Самая настоящая любовь. Пьесы для больших и малых - Алексей Слаповский

ГРИГОРЬЕВ. Она перепрыгнет на карниз, карниз близко.

ГОЛУБЕВА. В самом деле. Господи, Володя, как мне было плохо. Двадцать лет – каждый день. Как мне было плохо, ужасно. Я даже сама удивлялась: надо же, как человеку плохо бывает, сроду бы не подумала.

ГРИГОРЬЕВ (обнимает ее). Ничего. Все будет хорошо.

ГОЛУБЕВА. А вот мы праздничный ужин устроим! С шампанским! Дочь, у тебя есть шампанское? Я пойду помогу ей. А ты пока подумай, как ты собираешься устроить нам счастливую жизнь. Ежедневный праздник. Вечное счастье. Ты ведь могучий человек, тебе все по силам. Или даже не надо праздников, а просто объяснишь нам, как мы будем жить. Без фантазий. Где ты собираешься работать, например. Обычные бытовые вещи. Тебя это не обижает? Извини, но иногда надо подумать про обычные вещи. Извини.

Идет на кухню.

Григорьев быстро собирается. Натыкается на стол, тот падает.

Григорьев уходит.

Пауза.

Голубева спокойно выходит из кухни.

Ну вот. Так я и думала. Исчез. Теперь уже насовсем.

Выходит Лена.

Хочешь – догони. Только ничего не получится.

ЛЕНА. Что значит – получится? Я ничего не хочу.

ГОЛУБЕВА. И правильно. Не надо ничего хотеть. Надо просто жить.

ЛЕНА. А ты умеешь?

ГОЛУБЕВА. Нет.

Лена смеется, Голубева тоже.

Входит Игорь.

ИГОРЬ. Я гвозди принес. И клей.

конец

Осколки

пьеса в двух действиях

Действующие лица

Антон, 28 лет

Нина, 22–28 лет (она, как и другие, становится старше по ходу действия)

Вереев Андрей Борисович, отец Антона, лет 43—49

Вереева Ирина Павловна, мать Антона, лет 41—47

Казанкова Элеонора Игоревна, мать Нины, лет 48–54

Рындин Сергей Сергеевич, главврач (потом – бывший), лет 60—66

Коля, врач (потом – главврач), 35—41

ШумАхин, адвокат, от 30 лет

Светик, медсестра, 24–30 лет

Наташа, медсестра, 25 лет

Первое действие

Пока зрители собираются в зале, они слышат напряженный и тревожный шум городской улицы. Автомобили набирают скорость, обгоняют, иногда сигналят, взвывают моторами, с визгом тормозят… Шум нарастает. К моменту начала спектакля громкость достигает предела. А потом звук удара металла о металл. Скрежет. И еще удары, еще скрежет. По звукам понятно, что это крупная авария. Однообразно воет заклинившийся клаксон. К нему добавляются сирены медицинских и милицейских машин.

Тишина.

фрагмент 1

Появляется свет.

Больничная палата. На кровати Антон. (Его не видно.) Вокруг Антона – главврач Рындин, лечащий врач Коля, отец и мать Антона — Вереевы, Нина – в шейном корсете, со шрамом на щеке, опирается на костыль. Сзади – адвокат Шумахин. Под мышкой у него папка. Рядом с ним молоденькая медсестра по имени Светик. Все в больничных халатах.

КОЛЯ. То, что мы сейчас наблюдаем, Сергей Сергеевич…

РЫНДИН. Вы не мне, вы всем, это всех касается.

КОЛЯ. Да. То, что мы наблюдаем, называется вегетативное состояние.

Шумахин что-то шепчет на ухо медсестре. Вереева резко поворачивается к ним.

ВЕРЕЕВА. Что вы там шепчетесь? И выйдите вообще! Вы кто?

ШУМАХИН. Я тоже не посторонний… (Показывает папку.)

ВЕРЕЕВА (Коле). Вегетативное – это как?

КОЛЯ. Вегетативное состояние, то есть состояние, при котором наблюдается отсутствие признаков осознания себя или окружающего, отсутствие осознанных, повторяющихся целенаправленных реакций на слуховые, зрительные, тактильные или болевые стимулы, но при наличии сна и функциональной активность гипоталамуса и ствола головного мозга, достаточная для поддержания спонтанного дыхания и адекватной гемодинамики…

РЫНДИН. Николай… (Щелкает пальцами, вспоминая отчество.)

КОЛЯ. Иванович.

РЫНДИН. Да. Николай Иванович, у нас не консилиум. Проще, пожалуйста.

КОЛЯ. Хорошо. Короче, если это состояние продолжается больше, чем шесть месяцев, то шансов почти ноль.

РЫНДИН. Я бы не сказал, что ноль. Но немного.

ВЕРЕЕВА. Он умрет?

РЫНДИН. Нет. Он будет жить и даже, возможно, довольно долго.

