Свинг - Инна Александрова

Боже упаси, никогда не состоял ни в каких партиях, и не нужны мне их платформы. Но я за тех, кто говорит: моя собственность должна быть защищена. Моя жизнь должна быть ограждена от посягательств, в том числе и государства. Я свободен распоряжаться собой. Уверен, миллионы хотят того же. Каждый хочет быть здоровым и богатым, и не нужно этого стесняться.

Ругаем и клянем кавказцев, а они все это поняли много раньше. Много раньше освоились с рыночным механизмом и давно живут для себя, своей семьи, своего рода, своего народа. А ведь все очень просто: будет богат и здоров человек — будет богата и здорова страна. Мы же все время выискиваем в чужом глазу полено и стараемся подкузьмить, ущемить, ущучить — лишь бы Петьке или Ваньке было хуже.

А государство должно знать свое место: оно всего-то наемный служащий общества, который выполняет функции под присмотром бдительной общественности. Только разве у нас так? Говорят, государство должно быть сильным. А для чего? Если для того, чтобы посылать десанты в чужие страны, я — против. Если для того, чтобы обеспечивать соблюдение деловых контактов, найти и посадить за решетку угонщика автомобиля, поддерживать на высоком уровне медицину и образование, я — за. Пока же государство не демонстрирует никакой цивилизованности.

Конечно, надо улучшать качество жизни, предлагать либеральные модели патриотизма, солидарности, справедливости и всеми силами, всеми средствами отвергать национал-социализм. Проморгаем, прозеваем, дадим себя обмануть — будем в коричневой чуме.

Общее для всей России определение патриотизма нельзя придумать. Нельзя силой навязывать западническую модель, как нельзя всех тянуть на Восток. Нужно спорить и слышать друг друга. Должно быть единственное условие: действовать во благо народа.

Чувство патриотизма гораздо шире государственных границ, как и всякая любовь, которую невозможно удержать в рамках узаконенных отношений. Судьба каждого — в собственных руках. Если поймем, что главное для людей свобода, равенство, справедливость, это и будет самым продуктивным.

В отличие от животных у человека должны быть мораль, совесть, стыд. Если есть стыд, если человек может повиниться перед другими, перед обществом, значит, не пропащий. Для меня главное — чтобы люди жили в согласии с самими собой, с собственной душой, но с душой такой, которая, пройдя все унижения, все несчастья, все боли, не озлобилась. Интеллигентный человек, живущий жизнью души, старается, может, часто бессознательно, ставить перед собой самую высокую цель — умереть добрым. Поэтому так люблю тех, кого называют старомодными. Они обладают набором тех ценностей, от которых нельзя отступиться.

И в семье надо уметь смотреть на вещи с другой стороны. Нельзя говорить необдуманные слова, ведь еще апостол Иаков сказал, что все зло от нашего языка. Язык — огонь, прикраса неправды, оскверняет наше тело, воспаляет круг жизни. Но в то же время в обыденных обстоятельствах каким утешением может быть слово! Только думать, думать надо, что говоришь…

* * *

Господи, пока все спокойно. Можно немного расслабиться и почитать. Взял у коллеги из второй хирургии книжку Бердяева. Об авторе, конечно, слышал, но не читал. Как и Бердяева, всегда интересовало, как же увязать религию и науку. Различие их состоит в том, что знание, то есть наука, всегда принудительно, вера — свободна. Знание имеет дело с вещами видимыми, вера — с невидимыми, или, как нынче говорят, виртуальными.

Когда учился в институте, помню, на лекциях по философии говорили, что ни о каком взаимопроникновении науки и религии не может быть и речи, а религиозность Павлова, Дарвина, Эйнштейна объясняли чудачествами. Теперь понимаю, что вера их вполне объяснима и связана с невидимой, виртуальной тайной природой причинно-следственных связей, о которых и говорит Бердяев. И поиск универсального единства Вселенной, основанного на взаимопроникновении материи и духа, есть основное содержание концепции о всеобщей одушевленности природы.

Как сам отношусь к религии? Неоднозначно. На всю жизнь запомнил слова матери: в Бога — верю, попам — нет. Поражают высокого ранга проститутки — вчерашние атеисты, которые сегодня так истово крестятся, что готовы лбы расшибить. Я же в церкви люблю находиться, но расшибать лоб не могу: не хочу лицемерить.

Часто думаю: почему Россия, страна мощного православия, так плачевно, так кроваво завершила свое существование в семнадцатом году? Способна ли сейчас религия предотвратить кризис, если не выручила сто лет назад?

