Самая настоящая любовь. Пьесы для больших и малых - Алексей Слаповский

ГРИГОРЬЕВ. Извинитесь, молодой человек.

ИГОРЬ. Я никого не оскорблял. Я выразил свою ненависть. А ненавистью оскорбить нельзя, это благородное чувство! Нет, в самом деле. Я получил хорошее воспитание. Никогда никого не оскорбил. Дрался только защищаясь – с огромной неохотой. А ведь это интересно, не правда ли? Жить полной жизнью! Быть таким сибирским ушкуйником, таким этаким! – а?

ГРИГОРЬЕВ. Это вы в мой адрес?

ИГОРЬ. В твой, козел.

ГРИГОРЬЕВ. Я же тебя убью, мальчик.

ИГОРЬ. Не успеете. До свидания. (Проходит мимо, стремительно, быстро – и Григорьев вдруг падает. Игорь останавливается.)

ЛЕНА. Ты что сделал? (Опускается на колени над Григорьевым.)

Игорь садится в кресло.

ИГОРЬ. У нас практикум был, пригласили тренера по восточным единоборствам. Поскольку журналистика становится опасной профессией. И я его отдельно попросил показать не весь этот идиотский комплекс, а один прием, но такой, чтобы человека сразу выключить. Он показал. Очень эффектно, правда? Не бойся, не до смерти… Черт его знает… Раньше хотя бы одно точно знал: что люблю тебя ужасно. А теперь вообще ничего не знаю. Кошмар. Пойти, что ль, в самом деле, повеситься?

Встает, выходит.

Григорьев, очнувшись, садится. Потом тяжело встает.

ГРИГОРЬЕВ. Ловко он меня… Я вот все думаю. Ты уверена, что твоя мама… Мне показалось, что она – абсолютно нормальный человек.

ЛЕНА. Мне тоже иногда так кажется. И ей иногда так кажется. Я уеду, а ты оставайся с ней.

ГРИГОРЬЕВ. Дело не в этом.

ЛЕНА. А в чем? В чем? Скажи, я слушаю!

ГРИГОРЬЕВ. Я действительно… То, что я говорил… Но ситуация другая. Если твоя мать узнает, она с ума окончательно сойдет.

ЛЕНА. Вы о чем?

ГРИГОРЬЕВ. Тебе нельзя… Я страшный человек. Ты даже не представляешь, какой я страшный человек.

ЛЕНА. Вы что вообразили себе? Что я в вас влюбилась, что ли? Вы в зеркало давно смотрелись?

ГРИГОРЬЕВ. Нет, если бы другая ситуация…

ЛЕНА. Слушайте внимательно. Я отношусь к вам с полным равнодушием. Я просто подразнила его, вот и все.

ГРИГОРЬЕВ. Да, да… Главное – я женат. То есть мы давно уже вместе не живем… Но официально я женат… И не в этом дело. Меня нельзя любить.

ЛЕНА. Вы здорово ушиблись, я вижу. Никто вас не любит. Я не люблю вас. Ни как отца, ни как человека. Никак.

ГРИГОРЬЕВ. Я знаю. Меня никто не любил – никогда. Кроме твоей мамы.

ЛЕНА. Я тоже тебя люблю.

ГРИГОРЬЕВ. Тебе просто хочется отца.

ЛЕНА. Я хочу не отца, а мужа. Я женщина, Владимир Сергеевич. Я только что стала женщиной. Недавно. Я тебя люблю. Кошмар какой-то.

ГРИГОРЬЕВ. Тебе кажется. Тебе просто хочется что-то… Куда-то… На край света. А края нет. Ничего нет. Люди идут, идут, идут. Приходят. И понимают, что им это было не надо…

ЛЕНА. Нет, как странно… Как легко говорить, что любишь, когда действительно любишь. То есть когда не любишь, тоже легко, но не так.

ГРИГОРЬЕВ. Я твой отец. И у тебя мать, которая…

ЛЕНА. Я круглая сирота. Мама меня не любила. Она всю жизнь ухлопала на любовь к тебе. Нет, она очень обо мне заботилась. Так часто бывает. Матери, которые не любят детей, бывают очень заботливыми. Я буду заботливая мать, образцовая мать.

ГРИГОРЬЕВ. Ты плохо себя знаешь. Ты заранее себе придумала жизнь. Так нельзя. Может, через год ты сама себя не узнаешь. Давай так: я уеду, пришлю письмо – и ты приедешь ко мне. А мама ничего не будет знать.

ЛЕНА. Нет. Уезжай один.

ГРИГОРЬЕВ. Не понимаю. Ты же сказала…

ЛЕНА. Люблю, да. И хочу любить как можно дольше. Поэтому уезжай.

ГРИГОРЬЕВ. Значит, вместо одного мертвеца другого хочешь завести?

ЛЕНА. Ты живой. И может, я еще приеду. Я не знаю. Просто мне так хорошо сейчас, что не хочется ничего менять.

ГРИГОРЬЕВ. Послушай. Или мы сейчас все выясним – или оба с ума сойдем…

Тихо входит Голубева. Одета элегантно.

ГОЛУБЕВА. И тут то же самое. Унылые некрасивые люди. Я шла сейчас по улице: кругом некрасивые унылые люди. (Лене.) И твой этот женишок попался – тоже уныл и некрасив. А надо каждый день встречать, как праздник. Может, он и есть самый главный день в жизни. Ну что, будем прощаться?

ГРИГОРЬЕВ. Ты куда-то уезжаешь?

