Сыщица по амурным делам - Мария Жукова-Гладкова

– Позлорадствовать пришел? – процедила Алла Сергеевна, ни к кому не обращаясь. – Фиг ты получишь, а не цех!

Я искоса посмотрела на вдовушку: мне показалось, что она что-то замыслила.

И я оказалась права.

Когда медведь с динозаврами подошли к нам, чтобы выразить свои соболезнования (опять же оглядывая нас всех с большим интересом, у динозавров даже какие-то эмоции появились на мордах), Алла Сергеевна поднялась со скамьи (чего не делала ни для кого из подходивших ранее). Я почувствовала, как напрягся Багловский – он тоже явно ожидал от вдовушки чего-нибудь интересного. Бросив взгляд на Рому, я встретилась с ним глазами – и он мне быстро подмигнул.

– Встаем обе, – шепнула мне Алла Сергеевна.

Я встала, но от скамьи не отходила.

Водочный король подал Алле Сергеевне лапу, в которой миниатюрная ручка вдовушки просто утонула. Но, глядя на происходящее, я вдруг заметила, что улыбка Джоконды сходит с медвежьей морды, уступая место выражению, вслед за которым должен последовать вой, рык или трехэтажный мат. Я скорее предположила бы последнее.

Телохранители, заметившие, что с шефом творится что-то неладное, подскочили к нему и уставились на Аллу Сергеевну, казавшуюся крошкой по сравнению с водочным королем. Но крошке удалось пустить медведю кровь: я увидела, что она уже капает на бетонный пол цеха. Динозавры в растерянности бросали взгляды то на руку шефа, то на Аллу Сергеевну, уже опять утиравшую слезы платочком (свободной рукой) и причитавшую вслух, то на меня, стоявшую с видом Девы Марии за спиной у вдовушки.

Алла Сергеевна, не выпуская руки Максимова, всеми силами старавшегося от нее вырваться, повернула заплаканные очи в мою сторону и решила меня представить:

– Это Ланочка, моя коллега по вдовству.

Я чуть не поперхнулась от такой рекомендации, но вежливо склонила голову.

– Ланочка, подойди поближе, чтобы Владислав Юрьевич тебя получше рассмотрел. Ведь мы же с тобой теперь ближе, чем сестры, не правда ли? Обе – вдовы Стасика.

Я приблизилась, ожидая подвоха.

Но, по всей вероятности, Алла Сергеевна на этот раз переборщила.

– Помоги мне от него отцепиться, – прошептала она так, что из окружающих слышали только Максимов и я. – У меня ноготь в его жирах застрял!

– Три ногтя, – процедил Владислав Юрьевич, вежливо кивая подходившим бизнесменам, с которыми, по всей вероятности, он был знаком, но в настоящий момент никак не мог поздороваться за руку.

С двух сторон к Максимову приблизились телохранители, так пока и не понявшие, что именно происходит. Я положила руку поверх кисти Владислава Юрьевича и попыталась ее высвободить. Разобравшись, что я делаю, к нам мгновенно подключился один из динозавров, шмякнув своей лапищей уже поверх моей.

Не знаю, что подумали пришедшие на прощание люди – возможно, что мы проводим какой-то тайный ритуал, ну, или таким своеобразным образом принимаем соболезнования.

После некоторых усилий со стороны динозавра, за которыми внимательнейшим образом наблюдали приблизившиеся майор Сидорчук с Серегой, водочному королю удалось высвободиться из когтей вдовушки, которая незамедлительно бросилась с рыданиями ко мне на шею. Я тоже пустила слезу, не забывая коситься на обвязывавшего руку носовым платком Максимова.

– Когда он уберется, скажи, – тем временем прошептала мне в ухо Алла Сергеевна.

Я решила довести ее до нашей скамейки, что и сделала. Алла Сергеевна всем своим видом показывала, что до обморока ей остались считаные секунды.

Но с обмороком пришлось повременить, так как пришло время ехать на отпевание.

Однако процедура закрывания гроба задержалась.

Когда бывшие работники Тарасова взялись за крышку, прислоненную к стене с противоположной от нашей скамьи стороны, из-под нее выпал пистолет, кем-то ловко туда засунутый.

Люди, увидевшие, что именно грохнулось на пол, издали возгласы, выражавшие ужас, удивление, возмущение и крайнюю степень обалдения. Часть присутствующих впала в состояние шока. Те, кому не было видно происходящее, загудели, желая узнать, что же случилось.

К пистолету тут же кинулся майор Сидорчук. На его лице было написано полнейшее изумление. Серега Стандецкий взглянул на меня – весьма сурово. Но я-то тут при чем?!

Глава 10

20 марта, суббота

Майор Сидорчук и Серега остались на заводе, все же остальные участники процедуры прощания загрузились в автобусы и собственные машины и отправились в направлении церкви на Волковском кладбище.

