След тигра - Андрей Воронин

Горобец вздохнула, улыбнулась почти виновато, бросила на Глеба непривычно теплый взгляд и, легко пружиня на стройных, сильных ногах, двинулась в обход колонны вперед — руководить.

ГЛАВА 6

Они двигались по краю болота до темноты, все дальше забирая к северо-востоку, почти под прямым углом к своему первоначальному маршруту. Болото вело себя не лучшим образом: оно воняло, активно испарялось под ярким майским солнцем и периодически выбрасывало им наперехват длинные топкие языки, которые приходилось подолгу огибать, Проклиная все на свете и все дальше отклоняясь от первоначально избранного направления. Глеб привычно ориентировался по солнцу, почти инстинктивно отмечая в уме каждый изгиб сложного, запутанного, а главное, совершенно бессмысленного маршрута. Как и говорил еще на леспромхозовской пристани Вовчик, карта в здешних местах значила не так уж много. Чтобы благополучно добраться из точки А в точку Б, пройти прочерченный на карте остро, отточенным карандашом маршрут, требовался опытный проводник. Проводника у них не было, карты они лишились, и Глеб заметил, что Горобец все чаще стоит на месте, вертя перед глазами компас то так, то сяк. Очевидно, Пономарев знал какую-то тайную тропу через болото, по которой только и можно было добраться до пресловутого Каменного ручья. Впрочем, с таким же успехом можно было предположить, что никакой тропы в природе не существовало и что проводник попытался дать тягу именно потому, что точно знал: впереди болото, ни обойти, ни форсировать которое нельзя. Словом, никакой он был не Дерсу Узала, а самый настоящий Иван Сусанин и кончил примерно так же, как его знаменитый тезка…

Все эти мысли Глеб благоразумно держал при себе. Помалкивал он по двум причинам: во-первых, потому, что не сомневался в своей способности вывести группу на место последней стоянки, а оттуда и к поселку, а во-вторых, ему стало интересно, чем все это кончится. Несмотря на то что дороги дальше не было, несмотря на незримое присутствие маньяка, которое, по мнению Глеба, было ничуть не лучше присутствия какого-нибудь злого духа или оборотня, нежелание зоологов поворачивать назад оставалось горячим и единодушным. Поэтому Глеб терпеливо шел вперед, фиксировал в мозгу свое положение относительно солнца и пройденное расстояние, помалкивал и внимательно смотрел по сторонам, по-прежнему не замечая ничего достойного внимания.

Он почти сразу отказался от мысли уйти вперед и хорошенько прочесать маршрут на предмет возможной засады. Никакой засады он не ждал, и по-прежнему висевшая у него на плече «драгуновка» казалась ему теперь бесполезной обузой. Со всей этой экспедицией что-то было не так — настолько не так, что Глеб предоставил событиям развиваться стихийно, довольствуясь ролью наблюдателя. Это был, пожалуй, единственный способ досмотреть кино до конца, хотя у Сиверова крепло подозрение, что его так или иначе попытаются вывести из зала задолго до конца сеанса.

Те же мысли, судя по всему, продолжали одолевать и Горобец. Всю дорогу она по мере возможности старалась находиться поближе к Глебу, кобуру с парабеллумом держала расстегнутой, слышать не хотела ни о каких разведках и прочесываниях местности и вообще здорово напоминала Глебу человека, которого с большой помпой, с речами и оркестром, назначили водителем асфальтового катка, с наилучшими пожеланиями усадили за руль, а потом вышибли подпорки и пустили каток с вершины горы Арарат. Поначалу счастливый водитель гордо крутил руль и жал на педали, а когда, наконец, сообразил, что ничем на самом деле не управляет, а просто несется, с каждой секундой наращивая и без того безумную скорость, навстречу неизбежности, выпрыгивать стало уже поздно. Евгению Игоревну можно было только пожалеть, но Сиверов, как и раньше, видел только один по-настоящему действенный способ ей помочь: взять за шиворот, развернуть лицом на запад и гнать пинками до самого поселка, а оттуда дальше, прямиком в Москву. Ничего не слушать, ни на что не обращать внимания, а если кто-то попытается вмешаться — стрелять. Сначала под ноги, чтобы поостыл, а потом, если это не поможет — прямо между глаз. Увы, существовали некоторые соображения, по которым Слепой пока не мог прибегнуть к этому действенному способу.

