У водонапорной башни - Андрэ Стиль

Полетта шутливо зажимает ему рот.

— Скажи, ты до самого утра собираешься разговаривать?

Анри мягко отводит ее руку и говорит:

— Когда думаешь о некоторых вещах, и сон пропадает. Такая охватывает радость, что, кажется, всю бы жизнь не спал. И голова такая ясная…

Да, ночь меняет все… Совершенно меняет; в том уродливом мире, в котором мы живем, человеку требуется завеса ночи и тишины, чтобы дать волю своим чувствам и мыслям.

— Ничего-то я не знаю, — вздыхает Анри. — И людей не знаю, если не считать тех, кого встречаю на собраниях. Ты хоть у мясника сталкиваешься с разными людьми, в лавках бываешь, а я… Вот что меня беспокоит. Если меня выберут, мне как раз в этом отношении будет всего труднее. Кстати, о чем толкуют у мясника?

— Ну, они скорее за…

— За кого?

— За американцев.

— Ничего, передумают, уверен, что передумают. Не может быть, чтобы не передумали. Ведь факты сильнее.

Мальчик заворочался на тюфяке, и на минуту Анри умолкает.

— А все-таки они презирают нас, — продолжает Анри. — Докеров они ни во что не ставят. А ведь именно мы сразу поняли, что происходит, и им еще поможем понять. Весьма возможно, что мне придется руководить их сопротивлением против оккупантов. Понимаешь, что это значит? А сейчас не удивительно, что у них такая путаница в голове.

Потом, без всякого перехода, Анри говорит:

— Какая ты у меня красавица! — Он нежно закидывает руку за шею Полетты и гладит ее плечо.

— Хороша красавица, вся коса разлохмачена, тебе только не видно. Потрогай сам.

— У тебя никогда не бывало, что вдруг ни с того ни с сего вспомнится какая-нибудь песенка? У меня вот сейчас вертится в голове один мотив, только никак поймать не могу: ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля.

Анри рассеянно перебирает волосы Полетты.

— Сам не знаю, почему эту песню вспомнил, а не какую-нибудь другую.

— А я знаю, почему. Потому, что в ней говорится:

Если друг в бою падет,Верный друг ему придетНа смену…

— Нет, не потому. Я и не думаю о таких вещах. Мне ничто не грозит.

— А там, помнишь, какие еще строчки есть?

Ночью под покровом тьмыВ хижине убогой мыМечтаем…

— Да, это больше подходит.

Анри прикрывает ладонью веки жены.

— Не открывай минуточку глаза. Вообрази, что здесь у нас все, как там. Мы с тобой живем, как тамошние рабочие, — в большом доме с центральным отоплением и прочими удобствами, у нас светлая комната. Дети спят каждый в своей кроватке. Я, конечно, был бы стахановец, потому что там, должно быть, есть и докеры-стахановцы. Всего у нас с тобой вдоволь. Кончили работать, скажем, в шесть часов. И никаких у нас с тобой больше забот нет. Детишки чистенькие, умытые, резвятся в сухой и теплой комнате, игрушек у них уйма, и присматривают-за малышами товарищи воспитательницы, все в белых халатах. Мы с тобой решили прогуляться под ручку, совсем как влюбленные. А потом заглянули в клуб на площади: где теперь отель «Модерн» — там будет наш клуб. А в нем библиотека, много книг, и все хорошие; есть в клубе и шахматы, и шашки, и карты — и, конечно, радио, телевизор, разные пластинки, все что душе угодно, даже небольшой зал для демонстрации кинофильмов и для театральных постановок. И мы проведем вечер в тысячу раз веселее и лучше, чем всякие там богачи. Возвращаемся домой обнявшись. Верно, Полетта? У меня даже слезы на глазах выступают, так хорошо об этом думать. Как будто я смотрю советский фильм: когда появляются на экране счастливые, смеющиеся лица наших советских товарищей, у меня глаза затуманиваются от слез. Знаешь, что я тогда делаю? Сожму изо всех сил кулаки, чтобы совладать с собой… Потом мы заходим за ребятишками — детский сад в первом этаже того большого дома, где мы живем. Берем их на руки, они уже сонные-сонные, особенно наша Ненетта, она всегда сразу засыпает. Несем их домой, укладываем в постельки. И нам уже пора спать. Вот мы вместе, вдвоем, и нет этих вечных забот. И мы думаем только друг о друге. Верно ведь? Думаем о своем… Верно, Полетта?