Лакированный ореховый гроб с телом Тарасова загрузили в похоронный «Кадиллак». Этот роскошный катафалк и возглавил траурную процессию. От завода до кладбища было недалеко, тем более что в субботу движение в этом районе слабое, поэтому нашей длинной траурной процессии никто не мешал, а она, как я заметила, оглянувшись, растянулась метров на пятьсот. Я вместе с вдовушкой, частью сотрудников «Невы-металл» из руководящего звена и друзьями ехала в первом ритуальном автобусе.

У небольшой церквушки собралось уже немало народу: те, кто не успел к гражданской панихиде по причине того, что не в состоянии были проснуться в субботу раньше одиннадцати, когда эта самая панихида начиналась. Моя подруга Верка тоже оказалась здесь. Верка, правда, не только в субботу не в состоянии проснуться в одиннадцать. Если она вообще встает раньше часа дня, то считает это подвигом. Сегодня этот подвиг был ею совершен. Думаю, Тарасов на том свете его оценит. Да и Верке зачтется, когда она в свою очередь прибудет к вратам вечности рапортовать о своем появлении.

Верка стояла рядом с Алексеем Петровичем Карташовым, окруженным свитой соратников. Бегло осмотрев остальных собравшихся, я заметила кое-какие знакомые лица (в основном своих туристов).

Афганец приблизился к нашему автобусу, подал руку Алле Сергеевне, выразил ей соболезнования, потом подал руку мне, но соболезнований не выражал, только прошипел (так, чтобы, кроме меня, его никто не услышал):

– Ты, как всегда, в центре событий!

– Ты тоже, – прошипела я в ответ, вежливо кивая проходившим мимо господам, которым, как, впрочем, и нам с Афганцем, было отведено место в церкви. Большей части граждан предстояло ждать окончания панихиды на свежем воздухе: храм тут маленький, так что в полном составе прибывшие при всем желании вместиться внутрь не могли бы. Они заполнили прилегающую к церкви территорию.

Откровенно признаться, я ожидала, что отпевание пройдет в каком-то другом храме, более крупном, но, возможно, его решили проводить здесь из территориальных соображений: и завод недалеко, и хоронить Стаса будут тоже на Волковском.

Мы прошли к тому месту в церкви, где стояла Алла Сергеевна, на этот раз поддерживаемая с одной стороны Багловским, с другой – Львом Ивановичем, владельцем квартиры, использовавшейся Стасом для встреч с любовницами. Он, насколько я поняла, был ближайшим другом Тарасова. Слава расположился ближе к алтарю, Рома – напротив Аллы Сергеевны, с другой стороны гроба.

Алла Сергеевна чуть не нарушила процедуру, попытавшись броситься на тело, когда появился батюшка. Лев Иванович ее вовремя удержал, прошептав, что она будет это делать перед тем, как тело опустят в могилу. Алла Сергеевна временно успокоилась. На протяжении всей процедуры прощания по ее лицу текли настоящие слезы, и если в первый момент, когда она пыталась броситься на покойника, я думала, что она играет, то теперь считала, что ее порыв был искренним. Славе во время панихиды стало плохо, и Багловский даже вывел его на улицу.

После отпевания процессия тронулась к месту захоронения. Когда мы во второй раз вылезли из автобуса (на этот раз мы сидели в автобусе рядом с Веркой), я вначале глаза закрыла, потом открыла.

– Где мы? – спросила я Верку.

– Сама не врубаюсь, – ответила подружка. – Это же вроде бы лютеранское кладбище? Тогда какого лешего Стаса в православной церкви отпевали?

Тут к нам вновь присоединился Афганец, судя по его внешнему виду, нисколько не удивлявшийся тому, что мы находимся в окружении надгробий восемнадцатого века с надписями на немецком языке, и пояснил нам, далеким от ряда тенденций капризной моды, что сейчас считается престижным захоронение на старых кладбищах, среди старых склепов, памятников и прочего. Друзья считают своим долгом купить погибшим товарищам места рядом с первыми жителями Санкт-Петербурга. В Александро-Невскую лавру, конечно, попасть трудно, а, например, для того, чтобы лежать на лютеранском кладбище (независимо от вероисповедания), требуются только бабки. У покойного Тарасова, как я понимаю, они имелись в достаточном количестве.

Тарасова положили между двух старых немецких могил. Надеюсь, что Алла Сергеевна не поскупится на памятник – по крайней мере не уступающий в роскоши тем, что были установлены справа и слева.

На кладбище произошла еще одна странная вещь: Алла Сергеевна упала в обморок. Честно признаюсь: после того, как я имела с ней дело, не ожидала, что она потеряет сознание. Я стояла недалеко от нее, подскочила сразу же и поняла, что она не симулирует: все-таки мое медицинское образование и опыт работы медсестрой в юности позволяли мне судить об этом. Кто бы мог подумать…