ГОЛУБЕВА. Я никуда не уезжаю. Разве кто-то куда-то уезжает? Это совсем не обязательно. Мы просто будем прощаться – сами с собой. Можно попрощаться – и остаться вместе. Но по-другому. Просто жить. Мама варит суп, жарит котлеты. Мама моет рамы. Починяет одежду. Следит за чистотой в доме. А папа ходит на работу. На работе он работает, а после работы он приходит домой ужинать и смотреть телевизор. А дочка читает книги. Она читает книги, умнеет, а потом выходит замуж. У нее появляются дети, мама становится бабушкой, а папа дедушкой. Потом мама и папа умирают, а дочь живет дальше. Вот и все. И не надо больше ничего придумывать. Любовь, например. Ее немного. Ее на всех людей не хватает. Ее вообще надолго не хватает. Кому-то доставалось, а сейчас все, кончилась она. Для всех. Ее нет. Я когда это поняла, сразу успокоилась. Понимаешь, Володя? Ее нет и не было. Мы с тобой друг друга никогда не любили. Ты согласен?

ГРИГОРЬЕВ (посмотрел на Лену). Не знаю.

ГОЛУБЕВА. Конечно, не было. Потому что если бы была, то жить уже теперь незачем. Признайся, ты меня не любил? Любовь – это одно, а то, что у тебя было – это совсем другое! Ведь так? С ума с вами сойдешь, какие вы неискренние. Ведь не любил, Володя, признайся. Ну, нравилась. Вот и все. Ты согласен?

ГРИГОРЬЕВ. Согласен.

ГОЛУБЕВА. И дочка Леночка не любит меня. Но терпит. И это уже много. Я ей даже иногда нравлюсь, я знаю. А это вообще так много, что просто кошмар. Если люди нравятся друг другу, это уже непереносимое счастье, а мы про любовь какую-то. Если бы была любовь, то люди бы умирали от нее, а они живут. Значит? Ну? Значит?

ЛЕНА. Значит, нет никакой любви, хотя это не так.

ГОЛУБЕВА. Тебе показалось, что ты влюбилась в кого-то? Не бери в голову, это опасно. Лучше всего – выйти за него замуж. И все пройдет. Но это не значит, что я отвергаю страсть, не подумайте! Женщина без страсти – не женщина! Можно страстно стирать мужу носки! Можно со страстью жарить ему картошку. Она шипит и шкворчит, ты румяная и потная, ты вся в страсти, а потом ты суешь в духовку курицу, и она тоже шипит и шкворчит, ты со страстью поливаешь ее соусом, ты разделываешь ее, со страшной страстью ты режешь лук, морковь, помидоры. Кухня переполнена страстью, женщина изнемогает от нее, задыхается от счастья! Разве это не жизнь? С чего я начала?

ЛЕНА. Ты хотела попрощаться.

ГОЛУБЕВА. Какая ты жестокая. Я сказала это в запальчивости. Я вовсе ни с кем не хочу прощаться. Ты меня не собьешь. Мы будем жить вместе.

ЛЕНА. Я его дочь или нет?

ГОЛУБЕВА. Я не помню. Честное слово, я не помню. А какая разница? Если вы нравитесь друг другу, какие проблемы! Вот люди! Выдумают себе запреты и мучаются. Живите на здоровье вместе, только не рожайте детей, чтобы не получились уроды. Я буду смотреть на вас и радоваться. Я умею радоваться без зависти. Я радуюсь за всех людей. Я вчера вечером вышла на улицу. Там было много молодых людей. Девушки, юноши. Они прекрасны. Господи! Вечность можно ходить и любоваться на эти лица, эти глаза! Они прекрасны – и мы тоже прекрасны. Ничего не понимаю! Почему же мы такие несчастные, если мы так прекрасны?

Лена неожиданно выходит.

ГРИГОРЬЕВ. Знаешь что. Ты сама во всем виновата. Ты мне жизнь испортила, дочери, себе! – и теперь дурочку из себя строишь: ничего не помню, ничего не понимаю!

ГОЛУБЕВА. Испортила, да. Это я понимаю. А зачем – не понимаю. Объясни.

ГРИГОРЬЕВ. Что объяснить?

ГОЛУБЕВА. Ну, почему и зачем я испортила жизнь.

ГРИГОРЬЕВ. Это я так. Ничего ты не испортила.

ГОЛУБЕВА. И ты любишь меня?

ГРИГОРЬЕВ. Конечно.

ГОЛУБЕВА. Это хорошо. Я тебя тоже люблю. Без любви нельзя. Ведь все любят друг друга, я заметила. Им кажется, что не любят, а на самом деле – любят. Иначе давно бы все друг друга поубивали. Ведь все такие идиоты и сволочи, что давно пора друг друга поубивать. Но ведь не убивают! Почему? Потому что – любят и терпят. Все друг друга любят и терпят. А мы что, хуже других? Мы опять поженимся?

ГРИГОРЬЕВ. Да. Да, конечно.

ГОЛУБЕВА. Только прямо сейчас, потому что надо успеть.

ГРИГОРЬЕВ. Куда успеть?

ГОЛУБЕВА. Ну, вообще. Мы же всегда опаздываем. А надо успеть. Скажи мне что-нибудь хорошее. Надо успеть, надо успеть.

ГРИГОРЬЕВ. Ты лучшая женщина в мире.

ГОЛУБЕВА. Это я слышала, это я знаю, еще что-нибудь.

ГРИГОРЬЕВ (у окна). Кошка на дереве сидит. Слезть не может.

ГОЛУБЕВА. Это важно! Это очень важно! Все остальное выдумки, а это серьезно: кошка залезла и не может слезть. Надо помочь ей.

ГРИГОРЬЕВ. Она перепрыгнет на карниз, карниз близко.

ГОЛУБЕВА. В самом деле. Господи, Володя, как мне было плохо. Двадцать лет – каждый день. Как мне было плохо, ужасно. Я даже сама удивлялась: надо же, как человеку плохо бывает, сроду бы не подумала.