Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Какая чушь, — сказал Верзилин. — И вы из–за этого портите нервы? Кого–то мало похвалили в книге, он вас и попытался уколоть. Это же укол булавкой, даже хвоинкой… Стоит ли обращать внимание.
— Да как вы не можете понять?! Дело не в этом. Когда я получил это письмо, я — поверьте — обрадовался: двадцати человекам понравилось, — Коверзнев подскочил к столу, приподнял и рассыпал по нему письма, — видите? Их не двадцать, их несколько сот… Пишут студенты, борцы, гимнасты, рабочие. Но дело не в этом… Когда пришла эта открытка, их было двадцать, и я подумал: хорошо, равнодушных нет — двадцати понравилось, одному не понравилось… И не понравилось именно потому, что там есть неприятная для него правда, иначе он поставил бы подпись… Но дело не в этом… Сегодня я был в редакции, и на столе одного человека вижу — лежит такая же открытка; почерк, расположение слов — всё, как на моей… Я узнал, но не подал вида. Мне стало гадко. Я всё понял. Пятнадцатого мая мы всей редакцией ездили на пикник в Сестрорецк. Этот человек был предельно любезен со мной, хвалил мою книгу, говорил, что она сыграет большую роль в популяризации спорта среди народа. А сам в это время сжимал в кармане сложенную вдвое открытку… Видите, видите сгиб? А штамп — Сестрорецк, пятнадцатого мая… Решил, что из Петербурга — я догадаюсь, а из пригорода — нет… Какая подлость! Я всегда и всем говорил о нём только хорошее…
— Бросьте, дорогой Валерьян Павлович, — сказал Верзилин. — Вы в ответ напишите новую книгу. Наше дело — работать и работать. Только своим трудом мы докажем, что мы чего — то добились.
— Нет, какая подлость… В страшное время мы живём… Этот прогнивший строй растлевает людей…
— Перестаньте, — сказал Верзилин, покосившись на дверь.
— А ваша оглядка? Это — что? Это то же самое растлевающее влияние царского строя… Мы боимся каждой голубой фуражки, мы напуганы столыпинскими галстуками… Смешно, даже такой сильный человек — возможно, самый сильный человек в мире — .боится… Люди должны жить без страха за свою шкуру, за завтрашний день, за деньги…
Он снова распахнул форточку. Ворвался грохот моря, и мокрый ветер растрепал Коверзневу волосы. Он резко повернулся спиной к окну, прочно упёрся ладонями в каменный подоконник и сказал взволнованно:
Смелость и сила — таким должен быть наш с вами Никита! И он победит Корду. Судьба нам дала ещё целую неделю.
Он резко оттолкнулся от подоконника, схватил со стола пахнущую краской афишу и протянул Верзилину.
И пока борец читал о том, что бенефис Корды в цирке Чинизелли состоится через неделю, Коверзнев рылся на своём столе. Чего там только не было! Глиняная игрушка лежала рядом с костяным бильярдным шаром; янтарный мундштук был воткнут в фарфоровый графинчик, украшенный французской этикеткой; из–под засохшего кленового листа выглядывал медальон филигранной работы… Коверзнев переворошил всю мелочь, отыскал длинную английскую трубку и, набив её табаком, закурил.
— Прочли? Видите, судьба благосклонна к нам… Недаром я по дороге в типографию… пф–пф… нашёл сегодня эту подкову… Кстати, я первую найденную подкову обещал подарить Нине. Пойдёмте к ней в гости?
«Он у неё свой человек», — тоскливо решил Верзилин.
— Согласны? — спросил Коверзнев.
— В такую непогодь?
— Эта погода как раз для нас с вами. И для Никиты. Но не для Корды. Он сидит сейчас в парном и дымном ресторане и глушит вино. А мы шагаем через разбушевавшуюся Екатерингофку, ревёт ветер, хлещет дождь! Грохот… Навстречу мчится жалкий трамвай… А мы — идём… Идёмте? Это рукой подать — семь минут, всё по Рижскому…
Едва только они оказались за дверью подъезда, дождь и ветер сразу же надавали им мокрых пощёчин.
— Чудесно! — прокричал Коверзнев.
Всё было так, как он обещал: ветер толкал их в спину, забегал вперёд, срывал с них пальто, шляпы; с испуганным звонком мчался навстречу лёгкий трамвай. И Верзилину стало весело.
— Хо–хо–хо! — прокричал он зачем–то в темноту. А Коверзнев ткнул его шутливо в бок.
Когда Нина открыла дверь, Коверзнев сделал вид, что ему попало по лбу, и нарочно выронил подкову на каменные плитки площадки — запредставлялся.
Разматывая шарф, стряхивая воду с пальто, рассказывал оживлённо:
— Знаете, Ефим Николаевич. У меня уже был подобный случай… Ниночка, держи подкову… Не такая, как в Риге, но всё — таки счастливая… Значит, был такой случай… Нина пригласила меня впервые на день рождения… Я — влюблён (сердце у Верзилина больно ёкнуло), но безответно — лицом в грязь ударить нельзя. Надо подарить дорогой подарок. А денег — мало. Понравилась ваза. Цена — с ума сойти. А глаз оторвать не могу — хожу вокруг неё, как кот вокруг сала. Хозяин магазина говорит: есть точно такая же, только разбитая; можно склеить; уступит задаром. Давайте — говорю. Расплатился. Мне её завернули. Будьте здоровы — и я направляюсь к имениннице. Она открывает дверь. Мне — в лоб; ваза — на пол и, конечно, вдребезги. «Ах, говорю я, такая уникальная штука, какая жалость». Причитаю. Нина развёртывает бумагу… и… представьте: каждый осколок завёрнут по отдельности… Ха–ха–ха!.. Конфуз полнейший.
