Ненавистная пара (СИ) - Чередий Галина Валентиновна

Я вскочил и хлебнул воды из ковша, только чтобы не продолжить орать на Летэ. А я-то, идиот, уже и поход начал планировать, и с картой этой ковыряюсь, а тут на тебе по темечку вот такой вот чушью. Ну а с другой стороны, она в Зрящих уже одиннадцатый год, вот и начало подтекать в голове — чему удивляться. У них же вечно ум за разум заходит. Интересно, если буду держать ее тут без всего этого дерьма с выслеживаниями и без единого одержимого в зоне видимости, есть шанс, что ее извилины на место встанут? Или мне так и доживать с парой, у которой еще и постоянно эпично-сумасбродные идеи рождаются, и это помимо прочих недостатков?

— Почему тебе это представляется таким уж невозможным, Лор? — встала за моей спиной бесова баба, точно не собираясь уступать так просто. А как иначе? Это же Летэ!

— Так, все, тема закрыта, — рубанул я по воздуху. — Мы просто идем мыться и в постель.

Хрен с ним, с чокнутыми идеями, жива же и физически здорова, с остальным я в ней справлюсь. А там, глядишь, родит — и все совсем наладится. Или всю эту ересь вытрахаю — над этим готов трудиться денно и нощно, причиндалов не покладая.

— Лор!

— Летэ!

— Ты же даже выслушать меня не хочешь и хоть попробовать не отвергать все и сразу! Вот поэтому я и не испытывала желания рассказать тебе все с самого начала.

Ну да, ты меня была намерена использовать вслепую, втянув в безумное путешествие с не менее безумной псевдоцелью.

— Ты еще поупрекай меня! — огрызнулся я, но, поражаясь сам себе, внезапно смягчился. Ладно, пусть выскажется, вдруг полегчает. Небось, таким бредом с кем попало не поделишься, а по себе знаю — коли ни с кем не обсудить что-то, то сидит это потом в башке, как бесов раскаленный гвоздь. — Кто сказал, что я не могу тебе внимать в положении лежа?

— В этом положении ты станешь внимать только голосу своей похоти, — буркнула она раздраженно.

— Но выбирать-то тебе не приходится, верно? — нахально ухмыльнулся я и стянул рубашку, направляясь в помывочную.

— Какие у тебя конкретные возражения против перспективы разделения нашего и мира бесов? — Моя истинная упрямо встала в дверях, привалившись бедром к косяку, но глаз, когда я начал снимать и штаны, не отвела.

— Только одно. Это в принципе невозможно, — спокойно ответил я, и так же неотрывно глядя ей в лицо, облил себя из большого черпака. Ноздри Летэ дернулись, когда она проследила за струями воды, как и мой член, приветствуя ее реакцию.

— Если никто этого не делал раньше, это совсем не значит, что подобное невозможно в принципе. — В ее голосе появилась едва уловимая хрипотца, а блеск глаз приобрел интенсивность, как только я неторопливо стал намыливать себя от шеи и до паха.

— Летэ, сама-то подумай хорошенько: вот неужели, если бы в реальности существовала вероятность такого грандиозного изменения, шанс навсегда прекратить появление одержимых, все эти ужасы и непотребности, что они творят, шанс избежать всех этих жертв отныне и во веки веков, разве маги не трудились бы над этой задачей всем скопом и не достигли бы успеха? Ты возомнила себя исключительной, такой значимой, что поверила, что именно тебе судьбой предопределена роль той, кто станет инициатором величайшего события?

Я водил ладонями по животу, раз за разом спуская руку ниже, обхватывая и намыливая то напрягшийся ствол, то опять потяжелевшую от неотрывного внимания моей пары мошонку, и отчетливо ощущал нарастание тянущих сокращений в пояснице и в паху.

— Летэ? — окликнул я, и она вздрогнула, возвращая свое внимание к моим глазам. Но ненадолго. Стоило мне снова начать натирать себя — и сосредоточенность пропала из ее взора. — Не хочешь мне объяснить, почему маги все еще не разделили наши миры и не спасли всех навсегда, ну или никто никогда не слышал, что они находятся где-то на пути решения этой проблемы?

