Руководство астронавта по жизни на Земле. Чему научили меня 4000 часов на орбите - Кристофер Хэдфилд

Этот поход был идеальным для развития лидерских качеств и одновременно учил подчиняться. Кроме того, он стал отличным тестом на физическую выносливость и психическую устойчивость. Оглядываясь назад, я понимаю, что во всем этом смелом предприятии были свои притягательные и грандиозные стороны: слепящий снегопад, тяжеленные груженые сани, изнурительное пешее путешествие. Правда, в тот момент я не видел в нем никакой привлекательности вообще.

В таких ситуациях и приобретаются экспедиционные навыки поведения. У вас есть выбор: либо поддаться тоске и страданиям, либо сконцентрироваться на делах, полезных для группы (подсказка: тоска не из их числа). По моему личному опыту, если вы займетесь поиском способов поднять настроение, то точно не потеряете время зря, особенно когда температура воздуха приближается к –20 °C. Среди наших припасов оказался ананас, что, в общем-то, довольно странно. Кому-то из нас пришла в голову идея вырезать на нем лицо и дать ему имя Уилсон, в честь волейбольного мяча, который был единственным собеседником персонажа Тома Хэнкса в фильме «Изгой», где главный герой оказался на необитаемом тропическом острове после крушения самолета. Уилсон стал членом нашей команды, и мы относились к нему с тем же почтением, какое Хэнкс оказывал своему мячу, и продолжалось это до тех пор, пока ананас не приобрел совсем уже неприятный цвет, после чего нам пришлось его похоронить. Но Уилсон сыграл свою роль: поднял боевой дух.

Во время этой квебекской экспедиции я тоже придумал кое-что, что могло бы развлечь нас, когда идти становилось совсем тяжко: я предложил, чтобы каждый из нас рассказал о своей помолвке. Мне нравилось слушать чужие истории, ведь большинство астронавтов были помолвлены в более старшем возрасте, чем я, и предложение руки и сердца делали в более торжественной обстановке. Мое предложение пожениться прозвучало в День святого Валентина. Мне был 21 год, и я все еще был курсантом военного училища. Я планировал попросить руки Хелен в ресторане за ужином при свечах. Обручальное кольцо уже было у меня в кармане. Правда, в ресторане я так и не выбрал подходящего момента и предложение сделал позже — тем же вечером, когда мы сидели вдвоем на краю кровати в гостинице Holiday Inn в Кингстоне, Онтарио. Я нервничал, она плакала, и теперь мы уже оба не помним точно, что говорили друг другу, хотя, по воспоминаниям Хелен, мое предложение звучало бы выгоднее, если бы я разнообразил его парочкой поэтических оборотов. Поделившись своей историей с другими астронавтами, участвовавшими в этом походе, я позволил им заглянуть в мою жизнь. В свою очередь, их рассказы об идеальных помолвках на залитых солнцем пляжах, сопровождавшихся прекрасно написанными речами, тоже позволили мне лучше представить их жизнь. Кроме того, рассказывание историй — приятный и продолжительный способ отвлечься от сизифова труда и на время забыть о том, что приходится волочь сани по сугробам.

Физические нагрузки в этом походе были самыми тяжелыми в моей жизни. Лишь один раз я имел опыт более тяжкого физического труда: мне было 14 лет и как-то в конце лета я вместе с остальными членами семьи провел длинный день в поле, убирая зерно. Мы только уселись пообедать, и тут входит отец. Он длинным термометром измерил температуру в одной из складских корзин, чтобы проверить, не слишком ли нагрелось высушенное зерно и не начнет ли бродить. Оказалось, что действительно температура слишком высока, и если мы сейчас же не примем меры, то потеряем весь годовой доход нашей фермы. Так что мы все встали из-за стола и побежали в амбар, где начали перемешивать зерно, перемещая его со дна двухметровой корзины наверх, чтобы проветрить и охладить. Ради спасения урожая мы работали всю ночь напролет. О том, чтобы прервать работу, даже не было речи.

Как не было речи и о том, чтобы кто-то жаловался или ныл. Мой отец мог быть строгим наставником и в принципе не допускал, что детям следует жаловаться. Ну а кроме того, он не одобрял нытье, так как понимал, что оно заразительно и деструктивно. Обмен замечаниями о несправедливости, сложности или нелепости какого-то дела объединяет людей, и иногда именно поэтому ворчание не прекращается, так как оно усиливает в людях чувство «весь мир против нас». Тем не менее очень быстро теплота единения превращается в горечь негодования, из-за чего невзгоды становятся невыносимее, а работа не делается легче. Жалобы и нытье — полная противоположность тому, что я называл экспедиционной моделью поведения, вся суть которой в объединении людей во имя достижения общей цели.

