Эксперт № 29 (2013) - Эксперт Эксперт

Знаменитый краудфандинговый сайт Kickstarter продолжает оставаться главным источником прогрессивных и оригинальных гаджетов. Вот недавно там появился проект ручки Lernstift — эта электронная штука должна научить детей писать не только без орфографических ошибок, но и красивым почерком, а это уже практически совсем забытое умение.

Внутри помещен мини-компьютер, который работает под Linux, оптический датчик движения и вибрационный механизм, который сработает при обнаружении ошибки, модуль оперативной памяти объемом 128 МБ и Wi-Fi, чтобы передавать текст на экран смартфонов и планшетов. Если слово написано с ошибкой — вибрация, если устройство не может распознать почерк владельца — тоже вибрация. Так ручка выполняет орфографический и каллиграфический контроль.

Если авторам проекта немецким программистам Фалку Волски и копирайтеру Даниэлю Кесмахеру удастся до 9 августа собрать 120 тыс. фунтов стерлингов, ручка будет запущена в серию, производственную базу они уже нашли. На Kickstarter каждый может оформить предварительный заказ, заплатив примерно 150 долларов, то есть столько ручка Lernstift и будет стоить. Сначала она будет поддерживать английский и немецкий языки, но потом и многие другие, в том числе, кстати, русский.

Вместо политических

Максим Соколов

Максим Соколов

Приговор Ленинского суда г. Кирова, присудившего киберактивисту А. А. Навальному пять лет лишения свободы, породил предсказуемую критику, заключавшуюся в том, что: а) суд не сумел убедительно доказать, что использованная А. А. Навальным коммерческая схема (фирма-прокладка) была противозаконной; б) даже если была, есть множество примеров тому, как много более сомнительные негоции на много более крупную сумму карались гораздо мягче или вовсе не карались в том случае, если негоциант отличался большей лояльностью действующей власти. Что есть неприкрытое проявление формулы «Друзьям — все, врагам — закон». Причем закон в его максимально суровом толковании.

Об этом много написано, будет написано еще больше, и данная претензия неопровержима. Действия власти в деле А. А. Навального и правда были далеки от бесстрастия и беспристрастия, и это ее не красит. Зададимся, однако, вопросом, было ли такое поведение власти совершенно неожиданным. Если было, то свои грехи власть умножила еще и коварством — вдруг взяла и использовала против своего оппонента имеющиеся у него в шкафу скелеты, хотя об этом договора не было. Если же отношения власти с оппозиционером вообще не были предметом конвенционального регулирования и строились по принципу a la guerre comme a la guerre — судя по тому, что оппозиционер открытым текстом обещал посадить в тюрьму В. В. Путина и его присных, дело обстояло именно так, ибо неуважительно же было бы допустить, что тут мы просто имели дело с «собака лает, ветер носит», — тогда смело вступать в бой, имея такие незащищенные шкафы, есть полное безрассудство.

Это не значит, что должно вообще отказаться от политической борьбы, потому что власть может и огрызаться, и при этом весьма болезненно. Вопрос в другом: нельзя ли претендовать на политическое лидерство, вообще не имея в бэкграунде фирм-однодневок, надежных схем и негоций на грани (или за гранью, тут мнения всегда расходятся) фола. Ведь проблема не только в том, что власть коварна и жестока, но и в том, что ее оппоненты замечательно облегчают ей задачу, представляя в распоряжение режима не просто не идеальную (все грешны, один Христос безгрешен), но нарочито не идеальную с точки зрения народных представлений биографию. Эффективное гешефтмахерство не ценимо в широкой публике, и это непреложный факт.

Причем факт далеко не только российской жизни. Домогательство злата и домогательство власти на личностном уровне разнесено практически везде. Правила игры таковы, что политики, и уж тем более общественные активисты, и уж трегубо — разгребатели грязи не должны источать из всех своих пор то, что источает новорожденный капитал. И даже если обстоятельства сложились так прискорбно, что действующий политический корпус источает — и весьма, желающие прийти ему на смену и установить более совершенные правила должны сами этим правилам более или менее соответствовать.

Можно всем этим пренебрегать и указывать на вопиющее несовершенство нынешней власти — примерно как А. М. Горький вдохновенно взывал к социально-близким каналоармейцам, извиняя их деяния: «Да любой капиталист (resp.: жулик и вор из “Единой России”) в тысячу раз больше ворует!» Другой вопрос, чем кончится попытка со средствами такой годности.

Ведь среди претендентов на лидерство не просто встречаются — наряду с прочими — также и люди, запутавшиеся в надежных схемах. Среди претендентов на лидерство встречаются только они. М. Б. Ходорковский с АО «Апатиты» и скважинной жидкостью, А. А. Навальный с букетом фирм-однодневок, ярославский мэр Е. Р. Урлашов, лечивший зубы на Лазурном Берегу и прямо оттуда собиравший дань с купцов etc. — a других-то и нет.

И когда М. Б. Ходорковский возводит нынешний эффективный облик оппозиции к давней советской традиции: «Для России нет ничего необычного в осуждении политических оппонентов власти по уголовным статьям — и во времена сталинского террора, и в хрущевско-брежневские годы наша судебно-правоохранительная система исправно выставляла оппонентов режима обычными уголовниками, позволяя руководителям страны лицемерно заявлять про отсутствие политзаключенных» — это просто неправда.

Да, Солженицын справедливо замечает, что «58-я статья не составила в кодексе главы о политических преступлениях, и нигде не написано, что она “политическая”… Так УК открывается с того, что отказывается признать кого-либо на своей территории преступником политическим — а только уголовным». Но формальный отказ юристов — не более чем формальный, а все — и те, кто садился, и те, кто был на воле, и те, кто сажал, — прекрасно понимали и не скрывали, что хозяйственные преступления — это одно, а 58-я — это совсем, совсем другое. И по составу, и по санкциям, и по контингенту.

Точно так же и при Брежневе было не менее понятно, что ст. 64, 70 и 190-1 УК — для политических, а для хозяйственников, пусть весьма несправедливые и антирыночные, — но совершенно другие статьи. Если человек распространял «Хронику текущих событий», то, может быть, с точки зрения органов, было бы и соблазнительно впаять ему как за хищение социалистической собственности в особо крупных, — но уж очень неудобоисполнимо. Пришлось бы создавать искусственную с начала и до конца систему доказательств. Тогда как с владельцем дюжины АО, в которых черт ногу сломит (ибо в этом и есть их назначение), задачи карательного следствия существенно облегчаются. Спрашивается, зачем их облегчать? Тем более когда «Мой идеал — полнейшая свобода, // Мне цель — народ, и я — слуга народа».

Если российская действительность такова, что человек, не провернувший несколько надежных схем, ни при каких условиях не может стать политическим лидером, тогда такое печальное единообразие судеб было бы объяснимо. Если же такой роковой необходимости заляпываться в кривых хозяйственных делах в качестве предварительного условия служения народу нет, это не значит, конечно, что судьба оппозиционера станет безоблачной, но она станет другой — существенно более ясной, недвусмысленной и внушающей уважение.

«Только бы не пострадал кто из вас, как убийца, или вор, или злодей, или как посягающий на чужое; а если как Христианин, то не стыдись, но прославляй Бога за такую участь» (1 Пет. 4: 15–16).