Последние гардемарины (Морской корпус) - Владимир Берг

Солнце поднялось выше, стало припекать. Песок глубже, дорога тяжелей, становится жарко. Французский Лейтенант бодро шагает рядом со мною и занимает разговорами о том, какую богатую культуру внесли французы в эту дикую пустыню и как расцвела Бизерта за 30 лет. Площадь озера, где стоят Ваши корабли, говорит он дальше: – равна Парижу и может скрыть весь наш флот; а гора Джебель Кебир, где Вы будете жить, по высоте равна Эйфелевой башне. Но, как ни интересны рассказы лейтенанта, идти все труднее и жарче, нестерпимо режут плечо два походных моих чемодана. Офицер их заметил, подзывает высокого негра и приказывает взять мои чемоданы. – Ничего, донесу до места, говорю я жертвенно; но сильная черная рука уже схватила мои чемоданы и, как перышко, перебросило их на могучее плечо. – Тебе не тяжело? – спрашивает француз негра. – Он отвечает широкой улыбкой белых крепких зубов: ххыы! и качает отрицательно черной головою. Какое облегчение плечу, жаль, что нет с нами фургона, он облегчил бы плечи всей роты.

Идем, идем; пески, да кактусы, да изредка стройные пальмы; а «бани» все нет, да нет.

Так прошли мы более часа, пока, наконец, на пригорке жидкого лесочка, не увидали белого здания с черепичной крышей. Гигантские котлы, возле которых копошились негры-санитары и французский врач.

– Рота стой! – скомандовал я: – чемоданы долой! сложить за фронтом!

Наконец то! какое облегчение. Кадеты стоять красные, разогретые – не по паркету шагать – по пескам Африки.

Первый взвод! – вещи в дезинфекцию, люди в баню. Вытаскиваем все кожаное: сгорит в дезинфекции; все остальное – черные санитары вилами в котлы, сотни градусов наконец убьют нашу мучительницу вшу – «попила ты нашей кровушки, бледная, жирная, будет с тебя! Полезай в котел!» – острят голые кадеты, с удовольствием сбрасывая с себя одежду и белье, и весело подставляя спину под теплый дождь.

Вхожу и я под душ. Испуганно срывается негр и шепчет на ухо: «Командан, пур офисье аппар, бян аппар, па савек ле матло!

– Да это не матросы, – успокаиваю я моего заступника, – это мои кадеты, мне ли их стесняться идти вместе в воду.

В огонь и в воду пойду со своей ротой!

Негр удивленно уступает.

Другой подходит с сосудом пахучего масла и предлагает кисточкой смазать все волосы: все от той же «бледной и жирной». Принимаем медицинскую помощь.

Счастливые, освобожденные, чисто-отмытые и одетые в чистое белье, точно новорожденные выходим мы из бани. Укладываем в чемоданы продезинфицированное платье, закусываем на дорогу консервами и хлебом. В лесочке собрались туземцы и с любопытством рассматривают Руссов.

Ко мне подходит седой французский доктор, любезно справляется о нашем здоровье, о бане и будущем житье в Бизерте. Благодарю за все.

С ротой, нагрузившись снова мешками, двинулись мы в обратный путь вдвое длиннее и мучительнее первого, ибо шел он в гору и под проливным дождем.

Первый душ мы приняли голыми, второй в одежде и в полной аммуниции. Щедро поливала природа Африки и наши походные чемоданы, вещи намокли – хоть выжми.

Впереди всех шел высокий негр и вел вороного коня под желтым седлом. Это была лошадь французского лейтенанта. За ней шел я с этим офицером. За мной моя рота с суббалтерн-офицерами. Мы подошли к берегу канала, переплыли на пароме на другой берег и вступили в Бизерту.

Из-за дождя на улицах было мало народа, но те, кто были, долго провожали нас по улицам города, таково было общее любопытство в первые дни.

Пройдя весь город, вступили на шоссе и стали подыматься все выше и выше, через оливковые рощи, мимо полей и пальм, отдыхая в пути не более пяти минут, чтобы успеть засветло дойти до «Сфаята».

Еще последнее усилие, борьба с несущимися навстречу ручьями и потоками рыжей воды с сучьями и щебнем, в которой скользят усталые ноги в танках и ноют плечи от набухших водою тюков… Ура! поднялись на дорогу вот уж и белые домики Сфаята. Я остановил роту, дал ей оправиться и подтянуться. Мокрые до последней нитки, забрызганные грязью и глиной, мы вошли фронтом в лагерь «Сфаят».

На дорожке у белого барака стоял фронт старших гардемарин во главе с Капитаном 1-го ранга Китицыным.

– Подходя к фронту Владивостокского Училища я скомандовал своим Севастопольцам: Смирно! равнение направо! Господа офицеры!

Роты отдали честь друг другу и слились в одну жизнь.

