Ловцы снов - Елизавета Александровна Рыкова

я?

И самое интересное – не сожжёт ли однажды этот реактор меня?

Пока я размышлял, Эгле вернулась и доложила, что у всех забегаловок, кроме одной, двери нараспашку.

– Хорошо-о… – протянул Марсен, вытаскивая руки из карманов и расправляя плечи. – Следите за ритмом.

Следить надо было действительно только за ритмом. Мелодия почти не читалась. Был странный и чёткий ритмический рисунок в строчках, которые Марсен произносил нараспев, неожиданно высоким и резким голосом. Я прислушался. Это была не кэлинга и не алинга. Слова походили на звукоподражания языка Восточного берега, но вряд ли были ими.

Серое небо словно потемнело ещё больше. Перегоняя нас, по улице к перекрёстку скатился сильный порыв ветра, взъерошивший деревья. Честно говоря, когда я заподозрил, что это всё творит Марсен, мне стало жутковато.

Последний шагал вдоль дома, подняв голову и бросая облакам свои чаячьи заклинания. Его шаги отмеряли сильные и слабые доли, но в сторону открытых дверей он не смотрел. По-настоящему страшно мне сделалось, когда я услышал перестук.

Клянусь, они все застучали. Я бы очень хотел, чтобы это было не так, но они стучали. Одна открытая дверь, другая, третья. Все сопровождали наш путь «занимательным ритмическим рисунком». Можно было бы, конечно, сказать, что это просто совпадение, из вредности подняться и спуститься ещё раз, найти «дятла», который бы выбивался из ритма, но мне не хотелось этого делать. У меня было стойкое ощущение, что «дятла» я не найду, и тогда мне совсем поплохеет.

И мне, конечно, поплохело. Потому что я понял одну вещь – «дятлы» тут совершенно ни при чём. Из четвёртой кофейни, когда мы двигались мимо, вышла девушка. Она слишком сильно толкнула дверь, та распахнулась с громким стуком… попав точно в сильную долю. Собрав всю свою смелость, я прислушался к звукам улицы. Так и есть. Они звучали аккомпанементом голосу Марсена.

Это было ужасно.

Впрочем, Эгле очень понравилось.

– Продолжать? – спросил Марсен у неё, когда мы миновали спуск.

Эгле сморщила нос и помотала головой:

– Ты погоду портишь. Можно сделать обратно?

– Конечно, – легко согласился Марсен. – Сделай.

Разумеется, это была всего лишь очередная дурацкая шуточка. Но Эгле серьёзно кивнула, точно Марсен на самом деле уполномочил её менять погоду. Как будто он отдавал ей не небо, а сочинение на проверку. Ей не понравился там какой-нибудь деепричастный оборот, и вот она просит разрешения перестроить фразу.

Эгле посмотрела на тёмные тучи, вытянула вверх руку с поднятым указательным пальцем – будто прицеливалась. Пропела строчку на кэлинге, что-то насчёт грома и молний, которые очень-очень пугают. Я даже вспомнил, что слышал эту песню, она была у Эгле в плеере – тогда, в автобусе.

В первый момент я удивился только тому, что у неё такой высокий и чистый голос. А дальше – только бормотал про себя: «Совпадение, совпадение, совпадение, сегодня целый день дует ветер, погода меняется каждые две минуты, ну, это же Ленхамаари, тут погода меняется каждые две минуты, совпадение, совпадение…»

И понимал, что это неправда.

Не знаю, сколько времени понадобилось ветру, чтобы растащить тучи. Очень мало – вот всё, что я осознал.

Эгле ахнула, прижала ладони ко рту. Обернулась к Марсену:

– Как ты это сделал? Я ни звука не слышала.

– А это и не я, – развёл руками Марсен. – Непотребства я прекратил у последней кофейни.

Тут уже мы оба вытаращились на него непонимающе. Он нам в ответ, конечно, улыбнулся.

– Заклинания не поются тайком, Эгле. Даже в шутку. На них всегда есть кому реагировать, особенно при таком ветре. Но, конечно, – он бросил на меня быстрый взгляд, – можешь считать всё это простым совпадением, Сим тоже сейчас пытается себя в этом убедить.

В глазах Эгле, когда она посмотрела на Марсена, была странная тоска. Очень понятная мне тоска.

– Не надо, – мягко сказала она каким-то чужим голосом, – не надо.

Секунд через двадцать я осознал, что злюсь. Очень злюсь. Злюсь, как никогда в жизни.

Я ненавидел это с самого детства. У взрослых есть один плюс – они придумывают сказки. И один минус – они сами выбирают время, чтобы сказать тебе, что чудес не бывает. Они думают, что лучше знают, когда ты к этому готов. Почему-то они считают, что создать иллюзию чудесной дружелюбной реальности, а потом зверски уничтожить её у тебя на глазах – это такой этап становления личности, без которого ну вот никак. Может, они и правы. Только непонятно, когда им верить, а когда нет. Они учат тебя, что врать нехорошо, а потом попрекают за то, что ты не слишком изворотлив. Они учат тебя защищать слабых, а потом пишут замечания в дневник за драки. Это не твоё дело, понимаешь, это его дело. Может, он вообще сам нарвался.

И да, если спросить: «Так значит, не всех слабых надо защищать?», они ответят. Закатят глаза и воскликнут: «Ах, юношеский максимализм!»

И ты понимаешь, к чему ведёт вся эта дрянь. Добро пожаловать во взрослый мир. В мир беспомощности. В мир двойных стандартов и идиотских отмазок. В мир, где честность, дружбу, привязанность можно назвать такими словами, что…

Что можно просто сразу повеситься, если ты с кем-то дружишь, с кем-то честен, к кому-то привязан. Всё это будет характеризовать тебя как неудачника.

Марсен, конечно, был не из таких. Он был хуже. Особенно я ненавижу «героев на один день», которые стремятся вернуть иллюзию чудесной реальности. Пусть малютки порадуются, им ведь и так недолго осталось. Эти «герои» точно знают, что малютки ни за что не решатся повторить чудо сами. У них кишка тонка посмотреть в лицо разочарованию. Но зато проживут остаток бессмысленной жизни с надеждой, с верой в чудо, с этим чёртовым драным дрессированным и кастрированным котом Шрёдингера – было или не было?

Я встал рядом с Эгле, перед Марсеном.

– Крючконосый, – начал я, – если ты ещё не понял, мы больны. Возможно, никогда не вылечимся. Мы никогда не будем заниматься звукомагией и не будем творить чудес. Нужна публика – убирайся туда, где понимают кэлингу. Хочешь играть с нами в поддавки, чтобы мы чувствовали себя людьми… – Я объяснил ему, куда он может засунуть свою жалость.

Как и всегда, когда я говорил ему гадости, Марсен смотрел на меня без тени гнева. Правда, на этот раз даже не стал прикидываться виноватым школьником. И ещё глаза неуловимо потемнели. Всё тот же песок на отмели, но уже в пасмурный день.

– Прости, – спокойно ответил он, – я не знал, что ты так это всё воспринимаешь.

До дома Эгле