Люди, в основном, обращаются к религии, когда попадают в опасное, тяжкое положение и не умеют сами себе помочь, когда сами гасят в себе разум и не знают, что справедливо, что — нет. А ведь Бог — истина. Истина же — правдивость, и не только в словах, но и в мыслях. Сейчас бросились в другую крайность: в коммунистические времена по отношению к церкви бандитствовали, теперь так ударились в православие, что оно становится государственной идеологией. А ведь светлое будущее человечество увидит — если увидит! — не на религиозном пути, а на пути светского, секулярного гуманизма. Не зря же Папа Римский в одной из энциклик признал, что вера и разум — два крыла, на которых дух человеческий возносится к созерцанию истины. Ясно: отныне церковь признает роль разума, то есть науки, но считает, что достичь полноты понимания истины о человеке, об окружающей его реальности одним только разумом невозможно. Это — уже огромный шаг вперед.

Ну, а наши церковники, как и часть политической элиты, продолжают считать, что православие — главная религия, и все должны этому подчиняться.

Но ведь Россия не только православная страна.

Для меня вера и способ веры — вещи интимные. Мне кажется, что в строчках:

Я в гроб сойду и в третий день восстану,И, как сплавляют по реке плоты,Ко мне на суд, как баржи каравана,Столетья поплывут из темноты, —

не меньше религиозности, чем в церковных песнопениях.

Никогда не был воинствующим безбожником, но всегда был убежденным сторонником свободы совести. Каждый должен иметь право верить или не верить, иметь свободные убеждения, и это никак не должно порицаться обществом. А недавно случайно попали с детьми на Введенское кладбище и оказались рядом с могилой доктора Гааза. Вспомнил и рассказал все, что знал об этом удивительном человеке. Вот пример истинно верующего, которому были близки и бедняк, и кандальник, и бездомный. Потому на его могильном камне выбито: «Спешите делать добро». Он — спешил.

Гааз не был православным, и у нас о нем мало и редко говорят. Нетерпимость церковников — потрясающая. Заходил несколько раз в храм и пытался заговорить на эту тему. В ответ — такая чушь, такая политика, что стало противно и страшно. Потому так сволочно живем, что церковь не прошла катарсиса, не очистилась. Получается: все жертвы, вся кровь, все рыдания напрасны. Все обесценено торжествующим фарисейством. А ведь именно в ней, церкви, могло и должно было быть наше благо, наше духовное здоровье. Сознавая ее врачующую силу, доктор Гааз — и я вместе с ним! — хотел бы, чтобы каждый несчастный мог получить в ней утешение. Пока же видишь превозношение, корыстолюбие, а потому — сомнения, сомнения, сомнения…

* * *

Господи! За что покарал так жестоко в последние два года? За что? Вроде никому ничего худого не делал. Старался всегда помочь, если мог. За что?

Танина, жены, болячка обрушилась совсем неожиданно. Ничего не предвещало, что зреет проклятая опухоль в кишечнике. В результате — химиотерапия, инвалидность и невозможность работать. Что дальше предполагать — неизвестно.

А теперь, в нынешнем июле, Олечкины, средней дочки, роды. Четырнадцать дней прожил в инкубаторе маленький Гошенька, названный Георгием в честь меня. И смерть… Смерть от не подлежащего никакой операции порока сердца. За что такое?

Поженились с Таней не рано: обоим было по тридцать. Приехал в Москву в примаки: Таня жить в Керчи не захотела. Малюсенькая двухкомнатная квартирка, детишки — посыпались. Через каждые полтора года все трое и «выкатились». Слава Богу, родители Тани, фронтовики, были еще живы. Им и дали те хоромы, в которых на сегодняшний день живем. Бывшая четырехкомнатная «сталинская» коммуналка. Если в ней сделать евроремонт, цены нет. Но на евроремонт у доктора Георгия Любимова кишка тонка…

Мать, когда умирала, приказала: люби жену и деток. Я и люблю. Очень люблю. Старшая, Катюша, уже врач, окончила ординатуру, поступила в аспирантуру. Попа — железная. Я таким усидчивым не был. Олечка — замуж вышла, эксперт-криминалист. Михаил тоже при погонах, тоже экспертными делами занимается. Слава Богу, при деле ребята.

* * *

Что-то переделывать надо в этом мире. Конечно, каждый хочет быть счастливым, не понимая, что счастье может быть лишь иногда. Иначе это не счастье, а благополучие. И это уже скучно. Счастье — пронзительное мгновение, несчастье — длительное, тупое.