Город наверху - Кир Булычев

Гера лежала под крысиным одеялом и разглядывала знакомые замысловатые подтеки и трещины на потолке спальни. Гера никак не могла примириться со смертью, и в кошмарах, которые ей теперь снились каждую ночь, она видела, как карабкается по туннелям, потому что впереди должен быть свежий воздух и много света, и Город Наверху. Виноват был тот трубарь. Трубарь Крони. Она почему-то запомнила его имя, хотя никто не запоминает имен трубарей. Он был странный человек, этот Крони, и ей было жалко, что он умер в туннелях.

Надо было вставать и начинать новый бесконечный день. Гера разрывалась между ожиданием, что наступающий день может оказаться последним, и страхом перед бесконечностью этого дня, который надо пережить. Она отсчитывала, задерживала минуты и как-то даже разбила водяные часы, смутно подозревая их в злонамеренности. Но день все равно кончился, и, укладываясь спать и дрожа перед жестокостью ночи, Гера каждый раз испытывала благодарность к собственному телу, одолевшему еще один день.

Она иногда пыталась призвать себе на помощь образ рассудительного и язвительного Леменя, которого она не заметила бы, если бы он был знатным, и не полюбила бы, если бы ему не грозила смерть. Но появление трубаря, который принес железный знак, поставило точку на существовании инженера Леменя. Лемень растворился в прошлом, и хотя Гера могла заставить себя вспомнить черты его лица или манеру говорить, вызвать в памяти Леменя целиком она была уже не в состоянии: потерялись какие-то ниточки-пружинки, объединяющие голос, улыбку, манеру хмуриться, походку человека, которого она любила и из-за которого сказала отцу, что уйдет в Бездну с ним вместе, и отцу пришлось запереть Геру в подвале и поставить у подвала стражу. Тогда у нее и обострилась болезнь.

Гера поднялась. Ей было холодно, и голова закружилась так, что она еле успела сделать шаг к ледяной стене и опереться о нее. Она вынула из стенного шкафа – каменной ниши, обшитой ошметками пластика, – длинное платье. Она выбрала светлое, чтобы не так бросалась в глаза ее бледность. Теперь надо было набраться сил, чтобы причесаться, вымыть лицо. Все это требовало усилий, но придавало жизни какую-то значимость.

В умывальне было тепло, и руке было приятно дотрагиваться до горячих труб. Раньше у Геры была служанка, старая уже женщина, которая когда-то ходила и за ее матерью. Но служанка умерла как раз в те дни, когда разыгралась история с Леменем. А новой отец брать не стал: все равно дочь скоро умрет и не может быть выдана замуж. Гера, привыкшая соглашаться с неумолимой логикой отца, поняла его и не обижалась, хотя порой ей бывало трудно и хотелось, чтобы рядом кто-то был… Кто-то живой. Оставался брат, непутевый, не верящий никому и не вызывающий доверия. Брат любил ее. Но мог забыть о Гере и не появляться месяц, особенно теперь, когда обстановка была, по его словам, напряженной и офицеры тайной стражи часто оставались в казармах. Но в конце концов он приходил, и тогда Гера старалась делать вид, что ей лучше, и говорила с ним о пустяках – брат боялся говорить о чем-либо еще.

Послышался стук. Кто-то стучал в заднюю дверь, выходящую в переулок. Этой дверью пользовался только брат, но у брата был свой ключ. Может, он потерял ключ? Гера хотела открыть дверь, но вдруг испугалась. Это могли быть бандиты. Хоть отец и говорил, что им не проникнуть на верхние уровни, страх не проходил.

Гера стояла в нерешительности. Она могла подойти к переговорной трубке и вызвать отца или брата. Но какой глупой будет выглядеть она, если окажется, что это всего-навсего Спел.

И потому Гера выбрала третий путь. Она села в кресло и решила подождать, что будет дальше. Решение ничего не делать успокоило. Это было все-таки решение.

Стук прекратился. Гера ждала. Она вдруг поняла, что хочет, чтобы кто-нибудь пришел к ней. Хоть кто-нибудь, хоть бандит. Она уже три дня не видела ни одного человека. И испугавшись, что тот, за дверью, уйдет, она вскочила с кресла и побежала к задней двери. Но не успела добежать.

Как только она переступила порог маленькой гостиной, портьеры, ведущие в переднюю, раскрылись и с другой стороны в гостиную вошел человек.

Человек был ей знаком.

– Здравствуйте, милостивая госпожа, – сказал человек. – Да хранит вас бог Ред.

– Как вы сюда попали?

– Через дверь, – сказал человек, и тогда она поняла, что это – трубарь Крони.

– Ты – трубарь? – спросила она, потому что перемена, происшедшая с ним, была настолько разительна, что разрушала установленный порядок вещей, при котором трубарь всегда остается трубарем.

И дело было не только в том, что Крони был пострижен, изысканно и богато одет и лицо его, в морщинах и складках которого, как ни отмывай, должна оставаться впитавшаяся в кожу грязь и сажа, стало гладким и чистым. Крони был другим человеком, потому что вел себя как другой человек.

– Я трубарь, – сказал Крони. – Ты позволишь мне сесть?

– Садись, – сказала Гера. – Но ты ведь мертв.

– Почему? – удивился Крони, усаживаясь в кресло, правда, не раньше, чем в кресло опустилась Гера. – Я жив.

– Но Спел сказал…

– Спел не верил, что я дойду. А я дошел и вернулся.

– Зачем?

– Чтобы помочь другим и тебе. Мне жалко тебя.

Гера подняла брови. Это было оскорбление. Грязный не может жалеть госпожу, ибо лишен этого чувства.

– Как ты смеешь, – сказала она размеренно, наслаждаясь давно забытым ощущением власти над людьми. – Как ты смеешь испытывать благородное чувство…

– Сейчас вы скажете, Гера, – перебил ее Крони, выставив перед собой ладонь и словно закрываясь от ее слов, – что я – вонючий трубарь. Что вы позовете стражу и пожалуетесь отцу. Не надо. Вы же видите, что я вернулся оттуда и там, – Крони показал вверх, – никто ни разу не назвал меня вонючим трубарем. И поверьте мне, госпожа, что люди наверху богаче, сильнее и вашего отца, и Мокрицы, и всех директоров, вместе взятых.

– Ты в самом деле был там?

– А откуда у меня все это?

– Ты кого-то ограбил, ты украл все это. Я знаю, ты украл.

Правда была невероятна, и Гера защищалась от нее.

– Послушайте, Гера, – сказал Крони. – Вы же образованная девушка…

– Не тебе судить о моем уме!

Гера испугалась трубаря. Она сама придумала, что он ограбил кого-то, что он убийца, – ведь все трубари лживые, – и теперь Крони на глазах превращался в бандита, черты лица его складывались в злую гримасу, и он грозил ей…

Не выдержав встречи с невероятным, Гера проваливалась в тошнотворное озеро обморока, который не дарит благодатного небытия, а держит между действительностью и беспамятством.

Крони смотрел на нее в растерянности. Он видел, что с девушкой что-то неладно. Такой встречи он не ожидал. Он не подумал, что за тонкой маской знатной госпожи скрывается боль, растерянность и страх смерти, и ложно истолковал ее слова и действия.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});