ШУМАХИН. А как жить, извините, что вмешиваюсь? Я в юридическом смысле. Сами понимаете, авария, он считается виновником, то есть доказано, что виновник, пострадало четыре машины, пятеро человек еле выжили – и девушка вот тоже, четверо автовладельцев подали иск, полгода с лишним мы не можем ничего решить!

РЫНДИН. В юридическом смысле это у вас называется… Что-то вроде недееспособный, да?

ШУМАХИН. Совсем?

РЫНДИН. Совсем.

ШУМАХИН. А мне что делать? Вы главврач, вы тогда бумаги составьте соответствующие, чтобы я…

ВЕРЕЕВ (кричит). Выйди отсюда! Я по всем искам за сына отвечу! Сам!

ШУМАХИН (хочет с достоинством отреагировать на крик). А вы, знаете… (Смотрит на кровать.) Извините. Если вы сами, то…

Он выходит. Все некоторое время стоят молча.

НИНА (плачет). То есть он как мертвый?

РЫНДИН. Нет. Николай Петрович…

КОЛЯ. Иванович.

РЫНДИН. Да. Как академик Неговский определяет это состояние с точки зрения науки, помните?

КОЛЯ. Конечно. Больной является живым существом со всеми вытекающими из этого последствиями, касающимися его прав и обязанностей лечащих его врачей.

РЫНДИН (Верееву). Классическая и исчерпывающая формулировка. Из этого следует, Андрей Борисович, что он имеет право на жизнь, а мы обязаны лечить и наблюдать вашего Антона столько, сколько понадобится. Можем у нас в клинике, хотя это обойдется очень недешево…

ВЕРЕЕВ. Я заплачу.

РЫНДИН. А можно дома – принципиальной разницы нет. Потребуются только патронажные сестры и регулярные консультации.

ВЕРЕЕВА. Дома, дома, конечно, дома. Ведь опасности для жизни нет?

РЫНДИН. Прямой угрозы нет.

ВЕРЕЕВА. И все-таки – он может стать… Как раньше?

Рындин смотрит на Колю, предоставляя ему право ответить.

КОЛЯ. Вряд ли.

РЫНДИН. Ничего фатального нет. Лицо совсем нетронуто, надо же… Красивый парень. (Нине.) А вам феноменально повезло, что вы остались живы.

НИНА. Мне – повезло? Вы понимаете, что говорите! И что вы все тут стоите с похоронными лицами? Через год он будет ходить, бегать и смеяться над вами! И мы поженимся! Я ему всю кровь отдам, всю свою…

Коля, который смотрел на датчики, поднимает руку.

КОЛЯ (тревожно). Пульс не очень хороший.

Быстро подходит Светик. Затемнение.

фрагмент 2

Небольшая комната с одним окном, на окне – синие шторы.

Коля и медсестра ввозят кровать с Антоном. Коля устанавливает датчики, медсестра присоединяет системы. За ними входят Вереевы и Нина. Нина уже без костыля.

НИНА (осматривается). Тихо как…

ВЕРЕЕВ. Самая тихая комната в доме.

ВЕРЕЕВА. И удобно – первый этаж.

НИНА. Не знаю… Совсем нет пространства. Шторы холодные. В смысле – цвет.

СВЕТИК. Он же все равно не видит.

НИНА. Но чувствует. Он же может чувствовать?

ВЕРЕЕВА. Ты права, Ниночка, шторы нужно потеплей. У меня есть золотисто-коричневые.

НИНА (подходит к окну). И вид на забор. Когда я в больнице лежала, я тоже три месяца не видела ничего из окна. Не могла подойти. Но мне сказали, что за окном пустырь и какие-то заводские трубы. И я чувствовала эти пустырь и трубы.

КОЛЯ. Оставляем здесь или как?

ВЕРЕЕВА. Зачем? Есть на втором этаже комната.

ВЕРЕЕВ. Я рабочих позову с соседнего дома, чтобы помогли внести.

Он выходит. Коля смотрит в окно.

КОЛЯ. Целый город из коттеджей построили. (Вереевой.) Сколько такие дома стоят, интересно? Если не секрет?

ВЕРЕЕВА. Дома? Какие?

КОЛЯ. Такие, как ваш?

Затемнение.

фрагмент 3

Просторная комната с золотисто-коричневыми шторами на двух окнах. Дверь в коридор и дверь в соседнюю комнату.

Нина сидит в кресле возле Антона, читает вслух.

НИНА. «Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, оттененным длинными ресницами взглядом, густою черною косою, два раза обвивавшею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью…»

Стук в дверь, входят Вереева и Казанкова Элеонора Игоревна, мать Нины.

ВЕРЕЕВА. Не помешаем?

КАЗАНКОВА. Здравствуй, Нина. Читаешь ему? А он разве слышит?

НИНА. Не исключено. Хотя он ничем не показывает.

КАЗАНКОВА. Не устала, дочка?

НИНА. Нет, мам, все нормально.