Игра по правилам - Дик Фрэнсис

Я вернулся к входной двери. Брэд по-прежнему стоял возле машины, глядя в сторону дома. Я дал ему понять знаком, что все в порядке, и он уселся за руль, а я закрыл тяжелую дверь и, пройдя в малую гостиную, стал методично снимать подряд все книги с полок и, пролистав каждую из них, возвращал на место.

«Пустых» книг оказалось десять, с названиями типа «Рассказы об Австралии» или «На муле через Патагонию». В четырех из них, включая ту, что была с письмами Клариссы Уильяме, ничего не оказалось. В одной лежал большой резной ключ. Еще в одной — дорогие на вид золотые часы, их стрелки указывали точное время.

Те часы, что были на Гревиле в Ипсуиче, относились к разряду вещиц с большим количеством непонятных по назначению кнопок. Они лежали теперь возле моей кровати в Хангерфорде, издавая время от времени какие-то сигналы и показывая, в какой стороне находится север. Плоские золотые элегантные часы, оказавшиеся в «пустой» книге, были совершенно другого характера, словно принадлежали другому человеку, и, перевернув их на ладони, я прочел на обороте надпись: «Г., любовь моя, К.».

«Ей трудно было предположить, что они здесь, — подумал я. — Она их не искала. Она искала лишь письма и случайно наткнулась на них раньше». Я положил часы обратно в книгу-шкатулку и поставил ее на полку. У меня не было никакой возможности вернуть их ей, а может быть, она бы и не хотела этого, из-за надписи.

В двух из оставшихся книг лежали какие-то ключи, в одной — сложенная инструкция, подробно рассказывающая о том, как вмуровывать сейф в бетон. В последней оказались две маленькие пластиковые коробочки с двумя мини-кассетами, на каждой из которых была напечатана надпись: «Микрокассета». Длина кассетных футляров не превышала двух дюймов, ширина — полутора, почти невесомые кассеты были чуть меньше.

Я в нерешительности подержал одну из кассет в руке. Нигде среди аккуратно сложенных вещей Гревила я пока не видел мини-плейера для этих кассет. Правда, это совсем не означало, что я его так и не найду. «На сегодня хватит», — решил я и оставил крошечные пленки в книге.

Мрачно смотрел я на пестрые корешки книг с их секретами, уже стоявших на своих местах. Ни одного алмазика.

Инструкция для установки сейфа — дело хорошее, но где он, этот сейф? Пленки — тоже хорошо, однако где же плейер? Ключи? Замечательно, но где соответствующие замки? Самым обидным было то, что Гревил и не намеревался оставлять этих головоломок без ответов. Он просто был так устроен, а они были его неотъемлемой частью.

Входя в дом и выходя из него, я обратил внимание на то, что в проволочном контейнере почтового ящика скопилась почта. До назначенной в баре встречи еще оставалось время, и, чтобы его как-то заполнить, я вытащил письма из ящика, принес их в малую гостиную и стал вскрывать конверты.

Это казалось чем-то предосудительным. Я повторял себе, что это необходимо, но все равно чувствовал, словно ступаю на территорию Гревила, отгороженную им от посторонних. Там были счета, просьбы о благотворительных пожертвованиях, информация банка о его личном счете, минералогический журнал и два приглашения. Ни одного письма от лицензентов или ювелиров из Антверпена. Я положил письма в большой пакет от минералогического журнала, добавил к ним другие, найденные мною в ящичке под телефоном, и, собираясь взять это с собой в Хангерфорд, уныло отметил, что неизменно испытывал отвращение к бумажной волоките. У меня постоянно скапливались горы своих бумаг. Возможно, вынужденная причастность к бумагам Гревила меня как-то изменит.

Свернув за угол, Брэд подвез меня к бару «Рук-энд-Касл» в половине шестого. Он показал на телефон, давая мне понять, как я смогу сообщить ему, когда освобожусь. По кривой улыбке, едва уловимой на его лице, я понял, что эта затея ему даже понравилась.

Пивной бар «Рук-энд-Касл» выглядел старомодным как снаружи, так и внутри — питейный оазис, спокойствие которого не нарушалось звуками отсутствовавшего в нем музыкального автомата. Там было обилие темного дерева с висевшими на его фоне абажурами «Тиффани» и маленькие столики с подставками для пивных кружек. В это время в него уже начала стекаться окончившая работу публика, представленная в основном мужчинами в строгих костюмах, и, войдя в дверь, я остановился, чтобы привыкнуть к относительному полумраку и дать возможность разглядеть мои костыли тому, с кем я собирался здесь встретиться.