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Особняк «господина Эрнеста»

Да, старика, по его любимому выражению, на мякине не проведешь, никто не посмеет сказать, что он не догадался. Как только он в первый раз заметил, что какие-то подозрительные типы расставляют вешки и смотрят в свою трубку, он тотчас решил пуститься на разведки и объявил супруге:

— Тут дело нечисто. Они что-то затевают. Только бы не…

Пришельцы были еще далеко на пустыре, они смешно приседали около своей астролябии, переставляли ее то ближе, то дальше, а вокруг теснились и глазели мальчишки.

Господин Эрнест подошел поближе, но не сразу смешался с толпой ребятишек, сперва подкрутил пышные седые усы и с самым непринужденным видом начал вполголоса напевать: «бум-бум-бум».

— Стало быть, мерите? — спросил он.

Те взглянули на него и ничего не ответили — будто сам не видишь, что мерим. Мальчишки многозначительно переглянулись, подталкивая друг друга локтями. А ну, посмотрим, скажут они что-нибудь этому старику или нет. Он, гляди, какой важный, должно быть, генерал в отставке. Господин Эрнест молча проследил, в каком направлении идут вешки, несколько минут смотрел, как землемеры дергались, словно паяцы на веревочке, то направо, то налево — глядеть тошно! — потом медленно направился обратно и снова заладил «бум-бум», что означало у него напряженную работу мысли. Шагов через двадцать старик обернулся. Так он и думал — линия вешек шла за ним по пятам. Если поведут ее и дальше в том же направлении, значит, упрутся прямо в дом. Не ясно только, обойдут они дом справа или слева. Шагая к своему крылечку, господин Эрнест все время чувствовал за спиной эту линию вешек, словно они выслеживали его — не сбился ли он с дороги.

Еще на пороге он крикнул жене:

— Леа, старуха! Из них прямо слова не вытянешь. Тэк-тэк-тэк. Так и запишем… Это подозрительно.

Страшно стало жить в их районе. Как только начинаются какие-нибудь работы, невольно возникают самые мрачные подозрения.

— Одно из двух: или хотят, как немцы, устроить здесь аэродром, или прокладывают свой пресловутый нефтепровод…

На следующий день там, где начиналась намеченная вчера линия, обнаружилось нечто новое, довольно крупное по размерам, а вешки продолжали наступать на поселок и подошли совсем близко. Посмотрим, что они еще затевают… Хотя на мякине тебя и не проведешь, но все-таки в твои годы мякину от овса не сразу отличишь. Господин Эрнест снова пустился на разведки. Оказалось, что они понатыкали в ряд металлические столбы. Вверху столбы были загнуты крючком, смотревшим в сторону поля, и в этих крючках имелись отверстия — несомненно, для проволоки. Ого, дело табак! — как выражается Андреани. Яснее ясного. Они собираются обнести лагерь изгородью из колючей проволоки. И ориентируются при этом на водонапорную башню. Однако, надеюсь, домов не захватят, и моего в частности.

Вешки все ближе и ближе подступали к поселку, и теперь уже не только дети, но и взрослые заинтересовались происходящим. Женщины глядели издали, с порога своих лачуг. Мужчины подходили ближе, задавали вопросы и были куда настойчивее, чем господин Эрнест во время своей первой вылазки. Эрнест с сильно бьющимся сердцем наблюдал, как люди вдруг начинали размахивать руками, слышал их громкие, взволнованные голоса. Старик, как обычно, держался поодаль от рабочих. Он ничего не имел против них, но мало ли кто мог быть в такой толпе. Однако на сей раз он не выдержал и, подойдя, громко спросил, не стесняясь присутствием незнакомцев с портфелями и записными книжками:

— Вы видели, какие они там столбы врыли?

— Еще бы не видеть!

— Я нарочно совсем близко подходил. Столбы с отверстиями для проволоки.

— А как же иначе. Ведь для того и делается.

Разговор становился все громче и громче, и господа с портфелями сочли за благо удалиться. Так и не удалось установить, куда направятся вешки, дойдя до границы поселка, — то ли разойдутся по обе его стороны и он останется вне лагеря, то ли возьмут его в обхват с тыла.

— Леа, старуха, я опасаюсь… Тэк-тэк-тэк. Очень опасаюсь!..

Через два дня незнакомцы явились в сопровождении двух охранников в касках, с винтовкой за спиной, с дубинкой у пояса, и снова вешки пошли в наступление на поселок, перерезая его на две части. Дом господина Эрнеста оказался как раз на захваченной территории.

Старик вернулся домой совсем расстроенный.

— Леа, Леа, иди сюда! Ах, ты здесь. Немедленно бегу к мэру. Они не имеют никакого права. Участок мой, я его купил!

— Вот видишь, я тебе тысячу раз говорила, не нужно было строиться здесь. А ты, по обыкновению, не послушался.

— Нашла что вспомнить, а главное, нашла время попрекать!