Квартира - Даша Почекуева

ведро, и выпрямился.

— Когда?

— Вроде завтра вечером. — Ванька сунул ноги в кеды и завязал шнурки бантиком. — Короче, вот. Я побежал, буду поздно.

— Стой, — приказал Фролов. Ваня покорно остановился. — Тогда завтра вечером будь дома.

— Стоп-стоп, завтра я не могу. У меня же английский, помнишь?

— Значит, отмени английский.

— Пап, ну неудобно. Сергей Саныч подумает, что я отлыниваю.

— Не выдумывай, ничего он не подумает.

— Тогда позвони ему и скажи, что занятие отменяется.

— Тебе что, три года? Сам позвонить не можешь?

— Ну пап!

Фролов уже хотел сказать, что никому звонить не будет, но тут вмешалась баба Клава и зарычала на Ваню:

— А ну не топчи здесь! Ходют, топчут…

Спорить при бабе Клаве было неудобно.

— Короче, я оставлю тебе номер, — подытожил Ванька и исчез в коридоре.

Через пять минут, вернувшись в комнату, Фролов обнаружил на столе записку с кое-как нацарапанным номером Сергея Саныча. Долго смотрел на нее. Сердце билось. Лена, сидящая в кресле у окна, отвлеклась от книжки.

— Я слышала грохот.

— Да ерунда, тарелку разбил… Пойду вниз, надо позвонить репетитору.

Комкая бумажку в руках, он сначала перекурил — понадеялся, что это поможет успокоиться. Не помогло. Фролов спустился на первый этаж, где рядом с будкой вахтерши стоял телефонный автомат. Он бросил монетку и, сверяясь с бумажкой, набрал нужные цифры. Черный диск с дырочками крутанулся и встал на место.

— Алло! — звонко сказал в трубке мальчик лет семи.

Фролов пробубнил:

— Сергей Саныч дома?

Мальчик по ту сторону пронзительно завопил:

— Сере-е-е-га!

На заднем фоне громыхали кастрюли и тявкала собака. Раздался треск и шорох, потом Юдин громко сказал:

— Слушаю.

Фролов замер, ошеломленный тем, как ясно звучит его голос.

— Я слушаю, — повторил Юдин громче.

— Сергей Саныч. Зд-дравствуйте. Это Владимир Палыч, отец Вани.

В трубке повисла тишина. Фролов сглотнул.

— Я звоню сказать, что завтра Ваня не сможет прийти на занятие. У нас в-вечером будут гости. Понимаю, что поздняя отмена неудобна и следовало сообщить раньше, однако все выяснилось только сегодня, и мы…

— Нет-нет, — сказал Юдин. — Я понимаю, всякое бывает. Все в порядке. И спасибо, что сообщили.

— Ну… э-э-э… значит, решено. Занятие отменяется.

— Да. Все верно.

— Спасибо. Рад, что все уладилось.

— Никаких проблем, — сказал Юдин.

Фролов представил, как репетитор стоит в коридоре около тумбочки, плечом прижав трубку к уху. В темноте коридора виден только силуэт: встрепанная голова, сутулая спина и ноги в помятых штанах. Интересно, какое у него сейчас лицо: скучающее? Сосредоточенное? Может, немного усталое, как бывает после обычного звонка по работе?

— Ладно, — пробормотал Фролов. — Спасибо вам большое… я пойду…

— Володя, — вдруг позвал Юдин.

Сверкнула пауза, пронзительная, как молния.

— Здорово, что вы позвонили… Я думал, что испугал вас в этом трамвае. Хотел сам звякнуть, но не знал, как вы… — Юдин глубоко вдохнул, — не знал, как ты отнесешься. Да и номера у меня нет.

Повесь трубку, сказал себе Фролов. Повесь немедленно.

— Если я тебя смущаю, только скажи, и я отстану. Но я бы хотел поговорить, если ты позволишь.

Фролов молчал. Нужно было что-то сказать, но что именно? Не смог придумать.

— Я ведь тебя раньше не видел, — сбивчиво продолжил Юдин. Голос у него стал чуть тише, взволнованнее. — Среди наших.

Любопытство пересилило страх, и Фролов спросил:

— Каких наших?

— Ну, наших. У «Огонька».

Фролов не стал уточнять, что за «Огонек». В трубке помолчали. Где-то вдалеке вопил детский голос.

— Сегодня у нас соседи день рождения отмечают. Куча народу.

— Я так и понял.

— Ага… Я тут подумал: ты на рыбалку ходишь?

— Э-э-э… что?

Мысли Фролова смешались.

— На рыбалку, — повторил Юдин.

— Нет, — соврал Фролов и тут же устыдился — так неправдоподобно это звучало. — То есть… Хожу, если надо.

— Поехали в субботу. Утром. У нас дача в Морозовке, там речка рядом. Первая электричка отходит с вокзала в восемь ноль — пять. Я тебя встречу на перроне в Морозовке.

Сердце Фролова чуть не выскочило из груди. Восемь ноль — пять — поздновато для рыбалки.

— Ясно.

— Значит… до субботы?

— Да, — сказал Фролов.

Еще несколько секунд он слушал тихое дыхание по ту сторону трубки, затем решился и опустил трубку на рычаг. Скомкал бумажку с номером, положил в карман брюк. Медленно поднялся по лестнице. Лена по-прежнему сидела у окна и читала книгу.

— Ну что, позвонил репетитору?

— Да.

— Как там дела?

Он споткнулся, будто напоролся на невидимую стену, и после паузы ответил:

— Нормально.

Голос слегка дрогнул. Фролову подумалось, что Лена обязательно это заметит, но она не заметила. Перевернула страницу и сказала:

— Завтра комиссия придет, Ванька тебе передал?.. Я постараюсь отпроситься с работы пораньше.

Отпрашиваться не пришлось — комиссия явилась поздно, почти в семь вечера. Все были уже уставшие. Первой вошла кудрявая женщина с сумкой. Вид у нее был задерганный. Сердито оглядев коридор общежития, она спросила, где комната. Фролов показал, куда идти. За кудрявой женщиной семенил тщедушный молодой человек с впалой грудью. В руках он держал папку с бумагами и без конца что-то в ней помечал. Замыкала процессию пожилая дама в очках, утомленная окружающей действительностью.

Все эти люди решали, позволено Фроловым жить в отдельной квартире или нет, и волей-неволей в их присутствии Фролов чересчур храбрился. На пятачке у двери возникло столпотворение: часть комнаты, которая имитировала прихожую, никак не могла вместить такую делегацию.

— Где разуваться? — спросила женщина с сумкой.

— Не разувайтесь. Сумку можно поставить на стул. Проходите, пожалуйста.

Они зашли, внимательно осматривая обстановку: стены, уставленные мебелью, ширму, сервант, стол, диван и телевизор. Женщина с сумкой заглянула за сервант, пробежалась взглядом по Ванькиному уголку