Зрящая отстранилась от косяка и молча сбросила рубашку, следом штаны, оставаясь обнаженной, и я ничего не смог сделать с тем, что моя верхняя губа начала задираться в торжествующем оскале. Наше парное притяжение работало мощно и безусловно, пусть и на чисто физическом уровне, но как бы там Летэ ни брыкалась, а не хотеть меня у нее не выходило. И, похоже, если в одном ее мозги и повредились, то в другом их заметно прибыло, и сопротивляться плотской тяге она не собиралась. Меня устраивает. Вполне. Пока.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Подойдя вплотную и дав ощутить и тепло ее тела, и аромат пробудившегося возбуждения, моя пара аккуратно выудила из моей ладони мыло и опустилась на колени передо мной. В груди тут же загрохотало, как камнем в пустом ведре, мышцы бедер задрожали, в ушах родился ритмичный гул, а все мое зрение и внимание приковалось к ее рукам и рту. Взбив пену, Летэ мягкими, дразнящими движениями принялась намыливать мои ступни, издевательски медленно поднимаясь к лодыжкам, а потом и коленям, кажется, совершенно не замечая, что мой выплясывающий и клянчащий внимания подтекший член едва не шлепает ее по лицу.

— А с чего ты взял, Лор, что магам вообще нужно, чтобы наши миры хоть когда-нибудь разъединились? — вкрадчиво спросила она, и, теперь уже точно измываясь, резко выдохнула, обдув мою зверски чувствительную сейчас головку.

— М? — моргнул я тупым бараном пару раз, прежде чем смысл ее вопроса дошел до меня.

— Сам прикинь, кому они станут нужны, если необходимость в борьбе с одержимыми отпадет? — От возмущения такой несусветной белибердой я аж слегка протрезвел и дернулся в сторону, но мерзавка пресекла мою попытку бегства в поисках большей ясности сознания, стремительно обхватив, как чашей, мою мошонку ладонью и тут же начав вытворять своими пальцами нечто убийственное между моих ног.

Стискивание едва ли не на грани дискомфорта, следом утешающее оглаживание, скольжение мокрых мягких подушечек по чувствительной плоти за моими колоколами, так дико похожее на провокационное облизывание, возмутительно близко приближающееся туда, где ему делать нечего, и через секунду несколько ритмичных нажатий, от которых я за малым мгновенно не излился. Секундная передышка, ощущающаяся как болезненное падение с огромной высоты, и новая серия таких же умопомрачительных издевательств, заново подбрасывающих меня к самому пределу. Вместо ответа на ее безумную инсинуацию из меня вырывалось только рваное фырканье сквозь зубы. Разжать их сейчас будет ошибкой, ибо начну стонать в голос, как последняя шлюха.

— Любое использование магии помимо противодействия миру бесов запрещено. Нарушителей преследуют и казнят, тебе же известно, — ни на мгновение не останавливая пыток моей промежности, продолжила тянуть из меня жилы моя пара, при этом касаясь самого члена только дыханием, но все равно казалось — мое сердце стало размером с все тело, и от каждого его удара меня мотало, как тряпку на ветру, заодно прошибая молниями.

— Что будет со всеми этими надутыми и преисполненными сейчас власти индюками в мантиях, когда их способности станут без надобности? Сейчас они властны через Зрящих ткнуть в любого и распорядиться его судьбой, а что потом?

— Что ты несешь? — прошипел я подыхающим змеем, хотя, скорее уж, хотел проорать: «Что творишь?! Дай мне кончить немедленно!»

— Ты не знал, верно? — хмыкнула она, выдохнув особенно рвано, и меня всего выгнуло.

И тут же в башку шарахнуло яростью. Где, в чьей, мать ее, постели она научилась этому? Хреновы маги и долбаные бесы с одержимыми могли катиться в адскую бездну прямо сейчас. Единственное, что волновало и сжимало мое горло как удавкой, — это какая же мразь членоносная научила мою истинную вытворять с мужиком одними легкими касания такие вещи, что я за малым не сдыхал от сраного шевеления всего одной ее руки. Да самой прожженной профессионалке не удавалось сотворить со мной подобного!

Зажмурив глаза, давясь сдерживаемым ревом, оттолкнул-таки руку Летэ, делая шаг назад.

— Что ты, по-твоему, сейчас делаешь? — рявкнул на нее, умирая от разламывающих на части противоречий. Вывалить ей в лицо все презрение и гнев, обозвать самыми последними словами, выгнать из дома, велев никогда больше не являться, не заставлять меня истекать кровью ревности и ненависти. Или повалить прямо тут на этот залитый водой пол, исцеловать всю от пальцев ног и до рыжеющей макушки, излить первобытную потребность одаривать лаской, нежностью, стребовать и от нее все то блаженство, что обещали эти проклятые прикосновения, наплевав на прошлое. Дать любой из выходов беснующейся внутри буре в надежде обрести потом покой, без разницы, с каким исходом.