Древнегреческий для скептиков (СИ) - У. Дарья

Вчера девушке всё же пришлось вернуться в свой кабинет, после той безобразной сцены с наглым индийским студентом в деканате. Да и какие варианты? Как минимум там лежали её сумка и одежда. А то, что даже смотреть было противно в сторону двери, за которой обычно работал Зайцев… Пришлось себя перебороть. Тем более, что начальства вчера снова не было. Как и сегодня, собственно. Как чувствовал, гад, что на рабочем месте его ожидает как минимум неприятный разговор. Хотя почему “как чувствовал”? Он же сам заварил всю эту кашу с поддельной подписью и увольнением. Так что прекрасно осознавал, что приятных мгновений совместное с Алиной пребывание в одном кабинете ему не доставит.

День прошёл сумрачно и в метаниях. С одной стороны, рабочих задач было как обычно невпроворот, но заниматься ими было тошно — после того, какой непрофессиональной идиоткой её выставил Зайцев. Но и вещи собирать было тоже тошно, хотя Горгона прямо дала понять, что приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Судя по всему, понедельник станет последним рабочим днём Дельфиновой в стенах академии. А это также означает конец её мечтам о дальнейшей карьере в образовании.

Впрочем, несмотря на мрачное настроение, домой Алина тоже не торопилась. Почему-то казалось, что стоит ей оказаться в одиночестве у себя в квартире, безрадостные мысли полезут в голову ещё настырнее. Ещё не хватало напиться с горя. Вот был бы достойный финал! Так что хоть стрелки часов уже подползли к восьми, девушка всё ещё сидела, уткнувшись в компьютер и лениво просматривала подходящие варианты на сайте с вакансиями. Лениво — потому что занималась этим уже несколько часов, но ничего интереснее её нынешней работы ей так и не попалось.

Горестно вздохнув, Дельфинова всё же стала собираться и, не глядя в зеркало, замоталась в три оборота пушистым шарфом толстой вязки. Шапку она с утра дома не надела и теперь жалела — красоваться не перед кем, а с ледяным ноябрьским ветром с Невы шутки плохи. Кивнув охраннику на проходной, Алина вышла из здания и нырнула в темный переулок, на автомате выбрав привычный маршрут в сторону метро — через дворы-колодцы.

На самом деле эти петербургские колодцы довольно жуткие. Извилистые и замусоренные, с облезлыми стенами домов и такими резкими поворотами, что не дают разглядеть ничего дальше ближайшего угла. Солнце туда в принципе не заглядывает, поэтому даже в светлое время суток во дворах царит полумрак. Зато эхо гуляет там привольно, как у себя дома, в Балканских горах.

Обычно Алина предпочитала ходить дворами утром — вливалась в ручеёк студентов и сотрудников, что непрерывно двигался в сторону академии. Так и короче получалось, что по утрам особенно актуально, и можно было с кем-то из знакомых поболтать по дороге. Вечером же, как правило, выходила на набережную — проветрить голову и полюбоваться видами — а затем направлялась на Средний проспект и уже не сворачивала до самого метро. Да, так дольше, но зато не приходилось перебежками двигаться от одного фонаря к другому. Но сегодня голова у неё была забита чем угодно, но только не красотами ночной Невы и не выбором безопасного маршрута.

Дельфинова нырнула в тёмную арку и неторопливо брела вперед, погрузившись в свои мысли, и потому не сразу обратила внимание, что следом за ней раздаются чьи-то шаги.

Тот, кто шёл за девушкой, не шумел, но особенно и не таился. Ритмичное похрустывание гравия под чужими ботинками периодически сменялось тишиной прохождения асфальтированных участков дороги. Шорох шагов пока невидимого преследователя звучал особенно жутко в зимнем сумраке, заставив Алину внутренне напрячься. Она вынырнула из глубин самокопания и, кляня себя за неосторожность, стала прикидывать, чем смогла бы отбиться от потенциального маньяка в темной подворотне. Что там рекомендуют кричать, чтобы равнодушные обыватели пришли на помощь? Насилуют? Пожар? Свободная касса?