К вечеру стало окончательно ясно, что Горобец заблудилась. На образовавшемся тут же стихийном вече Глеб снова предложил вывести всех отсюда и благополучно доставить в поселок, и от него снова дружно, единогласно отмахнулись, хотя на лице Евгении Игоревны он заметил тень нерешительности. Похоже было, что она, помимо всего прочего, побаивается, двинувшись дальше, в один прекрасный день действительно увидеть брошенное посреди лагеря тело своего пропавшего супруга, пробитое навылет метким выстрелом из «драгуновки» и накрытое небрежно брошенной сверху потертой, облысевшей тигриной шкурой. «Витязь в тигровой шкуре, — подумал Глеб с совершенно неуместным юмором. — А что, версия получается очень складная. Этот самый Андрей Горобец — он кто? Правильно, зоолог. И не просто зоолог, а большой специалист по уссурийским тиграм, приехавший сюда специально для того, чтобы защитить их от вымирания. Вот приехал он сюда, посмотрел, каково его любимым полосатикам живется, да и съехал потихонечку с катушек — сам записался в тигры и вплотную занялся самозащитой. И действует он, между прочим, очень грамотно: сначала напускает страху, а потом мочит всех, кто не испугался. Вот это я понимаю борьба с браконьерством! Это вам, ребятки, не штраф в размере трех базовых величин…»

Они стали лагерем посреди чахлого осинника, росшего вдоль края болота. Местечко было — хуже не придумаешь: под боком камни, лишь слегка прикрытые прошлогодней листвой и мхом, вокруг непролазные заросли молодых деревьев, а метрах в пятидесяти от этой, с позволения сказать, стоянки — болото, которое, как вскоре выяснилось, при луне воняло ничуть не меньше, чем при ярком дневном свете. Но найти другое, более подходящее место им помешала сгущающаяся темнота, да и усталость сказала свое веское слово — все-таки это был их первый пеший переход за все время пути. Все вымотались до предела, а Горобец вообще только и сумела, что сказать: «Привал», после чего упала, где стояла, даже не сняв рюкзака.

С хворостом тут тоже были некоторые проблемы. Несколько лет, а может, и десятилетий назад здесь прошел лесной пожар, сметая все на своем пути. Старые деревья сгорели, а молодые еще не успели вырасти настолько, чтобы дать достаточное количество хвороста для приличного костра, рассчитанного на всю ночь. Глеб бродил по этим дебрям битый час, описывая все расширяющиеся круги, и собирал те жалкие крохи, которые ему удавалось найти. Остальные, за исключением Горобец, занимались тем же. Наконец им удалось развести более или менее приличный огонь, после чего в ход пошли срубленные на корню молодые деревца. Сырая осина шипела в огне, курясь паром, отчаянно дымя, стреляя на весь лес и распространяя горький запах, оставлявший на языке привкус хины.

Глеб волок к костру очередную охапку относительно сухих дров, когда дорогу ему вдруг преградил Вовчик. Это получилось именно вдруг, неожиданно: Глеб, хоть и заметил издалека темную фигуру стоявшего в зарослях человека, никак не ожидал, что тот шагнет ему наперерез.

— Поговорить надо, композитор, — сказал Вовчик. Прозвучало это вполне мирно, но Глебу не понравился требовательный, хозяйский жест, которым бородач положил ладонь на охапку дров в его руках. Таким ленивым, хозяйским жестом обычно берут человека за рукав, чтобы поинтересоваться: «Ты чего хочешь, козел? Рога чешутся?»

— Может, у костра потолкуем? — спросил Глеб как ни в чем не бывало.

— Если бы можно было у костра, я бы там с тобой и поговорил, — с непонятным раздражением буркнул Вовчик.

— Ага, — сказал Глеб. — Дело, стало быть, секретное. Надеюсь, не явка с повинной?

Как и ожидал Сиверов, бородач немедленно вскипел. Он вцепился в дрова обеими руками и сильно тряхнул.

— Ты, — с ненавистью выдохнул он Глебу в лицо, и Сиверов поморщился от его несвежего дыхания. — Ты… композитор! Ты чего, а? Ты чего делаешь?

Он все дергал несчастный хворост, тряс его, тормошил и раскачивал. Глебу это надоело, он разжал руки, и дрова с шумом упали Вовчику на ноги. Они были совсем легкие, но Вовчик, похоже, воспринял это как покушение на свое драгоценное здоровье и крепко, как клещ, вцепился в лацканы Глебовой куртки.

— Ты чего творишь, умник?! — сдавленным голосом осведомился он, снова принимаясь трясти и дергать. — Я тебе что говорил, а?

— Ты мне много чего говорил, — спокойно ответил Глеб, отцепляя от себя его руки. Вовчик попытался этому воспротивиться, но тут его поджидал сюрприз, и Глеб с удовольствием увидел на его бородатой физиономии выражение удивления и нерешительности. — Ты, Вовчик, всю дорогу рта не закрываешь, так разве я все твои слова упомню? Может, освежишь мою память?