Самый старший лейтенант. Разведгруппа из будущего - Юрий Валин

— А в чем разница? — удивился майор. — Сели, разгрузились, погрузились. В чем загвоздка? Что у нас, что у фрицев — чисто рутинная процедура.

— Валера, ты сумасшедший, — отрывисто сказал Варварин.

— Я рисковый. А ты вот все считал-высчитывал, а вечером тебя в камере прессовать начнут, — безмятежно заметил Валша. — А я рисковый, потому и везучий. У меня за эти три года сложности только с дамами возникали. В нашем деле — чем проще, тем лучше. Кать, ты точно такая же. Должна понимать. Поддержи.

— Не буду я поддерживать, — зашипела начальница. — Ты на всю голову трахнутый. А я в каком виде с вами полечу? Овчаркой немецкой, авиапрошмандовкой плечевой?

— А ты на земле подождешь. Сейчас стюардессы не в моде.

— Где я подожду?!

— Заткнулись! — зарычал Варварин. — Никто не полетит. Черт с ним, с «Подскоком».

* * *

Не было душевных сил у товарищей командиров от операции «Подскок» отказаться. Уж слишком влек безумный и потому легко выполнимый план. Искушало и то, что дерзкая идея сама собой начала в деталях воплощался. Словно сама судьба подталкивала, помогала. Женька начальство понимал, но когда и сам оказался удачно подвернувшейся деталькой плана… Впрочем, по-настоящему ужаснуться времени не дали.

Варварин убыл, — «дуглас» с несколькими чинами СМЕРШа взлетел еще до полудня и взял курс на север. Кое-что успел подполковник изложить, остальное пришлось самим додумывать. Впрочем, техническая группа, уже месяц готовившаяся обеспечивать проведение диверсии, оставалась на аэродроме, — здесь вопросов не возникло. И оба человека, которых Варварин неохотно передал в распоряжение Валши, не подкачали. Радист, старший лейтенант, воевавший раньше в ДБА[30] и попавший после ранения в контрразведку, был готов идти в дело. В резерве имелся и человек с отличным немецким языком.

На сам самолет Женька старался не смотреть, благо под маскировочной сетью ничего толком и не разглядишь. Подумаешь, кит крылатый, «Железная Анни».[31] Хотя, конечно, к подобным самолетам у рядового Землякова особого доверия не было. Что бы там немцы про надежность этих летающих сараев ни говорили, мы-то тоже повидали…

Голова трещала: план аэродрома «Херсонесский маяк», жаргон Люфтваффе, грузовые документы…

— Ты только что из Франции. Перебросили на аэродром Мамаи, — говорил Стас. — Первый вылет на Крым. Делай большие глаза. Бормочи — так это русские? Русские близко? О, моя бедная мама! Обстановка напряженная, дураков и паникеров у них вполне хватает.

Лейтенант Станислав Дибровицкий на поляка абсолютно не походил. Рыжий, остролицый, длиннорукий, он успел закончить три курса института. По-немецки говорил изумительно — вестфальский диалект. О родителях да почему с 42-го только до двух звездочек дослужился спрашивать было неразумно. Но в тыл немцев Дибровицкий ходил, и неоднократно.

— Сделаем, — сказал Стас, неловко улыбаясь, — несколько верхних зубов у него были вставные, железные, и парень явно смущался своей хищной зубастости. — Главное — не психовать. Это же не по болотам бегать. Самолет, беседа с тыловиками, полет над морем — мечта, а не задание.

— Болото, оно как-то спокойнее, — пробормотал Женька, роясь в огромной кипе немецких бумажек и пытаясь сориентироваться в бесконечных Rechnungen и Kontoauszüge.[32]

— Ничего, ты, главное, очки поправляй и моргай понаивнее. Проскочим, — обнадежил Стас, стараясь не смотреть в сторону сержантши.

Дались им эти окуляры. Хоть чего делай, а в очках все равно будешь гнилой интеллигенцией, достойной лишь брезгливо-снисходительного сострадания.

А товарищ старший сержант терзалась рукодельем. Даже по склоненному светловолосому затылку было видно, что материться Екатерине Георгиевне хочется просто невыносимо. Крепилась наставница. Делом была занята — подгоняла комбинезон. Немец, прежде носивший светлую мешковатую одежку, был роста примерно Женькиного, но в талии гораздо пообстоятельнее. Катрин стремительно ушивала рабочую форму. Получится у нее наверняка надежно, но, как всегда, малость кустарно. Ничего, под шумок сойдет.

— Эй, обер-ефрейтор, напяливай! — начальница с отвращением встряхнула комбинезон.

— Что значит напяливай?! — оскорбился Женька. — А где моя французская нашивка?

Отскочить вроде успел, но штанинами комбеза все равно схлопотал — дотянулась спортсменка.

Потирая плечо, Женька заметил:

— А говорят, вышивание крестиком на благородных дам умиротворяюще действует.

— Только в сочетании с бальзаковским возрастом. На дам помоложе иные занятия успокаивающе влияют. Надевай, говорю, сзади оценю.

