Пристанище пилигримов - Эдуард Ханифович Саяпов

Потом она долго застёгивала пуговки, играя на нервах у моей жены; после чего отправилась в гардероб, где очень долго скреблась, копошилась, роняла какие-то вещи, — ни то губную помаду, ни то зеркальце, — и было совершенно невыносимо ждать, пока она уберется.

Я попытался разрядить обстановку:

— Леночка, может, кофейку?

— А водка есть? — спросила она хриплым голосом, слегка кашлянув.

— О-о-о-о, о чём ты говоришь? В этом доме может не оказаться хлеба, а водка здесь никогда не переводится, — ответил я.

Она пошла на кухню, небрежно кинув в мой адрес:

— Ну тогда наливай… муженёк.

Я, конечно, подсуетился, и мы выпили не чокаясь, потом деловито закурили.

— Она ещё здесь? — спросила Мансурова раздражённым тоном, но в ту же секунду я услышал, как Таня застегивает молнию на сапогах и с облегчением выдохнул.

Она вышла из кладовки в лихо заломленном берете, в двубортном чёрном плаще с пояском, подчёркивающим её тонкую талию. На ней были высокие ботфорты и кожаные перчатки, и всем своим видом она напоминала задиристого гасконца — только усов не хватало и шпаги.

Танька ехидно улыбалась: её буквально распирало от чувства собственного превосходства и глубокого удовлетворения. Мне даже хотелось ляпнуть по этой наглой физиономии, настолько она была отвратительна в этот момент. Положив мне руку на плечо, она промурлыкала словно кошка:

— Ну что, влип, очкарик?

— Проваливай отсюда. Без тебя разберемся, — пробурчал я, открывая входную дверь; в углу, у самого косяка, я увидел ярко-голубой зонт, на поверхности которого резвились весёлые афалины.

— И зонтик свой забирай… Своего барахла хватает.

— Может… проводишь? Поздно уже… — Она замешкалась на пороге и даже попыталась устроить маленький скандалец: — Ну почему я должна тащиться одна?! Ты меня привез — ты меня и отвози!

Она топала каблучком, надувала щёки, гнула свои чёрные брови, бесцеремонно толкала меня в грудь, пытаясь выжать из этой ситуации максимум дивидендов, как вдруг мембрана моего уха буквально прогнулась под напором насыщенного и очень плотного баса, исходящего с кухни, — это прозвучало как пароходный гудок:

— Послушайте!!! Деточка!!! А не пойти ли Вам на хуй!!! — И уже гораздо мягче: — Хотя Вы там уже были полчаса назад.

Таня вздрогнула, замерла и посмотрела на кухню тревожным взглядом — самодовольная улыбка исчезла с её лица.

— Ну ладно, сама доберусь, — сказала она шёпотом и тут же крикнула с пионерским задором через моё плечо: — До свидания, Елена Сергеевна! Извините за беспокойство!

Вразвалочку, с достоинством, оттопырив и без того оттопыренную задницу, она выкатилась в коридор. Я закрыл дверь и с облегчением выдохнул. В тот момент я был уверен, что наши отношения закончились раз и навсегда. Всё! Хватит! Нагулялся!

На кухню я вернулся, как побитая собака. Было слышно, как гудит холодильник, — в доме установилась кладбищенская тишина. Лена сидела у окна и задумчиво смотрела в одну точку. Я помог ей раздеться, снял с неё ботильоны на высоченных каблуках и обнаружил, что у неё совершенно мокрые ноги; стянул с неё носочки, бросил их в стиральную машину и принёс тёплые шерстяные… Потом налил водки — мы выпили молча, и на бледном лице её появился слабый румянец.

Всё это время она не проронила ни слова — она как будто окаменела. Даже когда она отойдёт от шока и постарается забыть этот неприятный вечер — её сердце не забудет и она ещё долго будет поглядывать на меня с опаской и недоверием, ожидая от меня очередной подлости, и отныне она будет искать в каждом моём слове какой-нибудь подвох.

Она уже курила третью сигарету подряд, а я крутился тут же на кухне: помыл посуду, протёр полы мокрой тряпкой, поскольку она наследила, поставил чайник на плиту, нарезал бутербродов с сыром и с колбасой, — а что, естество своё берёт… И вдруг, словно очнувшись, она спросила:

— Ты меня любишь… хоть немножко? Или всё кончено?

От неожиданности я замер и вытянулся в струнку, словно легавая на дичь… Я даже слегка очумел — в этом балагане совершенно неуместный вопрос. «Заманивает… — подумал я. — Заманивает в какой-то блудняк. Прямо сейчас придумала. Что может быть страшнее раненой волчицы?»

Я мог бы понять всё что угодно: буйное помешательство, хлёсткий удар по щеке, прилетевшую в голову сковородку, отчаянное битьё подаренных на свадьбу китайских сервизов, опухшую физиономию с размазанными подводками и чёрными зигзаги в тональной пудре, небывалые пророчества и жестокие проклятия, обильно перчёные трёхэтажным матом, — но этот витальный вопрос совершенно выбил меня из колеи, ведь я приготовился врать и защищаться. «Месть — это такое блюдо, — подумал я, — которое подают холодным, и она сейчас пытается себя остудить. Интересно, что она задумала? Как решила использовать эту ситуацию?»

Я пытался выдавить из себя хотя бы слезинку, мне хотелось окутать её красивыми словами о любви, я хотел прижать её к сердцу, чтобы растопить лёд между нами, но у меня ничего не получалось: внутри не было никакого огня, только космическая пустота и какой-то странный рокот, нарастающий с каждой секундой и вызывающий животный страх.

Я смотрел на неё не отрываясь, я искал хоть что-то, за что можно было зацепиться, но передо мной сидела совершенно чужая женщина, к тому же некрасивая. Почему я прожил с ней девять лет? Почему я считаю её самым близким человеком на свете, ведь я абсолютно её не знаю и она не знает меня? Мы встретились случайно, зацепились языками, через неделю переспали, а потом… Я не помню, как она стала единственной и неповторимой, и вот сейчас она сидит с таким видом, словно я ей что-то должен — обязан как земля колхозу.

Лена смотрела на меня вопрошающим взглядом и ждала ответа, — пауза слишком затянулась, — и вдруг я обратил внимание, что через дырку в носке у неё вылез большой палец с облупившимся розовым ногтём… Это было так трогательно, что у меня навернулась слеза, как будто в глазик попала ресничка, и я заморгал, заморгал, заморгал, и на меня снизошла благодать: горячие слёзы катились по щекам, я плакал и улыбался, словно не понимая, что со мной происходит, словно радуясь неожиданному облегчению, и восторженная Мельпомена парила над моей головой и тихонько хлопала в ладоши.