Кто есть кто (фрагмент) - Ариадна Громова

"Другого нет у нас пути!" - фальшиво пропел я и со всех ног ринулся к институту.

Линьков пока ничего не понимает Утро было переменчивое: порывами налетал влажный ветер, гонял облака по небу, солнце то сияло и грело вовсю, то пряталось за серыми облаками и моросящим теплым дождем. И настроение у Линькова было под стать этому утру.

Выйдя из дому, он с облегчением думал, что дело наконец распутывается и что скоро можно будет удрать куда глаза глядят от этой проклятой головоломки. Но от дома до института было восемь кварталов, и пока Линьков прошагал эти кварталы, настроение его качнулось на 180 градусов в сторону глубокого пессимизма. На ближних подступах к институту он установил, что информация, полученная от Чернышева и Берестовой, ничего не проясняет, а только дополнительно и уже совершенно безнадежно запутывает дело. По-настоящему ясно было лишь одно: что все прежние конструкции никуда не годятся. А новые факты ни в какую схему не укладываются, просто валяются порознь.

И самое неприятное во всем этом хаосе было то, что Борису Стружкову доверять совершенно нельзя. Что он. Линьков, все эти дни был простофилей, которого водил за нос ловкий актер.

Факты - вещь упрямая. А это, видимо, факт, что Стружков поздно вечером 20 мая был в лаборатории. Допустим, Чернышев мог ошибиться... Линьков после беседы с ним уже прикидывал мысленно, представлял себе коридорчик у лаборатории, - что, собственно, мог увидеть Ленечка... Но вечерний звонок Нины Берестовой положил конец сомнениям. Два человека видели Стружкова... И если б эти люди были ему враги, а то ведь совсем наоборот! Ленечка чуть не расплакался после того, как признался, что видел Бориса. Нина, правда, не плакала, но она говорила таким преувеличенно твердым, деревянным голосом...

Чувствовалось, что каждое слово дается ей с невероятным трудом.

Ну, хорошо: значит, это факт, что Стружков вечером был в лаборатории. И что же дает этот факт? Да пока ровно ничего. Стружков, значит, что-то скрывает, но что? Ведь не убил же он Левицкого? Не мог он его убить! Потому что нельзя ни силой, ни хитростью добиться, чтобы взрослый, физически сильный человек глотнул такую массу таблеток...

Более правдоподобна другая версия: Стружков не хочет признаться, что был в лаборатории, потому что он видел умирающего Левицкого и не поднял тревогу, не попытался спасти его... Около одиннадцати вечера Левицкий, конечно, был уже без сознания... Если б даже Стружков подумал, что Левицкий просто спит, он должен был бы попытаться разбудить его... в общем, он не мог не заметить.

Почему же он не пытался спасти Левицкого? Ну, почему? Смерть Левицкого была ему на руку? Каким образом?

И вообще, зачем Стружков вернулся в институт? С этого, пожалуй, надо бы начать. Ушел, сидел в библиотеке, потом пошел обратно. Кстати, а как же он прошел в институт? Вахтер ведь о нем не упоминал. Наоборот, твердо заявил, что в этот вечер в институте оставались только двое: Левицкий и Чернышев.

Правда, старик он, память у него, возможно, уже с прорехами, но все же...

Тут Линьков вошел в проходную и обрадовался: дежурил тот самый дед, Василий Макарыч по имени, что и вечером 20 мая; 21-го Линьков с ним разговаривал.

Дед его сразу узнал и уважительно, чуточку даже церемонно поздоровался, приподнявшись с табурета за деревянным барьером. Линьков тоже очень вежливо ответил на приветствие, однако извлек и предъявил свое удостоверение - больше для того, чтобы завести разговор об институтских порядках. Разговор действительно завязался, и Линьков для начала спросил, пришел ли уже на работу Стружков. Ему хотелось выяснить, знает ли дед Стружкова в лицо.

Оказалось, что дед превосходно знает Стружкова и что на работу Стружков сегодня еще не приходил, - это Василий Макарыч сказал сразу, даже не глянув на табельную доску с ключами.

- Он так-то аккуратный, ни на минуточку не опоздает, - прибавил он сокрушенно. - Заболел, может? С горя оно и недолго:

Линьков пробормотал что-то неопределенное и задумался. Раз этот вахтер так хорошо знает Стружкова, то вряд ли есть смысл снова спрашивать его о вечере 20 мая. Он бы наверняка запомнил, если б Стружков. пришел или ушел в неурочный час... Но все же, чем черт не шутит: Линьков тихонько вздохнул, поправил очки и, облокотившись о барьер, начал допытываться у деда: мог ли он не заметить или не запомнить, что Стружков в тот вечер оставался в институте или что ушел и вернулся? Дед держался непоколебимо: нет, он на память не жалуется, забыть не мог, всегда точно помнит, кто остается в институте вечером, а Стружкова тем более заметил бы.

- Ну, а если бы... - Линьков прикинул в уме, - если бы, скажем, Стружков вышел из института ровно в пять, а вернулся без четверти шесть, вы бы его тоже заметили? Даже в толпе, когда все выходят?

"Вообще-то Стружков мог бы даже и не выходить из института! - вдруг сообразил Линьков, - Книги в библиотеке он мог заказать, допустим, в обеденный перерыв..."

- Дак, мил человек! - сказал дед, изумленно глядя на Линькова. - Все одно бы я его приметил, ежели б он обратно вернулся да всем супротив пошел...

"Тоже верно, - подумал Линьков, - это ж прямо на рожон лезть... И все бы заметили, что он зачем-то обратно идет в институт... Нет, он, наверное, вообще не выходил!"

- А вы это и чему спрашиваете, извиняюсь, конечно? - вдруг забеспокоился дед. - Ай подозрение имеете на Бориса Николаевича? Зря это, ой, зря, поверьте моему слову!

Он с такой горькой укоризной поглядел на Линькова, что тот сдался.

- Подозрения не подозрения, - сказал он, доверительно склонившись к деду, - а вот говорят, будто видели Стружкова в тот вечер в институте... около одиннадцати.

- Около одиннадцати? - удивился дед. - Да кто ж его мог видеть? Чернышев разве? Он один и был там... окромя покойника... Чернышев, верно, вышел в одиннадцать... А позже Чернышева уж никто не выходил, это я точно знаю, как хотите! Ежели только ночевать он там остался, но выходить не выходил!

"Может, и вправду ночевать остался? - раздумывал Линьков, - Да нет, что я!

Ведь ему же при мне звонили утром домой, вызывали в институт..."

Он поблагодарил деда, заверил его, что все выяснится, и побрел через двор в здание института. Предстоял неприятный, но неизбежный разговор с институтским начальством. Точнее говоря, с заместителем директора института по научной части доктором физико-математичесних наук Шелестом... Директору института академику Грабовскому такие разговоры вообще были противопоказаны по состоянию здоровья, а к тому же Грабовский 22 мая улетел на симпозиум в Москву.

Линьков вошел в просторный кабинет Шелеста, солидный и сумрачный, как большинство помещений в этом старом, добротном здании, построенном лет шестьдесят назад, и уселся у стола, положив перед собой рыжую папку. Шелест угрюмо-насмешливо покосился на эту папку и спросил, как продвигаются дела.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});