойдет новость до Отдела: великого Сциллу прикончили старикан и мальчишка.

— Господи! — заорал Сцилла, и, пока ярость эхом отдавалась в нем, он приподнялся, встал на ноги. Руками обхватил свой живот и начал выбираться из парка. Будет тяжело. Может, и не получится. Нет. Все у него получится.

Он был Сцилла-скала, и надо оправдывать эпитет…

17

Бэйб зашагал из угла в угол.

Комната маленькая, ноги у него длинные — не успев начать, он останавливался и поворачивал обратно. Больше всего Бэйбу сейчас хотелось пробежать до пруда в парке, рвануть и посчитать, сколько кругов он сможет сделать вокруг пруда, прежде чем свалится на холодную сентябрьскую траву.

Бэйб остановился, посмотрел на часы. До полуночи оставалось недолго. Если Эльза и придет, то сейчас: скоро кончится сеанс в кинотеатре. Из ресторана она убежала в полдевятого, заказ был на семь тридцать, а все веселье длилось не больше часа.

Бэйб вытащил сумку Дока, сложил туда все его вещи — идиотский поступок, конечно. И нога его не ступит на порог! Бэйб чувствовал себя ослом, но, когда в ванной он увидел туалетные принадлежности Дока, его передернуло, он похватал все его вещи и запихал в эту чертову сумку.

Лучше, наверное, распаковать ее, решил он чуть позже.

Все равно просто так шагает туда-сюда. Он открыл сумку, уставился в нее. Я все вытащу и положу на место, но кое-как, чтобы он понял: я не простил ему, но зла на него не держу.

Бэйб знал, как будет вести себя Док: он-де всего-навсего таким образом заботился о младшем брате. Так он будет говорить. Это правда. Док всегда о нем заботился с тех пор, как умер Г. В. Ему было десять, Доку — двадцать, и все последующие годы Доку приходилось залечивать его юношеские травмы. Бэйб вытащил рубашки Дока, запихал их обратно в шкаф, схватил бутылки с чертовым бургундским и несессер и собрался было рассовать все по местам, как вдруг зазвонил телефон.

Бэйб бросился к нему, схватил трубку.

— Эльза?

— Он не спросил меня, люблю ли я тебя. Я ждала, но он так и не спросил.

— Эльза, послушай, ничего не произошло, понятно тебе?

Ее голос прозвучал глухо:

— Что мы будем делать, Том?

— Забудь, я сказал тебе, нам не нужно все это вспоминать.

— Я ходила в кино. Два сеанса подряд сидела и думала. Мы ничего не забудем, мы слышали все это оба, и все это было правдой. Только вот он так и не спросил, как я отношусь к тебе.

— Давай я заеду к тебе? Я на такси, мигом.

— Я соврала про свой возраст, потому что ты казался ребенком, моложе своих лет, и я не хотела испугать тебя. Я не сказала, что я немка, потому что Леви — еврейская фамилия, а сейчас еще многие евреи ненавидят нас. Мне было четыре года, когда Гитлер умер, но кое-кто считает, что блицкриг придумывали все немцы.