Анифа. Пленница степей (СИ) - Деметра Фрост

и растворится в своих чувствах к ней. А все потому, что она достойна. И сильна своим духом. Она может выдержать и их мужественность и их силу, которые более слабых женщин может сломать и не позволить выстоять против слишком мощного напора.

Одним словом, редкая драгоценность.

В иных руках и при ином обращении эта девушка стала бы настоящей царицей и покорительницей сердец. И можно только догадываться, каким именно образом она попала в руки Шах-Рана. И какой будет ее дальнейшая судьба.

Глава 14

По пробуждению Анифа сразу почувствовала жуткое недомогание, очень похожее на то состояние, в котором ее оставила совместная ночь с Шах-Раном и его побратимом. Низ живота ныл, промежность и анус неприятно саднили, а мышцы рук и ног, а также челюсть нещадно болели. Этой ночью вождь был чрезмерно напорист и несдержан, и на ее теле наверняка появились новые ссадины и гематомы.

Осторожно приоткрыв глаза, девушка не без труда сфокусировала взгляд и через туманную дымку дремы посмотрела на едва различимый при свете затухающего очага свод шатра. Тихонько перевела дыхание и снова смежила веки.

Не для того, чтобы снова погрузиться в сон.

А лишь для того, чтобы настроиться и приготовиться к новому дню.

И вдруг острая мысль пронзила ее голову подобно тонкой игле. Раскаленным жалом вошла в висок, вызывая почти физическую боль, а после растекаясь железом под костью.

“Мне жаль… Но я не смогу”.

Понимание тщетности своей изначальной затеи приходило медленно, но неумолимо. С каждым днем, с каждой минутой своей жизни под покровительством вождя она изменялась и перестраивала собственную натуру, чтобы уже не просто выжить, а чтобы совсем не пасть духом и не погрузиться в ощущение собственной ничтожности и несовершенства.

Познавая собственный характер, познавая мир вокруг себя, в котором вождь степняков сиял подобно горячему и яркому полуденному солнцу, она видела собственную незначительность и незначительность других людей. Признание его силы и власти над собой вошло в ее сердце и саму душу, растворилось в крови и пронзила каждую клетку ее маленького и нежного тела.

А еще откуда-то взялась благодарность. Несмотря на всю жестокость и всю свою ярость, Шах-Ран не виделся ей человеком бесчестным и равнодушным. В своем стиле, в своем характере, мужчина заботился о ней и оберегал. Может быть, незаметно для кого-то другого. Может, слишком уж ничтожно по сравнению с вниманием законных супругов к своим женам.

Да, в постели он был сущим зверем. Но по сравнению с мужчинами, которые брали ее до вождя, Шах-Ран был даже внимателен к ее потребностям. Иначе его ласки, порой очень жесткие и балансирующие на грани боли, не приносили бы ей удовольствие и она не растворялась бы в наслаждении и не исходилась всем своим нутром от всепоглощающего экстаза. До звездочек в глазах. До исступленных криков и всхлипов от слишком сильных и сладких ощущений.

В его руках она стала женщиной — чувствующей и понимающей собственной тело. Желанной. Соблазнительной.

Хотя и до вождя ее желали многие.

Слишком многие.

Но с Шах-Раном…

С ним даже мужское желание чувствовалось иначе. Острее. Ярче.

Светлее.

Шах-Ран восхищался ею. Был почти болезненно привязан. Как к редкой и очень симпатичной зверюшке.

Но от этого, конечно, она не лишилась статуса рабыни. И вместе с тем приобрела новый — наложницы вождя. Пока — самой любимой, несмотря на то, что он продолжал делить постель с другими женщинами из своего гарема, хоть и не так часто, как до ее появления.

У нее даже была собственная служанка.

Разве не этого хотела Анифа? Не к этому стремилась? Стать как можно ближе к вождю, чтобы, застав того врасплох, в раслабленном и изнеженном состоянии, свершить наконец-то свою месть?

Каким-то образом ее небольшой кинжал по-прежнему был с ней — надежно спрятанный в шатре, до сих пор никем не обнаруженный, даже рабынями, наводящие здесь порядок. Иногда она даже брала его в постель, укромно укладывала под шкуры, чтобы в подходящий момент достать и вонзить его в сердце убийцы и лиходея.

Но каждый раз нож оставался на своем месте.

И месть не свершалась.

Потому что Анифа так и не смогла переступить через свою оставшуюся нежной и трепетной натуру и только, казалось, расцветшей под умелыми руками любовника и господина.

Это оказалось выше ее сил. Ее чувств. Ее мироощущения. Живя миром Шах-Рана, дыша одним с ним воздухом, она постигала законы его Вселенной и не могла не принять и не признать некоторые их аспекты.

Суровый край рождал людей жестоких и прагматичных. Это было неумолимо. И Шах-Ран был царем этих людей. Словно клинок, его выковали многочисленные битвы и превратили не только тело, но и сознание в совершенное оружие, высокий уровень которого девушка вынуждена была оценить. И оценить высоко.

Неужели это было… уважение?

И к кому?! К врагу? К убийце ее родных и близких?!

Будь Анифа не столь умна и пытлива, она, возможно, смогла бы отпустить горькие воспоминания. Или же, наоборот, питаться ими и в итоге вонзить лезвие в сердце, пусть это и стоило бы в итоге ей жизни.

Но она не смогла.

И, значит, ей снова и снова приходилось страдать. Мучиться от собственной слабости и нерешительности.

Это страшно утомляло — сейчас Анифа наконец-то это поняла. И, похоже, все же решила, как можно исправить эту ситуацию. Но получится ли у нее?

Увы, она не была в этом уверена. Все же коварство и присущая большинству женщинам хитрость были не характерны для нее, пока еще слишком молодой и неопытной.

Кочевница, бесстыдно юркнувшая ночью под одеяло торговца, очень приятно согрела постель и его утомленное после длительного перехода тела, и поэтому Хашим не прогнал ее и с удовольствием принял и ее ласку, и ее внимание. Ее даже можно было назвать почти чистой. А пышные формы и откровенные действия молодой смуглой женщины быстро отодвинули проблему на задний план. И, удовлетворив похоть, Хашим уснул с кочевницей под боком, чтобы набраться сил перед отъездом.

Задерживаться в Дариорше он не видел никакого смысла. его товарищи придерживались такого же мнения, поэтому они заранее договорились после ночевки отправиться в обратный путь.

Проснулся Хашим немногим позже рассвета. И уже будучи один. Зевнув и с наслаждением потянувшись, мужчина скинул одеяло и неторопливо сел. Привычно подогнул ноги, немного потер глаза, стирая специфическую дымную пелену, и запустил пальцы в волосы, массируя кожу головы.

Прохладный утренний воздух кусал небритые щеки и голые плечи, но это были