Поскольку интереса ко мне никто не проявил, я понял, что Эллиота Трелони еще не было. Подойдя к стойке бара, я заказал воды и принял обезболивающее, так как уже подошло время. Утренний галоп совсем не способствовал заживанию лодыжки, но сожалеть по этому поводу не стоило.

Крупный мужчина лет пятидесяти вошел в дверь с видом человека, бывавшего здесь не раз, и целеустремленно осмотрелся. Остановив взгляд на моих костылях, он без колебаний подошел к стойке бара.

— Мистер Фрэнклин?

Я пожал протянутую мне руку.

— Что вы пьете? — бодро спросил он, глянув на мой стакан.

— Перье. Тоже временно.

Он тут же улыбнулся, обнажая белые зубы.

— Не возражаете, если я закажу себе двойное виски? Мы с Гревилом частенько пили именно это. Мне будет его страшно не хватать. Расскажите, что произошло.

Я стал рассказывать. Он внимательно слушал, но в конце лишь сказал:

— Мне кажется, вам здесь очень неловко сидеть.

Почему бы нам не пересесть за столик?

Без лишней суеты взяв мой стакан вместе со своим, только что поданным ему барменом, он отнес их к двум стоявшим под разноцветным абажуром возле стены деревянным креслам.

— Здесь удобнее. — Сделав глоток, он посмотрел на меня через стекло своего бокала. — Значит, вы и есть тот самый брат, о котором он говорил. Вы и есть Дерек.

— Я Дерек. И вообще-то я его единственный брат. Правда, я не знал, что он рассказывал обо мне.

— Да-да. Время от времени.

Эллиот Трелони был высокого роста и почти лысым. Он носил полукруглые очки, и, глядя на несколько пухлое, но здоровое лицо, тонкие губы и морщинки возле глаз, я бы, недолго думая, назвал его реалистом с чувством юмора.

— Он вами гордился, — сказал Трелони.

— Гордился? — удивленно переспросил я. Он едва заметно кивнул.

— По субботам утром мы часто играли вместе в гольф, и иногда он стремился закончить до начала скачек в Сандауне в два часа или еще каких-нибудь, и все потому, что в состязаниях принимали участие вы и их показывали по телевизору. Он любил смотреть на вас. Ему нравилось, когда вы побеждали.

— Он никогда не говорил мне, — с сожалением сказал я.

— Это не в его духе, насколько я могу судить. Пару раз мы смотрели скачки вместе, и, после того как вы выиграли, он сказал лишь: «Вот и хорошо».

— А когда я не побеждал?

— Когда не побеждали? — Он улыбнулся. — Вообще ничего. Как-то раз, когда вы чуть не сломали себе шею, упав с лошади, он сказал, что будет рад, если вы бросите это занятие, поскольку скачки связаны с большим риском. Ирония судьбы, а?

— Да.

— Боже мой, как мне будет его не хватать. — Его голос прозвучал глухо. — Двадцать лет мы были друзьями.

Я почувствовал, что завидую ему. Мне невыносимо хотелось того, что уже никогда не вернуть, и чем больше я слушал людей, вспоминавших Гревила, тем горестней мне становилось.

— Вы полицейский судья? — спросил я.

Он кивнул.

— Мы часто вместе сидели на судебных заседаниях. Я стал заниматься этим благодаря Гревилу, но мне всегда было далеко до него в этом отношении. Казалось, он инстинктивно мог отличить ложь от правды. «Искренность и доброта всегда очевидны, — говорил он, — и лишь в их отсутствие начинаешь искать ответы на вопросы».

— Какие дела вы разбирали... разбираете?

— Всякие. — Он мельком улыбнулся. — Воровство. Бродяжничество. Хранение наркотиков. Уклонение от платы за лицензию на телетрансляции. Преступления на сексуальной почве... я имею в виду проституцию, изнасилования, совращение несовершеннолетних. Гревил, казалось, мог всегда безошибочно сказать, где кроется ложь.

— Продолжайте, — попросил я, когда он замолчал. — Что-нибудь еще?

— В Вест-Лондоне много дипломатов из разных посольств. Вы не поверите, что они вытворяют, пользуясь дипломатическим иммунитетом. Гревил ненавидел дипломатическую неприкосновенность, но мы вынуждены ее предоставлять. Кроме этого, мы имеем дело со всякими мелкими бизнесменами, которые «по забывчивости» не платят дорожные налоги, разъезжая на служебных машинах, и разбираем сотни случаев угона машин. Другие дорожные нарушения, например, превышение скорости и тому подобное, разбираются отдельно, как и мелкие правонарушения и дела несовершеннолетних. Иногда нам достается и предварительное следствие дел об убийствах, но мы, разумеется, должны передавать их в суд коронеров.

— Вас все это никогда не угнетало? — поинтересовался я.

Сделав глоток, он задумчиво посмотрел на меня.