Легко объединиться для решения общей задачи в событийно-управляемых ситуациях, таких как, например, экспедиция шаттла для ремонта и обслуживания телескопа или установки нового оборудования на МКС. Когда цели ясно определены, а время на их достижение ограничено, большинство людей могут сохранять сосредоточенность для достижения этих целей. Однако на МКС задачи не всегда поставлены предельно четко: например, нужно поддерживать проведение экспериментов, проводить техническое обслуживание самой станции. При этом возникает множество размытых заданий, которые, как домашние дела, никогда не получится действительно завершить. Плюс ко всему мы проводим там достаточно много времени, чтобы накопились и приобрели значение какие-то мелкие обиды и раздражение. Поэтому, когда я был командиром экспедиции МКС-35, я намеренно препятствовал всяким жалобам и нытью каждый раз, когда замечал подобное в разговоре. Однако я не мог просто навязать свою волю остальным членам экипажа. Только понимание ценности экспедиционной модели поведения всеми членами команды смогло освободить нас от жалоб и недовольства.

Каждый из нас считал важным поддержание командного духа. Например, Том, медик по образованию, обладал чрезвычайно мягким, располагающим к себе умением общаться с людьми. Если он чувствовал, что кому-то из нас нужна помощь, он оставлял свои дела и помогал, причем делал это так, будто оказание помощи — это именно то, чем он должен сейчас заниматься. Он заставлял нас почувствовать, что это мы оказываем ему услугу, позволяя ему нам помогать. А вот Роман — один из тех неунывающих людей, которые готовы взорваться от смеха в любую секунду. Он понимает необходимость умения веселиться. Если люди в команде падали духом, он брал свою губную гармошку или местную гитару и поднимал всем настроение, играя какой-нибудь всем нам известный мотив.

На борту МКС есть мешок с праздничными штуками: маленькая рождественская елка с гирляндой, пластиковые пасхальные яйца, новогодние шумелки, набор праздничных шляп и тому подобное. Все эти вещи с годами постепенно скопились на станции и теперь могут предоставить интересные археологические данные о неформальном прошлом экипажей МКС, но я вспомнил о них из-за того, что Роман всегда любил покопаться в этом мешке. Перед сеансом видеосвязи с семьей или друзьями, перед записью праздничного поздравления для кого-нибудь или перед одним из наших совместных обедов он надевал дурацкий оранжевый жилет и очки Граучо Маркса — все это для того, чтобы принять нелепый вид и заставить людей немного посмеяться. Еще он любил ввернуть для смеха какие-нибудь недавно выученные английские жаргонные выражения. Как-то раз мы работали со сложным элементом оборудования, который нужно было немного потрясти, и вдруг Роман с сильным русским акцентом скомандовал: «Shake what your mama gave ya!» («Ну-ка потрясите тем, что досталось вам от мамы!») — и залился смехом.

* * *

Мне приходилось работать и со сложными людьми тоже. Один особенно несносный астронавт участвовал в нескольких полетах шаттла, на которых я выполнял функции оператора связи. Нам пришлось контактировать с ним очень тесно, особенно в той экспедиции, на которой он был командиром экипажа. Оператор связи — это доверенное лицо экипажа корабля на Земле, и мне на самом деле нравилось делать все возможное, чтобы для команды все проходило гладко, — за исключением полетов, когда пришлось работать с этим парнем. Он обладал высоким уровнем технической подготовки, но при этом был заносчивым и конфликтным человеком, из тех, кто постоянно со мной ругался, критиковал меня и недвусмысленно давал понять, что я был бестолковым неумехой. Я начал страшиться общения с ним, и, когда он бранил меня на виду у всего Центра управления, я хотел огрызнуться в ответ, перевести спор в формальную плоскость, заручиться поддержкой и попытаться убедить всех, что я все сделал правильно, — все, что касалось этого человека, раздражало меня и заставляло выбирать неверный путь как в профессиональном плане, так и в личном.

А потом я понял: ба, да ведь он действует очень эффективно! Просто таков его метод соперничества — запугивать и унижать других. Он стремился оказывать негативное воздействие, и его метод работал. Ему действительно удалось заставить меня усомниться в собственной квалификации.