Впереди замаячил отблеск ближайшего фонаря, и Дельфинова заторопилась, подгоняемая первобытной уверенностью, заложенной на генетическом уровне, что в ярком пятне света нападать на неё скорее всего не станут. Шаги за спиной также ускорились, и из-за угла, наконец, вынырнул мужской силуэт. В тот момент, когда Алина уже готова была сорваться на позорный, но спасительный галоп, у преследователя зазвонил телефон. Рингтон оказался до неприличия незловещим — тишину колодца разорвали звуки жизнерадостных голосов стокгольмской четвёрки:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Mamma mia, here I go again,

My my, how can I resist you?..

А затем мужской голос раздраженно произнёс:

— Да, мам.

…

— Подхожу к метро, скоро буду.

…

— Да помню я, помню, куплю. Ладно, давай, у меня ухо сейчас отмёрзнет.

По телу Алины тёплой волной прокатилось облегчение — ну какой маньяк станет перед актом насилия обсуждать с мамой список покупок? Просто припозднившийся прохожий, просто спешит к метро и решил срезать. Что она в самом деле себе надумала? Расслабившись, девушка замедлила свой стремительный шаг, и стало как будто бы даже не так холодно. Конечно, это был самообман. Не зря же несостоявшийся маньяк, торопливо проходя мимо, на ходу поднял меховой воротник куртки в попытке спастись от пронизывающего ветра.

Засмотревшись ему в спину, Алина пропустила тот момент, когда от стены ближайшего дома отделилась фигура, прежде в своей неподвижности незаметная в тенях, и шагнула в её сторону. Как раз в круг света от фонаря, того самого, потенциально безопасного.

— Эй, мисс, как вас там? Помощник директора! — хрипло произнёс мужской голос на английском, и Дельфинова, повернув голову, завороженно уставилась на голые ступни — в сандалиях, без какого-либо признака носков. В конце ноября. В Петербурге. Практически босиком. От одного только этого зрелища девушку пробрал озноб, и она с ног до головы покрылась мурашками, прямо под своими тремя слоями одежды.

Поворот не туда

Гомерический смех — неудержимый, громкий хохот, часто над чем-нибудь крайне несуразным или глупым с нашей точки зрения.

В «Илиаде» и «Одиссее» Гомера вечные боги так смеются над горестями смертных, и в этом вся их бездушная бессмертная суть. То, что для олимпийцев юмор — для нас, простых людишек, настоящая трагедия.

— Мистер… Шарма? — покопавшись в памяти, Алина выудила оттуда нужную фамилию. Следом она чуть было не выдала на автомате дежурное «чем я могу Вам помочь», но вовремя спохватилась, что для вежливости время и место абсолютно неподходящие. — Что Вам нужно?

Поджидавший её парень представлял собой странное зрелище. Черное брендовое пальто нараспашку смотрелось чужеродно на фоне облупленных стен подворотни, а непокрытая голова и босые ноги вызывали ещё больше вопросов. Если индийский йог, то почему без чалмы? А если последователь Порфирия Иванова — чем чёрт не шутит — то почему не в футболке и шортах? Стоял он ровно в середине узкого проезда. Обойти, конечно, можно было, но в некомфортной близости, а хотелось бы по большой дуге, учитывая, что про этого неприятного индуса рассказывали девочки из деканата.

— Поговорить, — наконец ответил бывший студент, — По поводу моего отчисления.

— Мне нечего Вам сейчас сказать. Приходите завтра в академию в рабочее время, — ответила Дельфинова и всё же сделала попытку его обогнуть, но парень шагнул в том же направлении, преграждая ей дорогу.

— Дайте мне пройти! — Алина очень надеялась, что голос её прозвучал твердо и невозмутимо, потому что внутри она никакой уверенности не чувствовала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Что, совсем нечего сказать? — неприятно осклабился он, — А вчера ты была такая разговорчивая.

— Послушайте, мистер Шарма, — миролюбиво проговорила Дельфинова, — Мне жаль, но Вы зря стоите тут, мёрзнете на ветру. Я не в курсе подробностей Вашей ситуации, поэтому действительно ничего нового не сообщу. Да и в любом случае, менеджер магистратуры, Анастасия, более компетентна во всём, что касается студентов.