Женька принялся натягивать комбинезон, а Катерину позвал командир: Валша вместе со старшим лейтенантом-радистом, призванным на роль второго пилота, возился в самолете. Там же суетились техники. Катрин запрыгнула по короткому трапу в самолет.

Женька присел для пробы — комбинезон движений не стеснял, но на заду порядком пузырился. Ничего, так даже естественнее.

Стас очень сосредоточенно возился с документами.

— Ты не думай, — сказал Женька. — Мы с сержантом просто так. Дурачимся. Я с Катериной не первый раз на задании.

— Я понял, — Дибровицкий на миг поднял глаза. — Мне кажется, я ее где-то видел.

— Запросто, — согласился Женька. — Она девушка запоминающаяся.

— Странно, что до сих пор в сержантском звании.

— Разжаловали, — вполголоса сообщил Женька. — Дерзить начальству просто обожает. Прямо не знаю, что и делать. Ее то к награде, то наоборот. Анархистка.

Стас смущенно промолчал, а анархистка как раз выпорхнула из самолета чем-то нагруженная, и с весьма довольной физиономией.

— Наконец-то, — вздохнул Женька, разглядев пистолеты.

— Тебе «вальтер», он понадежнее, — буркнула начальница и опомнилась: — Если, конечно, не возражаете, товарищ младший лейтенант.

— Мезина, не отвлекай мелочами. У нас сегодня главное оружие — бюрократия, — напомнил Женька.

Начальница в мгновение ока разобрала пистолеты, принялась чистить. Стас изумленно поглядывал, пока напарники не принялись совместно прорабатывать возможные диалоги с будущими «партнерами». Катрин, успевшая привести в порядок оба ствола, в паузе заметила нейтральным тоном:

— Я извиняюсь, товарищи офицеры, но все-таки собачий ентот язык.

— Это великий язык, товарищ старший сержант, — скованно поправил Стас. — Гитлер — это временное отвратительное явление, а Шиллер и Гете останутся у немцев навсегда.

— Вам виднее, товарищ лейтенант. Шиллеры, Шопенгауэры, Рамштайны там всякие. Я по другому вопросу. Если я за самолет отойду и переоденусь, я вас не очень отвлекать буду? Здесь других примерочных нету.

— Да, конечно, идите, — поспешно сказал Стас. — Мы отвернемся.

— Кать, постой, какие переодевания? — испугался Женька. — Ты же здесь остаешься.

— Не угадал, товарищ толмач. Командир мою натуру знает, посему нашли элегантный выход. И реквизит отыскался.

— Немую будешь изображать, что ли? Такой номер не проскочит, сама знаешь. И какой смысл рисковать? Мы сами справимся.

— Что я, клоун-мим, глухонемых играть? И вообще, там-то вы справитесь, а вот на обратном пути? Я не пассажиром лечу. Вдруг подсадят кого? А вы без стюардессы. Стыдобища.

* * *

Взлетели перед закатом. Промелькнул высокий обрывистый берег, потянулся зеленоватый простор моря. «Юнкерс» набирал высоту, выше шли две пары истребителей сопровождения. Ровно гудели двигатели, Женька пристроился на неудобном сиденье. От забивших грузовой отсек ящиков и бочек пахло пылью и едкой химией. Да, о характере груза лучше не задумываться. Мюнхгаузену на его фугасном ядре куда спокойнее леталось.

Ничего, зато жрать меньше хочется. За день Женька успел лишь слопать кусок хлеба, щедро намазанный каким-то подозрительным эрзац-повидлом. Похоже, фрицев такой дрянью кормят, чтобы злее были. Хорошо удалось крепким чаем сомнительный бутерброд запить.

Катрин сидела, закрыв глаза. Похоже, начальницу порядком укачивало, но виду она старалась не подавать. Вообще, в идиотской полувоенной форме Катрин выглядела нелепо. Мешковатая юбка, жакет отвратительного покроя, повязка с надписью «Deutsche Wehrmacht».[33] Обуви не нашлось, пришлось оставить яловые офицерские сапоги. Наставница успела хорошенько начистить сапожки, как будто блеск имел значение. Немцы оценить вовсе не успеют, а если успеют… Если успеют, тогда уже Катьке будет все равно. В плен она, конечно, сдаваться не будет…

Тьфу, можно же «выпрыгнуть». Почему-то мозг в очередной раз упрямо отказывается признавать, что есть лазейка. В Отделе при каждом удобном случае напоминали о варианте экстренной эвакуации. По статистике, агенты этой возможностью практически не пользуются. И совершенно напрасно. На трусость такая эвакуация смахивает, но если Отдел потерял две трети агентов при невыясненных обстоятельствах, то как можно делать правильные выводы и исправлять ошибки? Но в «кальке» всем наплевать. Жить и умирать можно лишь в одном месте. Любой агент через год непрерывной работы перестает быть агентом. Остается в лучшем случае союзник и осведомитель. Вживаются люди. Надо понимать, не все агенты, связь с которыми прервалась, физически погибли. Впрочем, сколько их было-то, агентов, за пятьдесят лет существования Отдела? Неполных три десятка. Не работа, а имитация.