— Не верьте ни одному его слову, — сказала Нина улыбаясь, поднося руку к губам Верзилина. — Он ещё и не такое сочинит. Он один раз заявил кому–то, что я — княжна; и даже потомок царицы Тамары… Мне большого труда стоило оправдаться…
Не слушая девушку, Коверзнев подошёл к столу, перелистал журнал. Спросил:
— Леван где?
— В цирке, — ответила Нина. — Присматривается к номеру Альберти. Он влюблён в воздушных гимнастов.
— А может, в одну из гимнасток? В младшую Альберти?
— Может быть, — сухо ответила Нина.
Не обращая внимания на её тон, Коверзнев сказал:
— А мы пришли поговорить с Леваном, чтобы он принял участие в наших тренировках. Чем больше спаррннгпартперов будет у Никиты, тем лучше.
— Он обещал завтра быть у вас, — сказала Нина.
Коверзнев кивнул головой и, раскачивая огромную подкову
на пальце, спросил:
— А ты знаешь, что это за подкова? Нет?.. Это подкова Петра Великого. У неё романтичнейшее происхождение. Когда Пётр разгромил шведов в Риге, он одним из первых ворвался туда. Узенькие улочки, мощённые камнем. Готика зданий… Огромный, как… Ефим Николаевич, император мчится на коне. Подковы цокают о камень. Дым. Пахнет порохом. Что–то горит. Раздаются выстрелы. Пётр скачет по узеньким улочкам. На повороте — раз! — с лошадиной ноги срывается подкова и… в окно к какому — то богачу… Вся семья бросилась к окну — девицы в платьях со шлейфами, сыновья в пристойных курточках… Сам глава семейства… «Русский император! Император!» — показывает кто–то на всадника… Представляете? Легендарный император!.. Хозяин впаивает подкову в толстое оконное стекло — это реликвия… И вот она у ваших ног, дорогая укротительница львов… Вот, видите, тут ещё остались следы стекла.
— Это подкова одного из коней Люции Чинизелли, в которую ты был влюблён в юности.
— К вашему сведению, дорогая Ниночка, если верить афишам, Люция «ездит высшую школу» на изящной лошадке Суженый завода его императорского величества великого князя Михаила Николаевича.
— Ну, тогда это от лошадей самого Сципиона.
— И его соловые жеребцы с конного завода польского магната Сангушко имеют более миниатюрные копыта… Это легендарная петровская подкова, и она принесёт тебе счастье.
— В таком случае вы можете объявить эффектный номер: «Единственный раз король цепей Ефим Верзилин разгибает такую–то подкову. Цены на билеты повышены».
— И номер можно повторить, — рассмеялся Верзилин. — Битюгов в Петербурге много. Вы где её нашли, Валерьян Павлович?
— Ах, вы разоблачаете мою тайну?! Так вот вам за это!
Коверзнев схватил с дивана бархатную подушку и шутливо запустил ею в Верзилина.
Подушка попала на Нинин письменный стол и сшибла с него груду безделушек.
— Вот задал себе работы, — засмеялась Нина. — Собирай теперь. И не забудь туда же водрузить знаменитую подкову…
Коверзнев стал на колени и, показывая Верзилину высохшую серую ящерицу, спросил:
— Знаете романтическую историю, связанную с этим маленьким крокодилом?
— Вы не слушайте его, Ефим Николаевич, — сказала Нина. — Тут десятки вещиц — всё подарил он. И про каждую из них он сочинил занимательную историю. У него редкий дар оромантизировать любую безделушку. И за это я его люблю. Он так помог мне в нелёгкие для меня времена, когда со мной не было вас — моего первого друга.
Верзилин благодарно поцеловал Нинину руку.
А девушка посмотрела на него долгим взглядом и погладила по щеке.
— Коверзнев, — сказала она, не выпуская руку Верзилина, — расскажите нам что–нибудь самое — самое интересное.
- Правда о «Зените» - Игорь Рабинер - Спорт
- Спартак: 7 лет строгого режима - Александр Бубнов - Спорт
- Исповедь бывших толстушек. Диета доктора Миркина - Владимир Миркин - Спорт
- Лягушка в молоке - Александр Комиссаров - Спорт / Психология
- Система минус 60. Как перестать бороться с лишним весом и наконец-то похудеть - Екатерина Мириманова - Спорт
- Мяч, пробитый им, и теперь летит над землей. Древо памяти Валентина Бубукина - Гагик Карапетян - Спорт
- Футбольный хулиган - Дуги Бримсон - Спорт
- Марк Мидлер. Повесть о фехтовальщике - Александр Мидлер - Спорт
- Тайцзицюань: научно изложенное национальное боевое искусство - У Тунань - Спорт
- Долой диеты! - Михаил Гинзбург - Спорт