Молодые мичмана энергично и быстро указали приготовленные помещения для моих кадет, выдали постели и кадеты, обсушившись, развесив мокрое обмундирование на деревьях и закусив, стали набивать соломою свои тюфяки, и вскоре заснули на них мертвым сном; теперь уже никакое насекомое не беспокоило их до самого утра. Нового утра. Новой жизни.

Вскоре в Сфаят прибыла ІІ-я Гардемаринская рота Капит. 1-го ранга Кольнера – севастопольская. III-я Гардемаринская, которой командовал Лейтенант Мейер образовалась частью в Севастополе путем приемных экзаменов, частью зачислением в Константинополе и в Бизерте. Весь личный состав преподавателей, их семейств и семьи офицеров приехали несколько позже, так как должны были пройти медицинский осмотр, бани и дезинфекцию во французском госпитале Сиди-Абдала.

Еще позже из детей офицеров Эскадры, Корпуса, семей беженцев, рассыпанных по лагерям Бизерты, и сирот составились еще две малолетних роты 6-ая и 7-ая.

Когда все собрались на высоком Кебире и в долине Сфаята их было 320 гардемарин и кадет, 60 офицеров и преподавателей, 40 человек команды, 50 членов семей.

Все эти 470 человек составили маленькое самостоятельное русское княжество, управляемое главою его Вице-Адмиралом Герасимовым, который держал в руках своих всю полноту власти. Карать и миловать, принимать и изгонять из княжества было всецело в его власти. И он, как старый князь древнерусского княжества мудро и властно правил им, чиня суд и расправу, рассыпая милости и благоволения.

Приехав с линейного корабля «Генерал Алексеев», Директор Корпуса в сопровождены Контр-Адмирала Машукова, желавшего посмотреть, как устроился в крепости, открытый им Корпус, поднялся на Кебир и, осмотрев все казематы и помещения крепости, Адмирал Герасимов выбрал себе скромную комнату, где стал устанавливать и застилать две койки.

– Вот здесь я буду жить, – сказал А.М. Герасимов.

– А для кого же вторая койка? – спросил Н.Н. Машуков.

– А для жены моей, для Глафиры Яковлевны, – ответил Александр Михайловича.

– Как для жены? – воскликнул Николай Николаевич: – ведь мы же порешили, что женщин не будет в крепости!

– Она не женщина, – спокойно ответил Директор.

– Кто же она? – спросил Машуков.

– Она – Ангел. – ответил А.М. Герасимов и добрая, светлая улыбка озарила все его лицо.

Но раз уж мы так порешили, я, так и быть, устроюсь внизу в Сфаяте.

Так старый князь не сел на Путивле, а спустился в вотчину свою Сфаятскую, где и сел в крайней белой избе, на верхней террасе холма, под сенью Иудина дерева.

На высоком Кебире засел, со своею дружиною, его помощник Капитан 1-го ранга Китицын и, с первых же дней, стал его владыкою; а дружину свою, как золотую мозаику вкрапил в белый мрамор княжества на должностях отделенных начальников, младших офицеров рот, фельдфебелей, унтер-офицеров, в учебную, хозяйственную и административную части; а весь избыток устроил в офицерские артиллерийские классы на «Генерале Алексееве», в подводное плавание.

Ангел – Глафира Яковлевна села княгинею во Сфаяте, и стала истинным Ангелом Хранителем и мужа своего, и сына, и всего княжества русского Кебирского.

Она хранила его правителя и сама участвовала в правлении. Из жен воспитателей и преподавателей создала она «Дамский Комитет» и мастерскую, которая обшивала весь корпус. Она заботилась, как родная мать, о детях и кадетах, организовала прием и справедливую раздачу молока, шоколада, американских подарков и распределение работ по шитью; устройство угощений кончающим Гардемаринам; ласковой, доброй русской душою мудро подходила ко всем жизненным вопросам княжества и сглаживала умело и быстро все шероховатости человеческих отношений.

Какое бы маленькое Царство, какое бы княжество, городок или даже лагерь не сложился бы из людей, всегда будет в нем общая тяга к солнцу, к правителю, к главе и к месту в тепле и свете главного светила, главного лица.

Так и в этом крошечном княжестве боролись между собою отдельные личности, партии и соединения единомыслящих людей. Ангел Хранитель Глафира Яковлевна Герасимова в постоянных беседах, ласковых уговорах, мудрых решениях отводила грозы, громы и молнии от маленького княжества, которое с таким трудом сложилось, таким трудом держалось и так легко и так быстро могло развалиться.

В «Сфаятской» избе нагружали склады одежды, белья и обуви расторопные цейхгаузники. Молодые елочки окружали деревню, как цепь часовых и скрывали ее от глаз постороннего, хотя иноземные гости знали дорогу и иногда заезжали в это русское княжество.