Забытые пьесы 1920-1930-х годов - Татьяна Майская

ДМИТРИЙ. Видите ли (обводя руками комнату), у Прошки надо разрешение просить даже, чтобы плюнуть.

АРГУТИНСКИЙ. Жизнь, sapristi… (Вдруг кричит.) Не хочу! Не допущу! Мы им покажем. За нас (тише, конфиденциально)… за нас народ.

Входит КОРНЕЙ, вносит скатерть и две чашки, расставляет их.

Еще жива Русь! (Подходит к Корнею, хлопает его по плечу.) Каждый кусточек жалеет. [Дровяной голод, говорит.] Боится, что не хватит, чтобы повесить всю власть и ее сподручных.

КОРНЕЙ. Чаво? Вешать? Зачем? Власть ничего. Для рабочего человека и вовсе хороша.

АРГУТИНСКИЙ (Корнею тихо). Да ты не бойся, он свой.

ДМИТРИЙ подходит к АРГУТИНСКОМУ, дергает его за платье.

КОРНЕЙ. Оно точно, барскому нутру прошкинской власти не переварить.

ДМИТРИЙ (отвел Аргутинского в сторону). Поосторожнее.

КОРНЕЙ. А только нам противу власти идти зачем же?!.. Не резонт и нет расчету. Власть наша. Сами мы и господа. И никому мы ее не отдадим.

Направляется к выходу.

АРГУТИНСКИЙ (Дмитрию). Но он член Союза?

ДМИТРИЙ. Да, профсоюза.

АРГУТИНСКИЙ. Как, sapristi… А я-то ему все выболтал. (Опускается на стул.) Что же теперь? В че-ка, значит?

Входит КОРНЕЙ с подносом из-под самовара, ставит его на стол и выходит на террасу.

О-ох, voilà.

Хитро подмигнув, ищет что-нибудь красное, вдевает в петлицу красный цветок.

ДМИТРИЙ. Вот она, наша умирающая Россия. Пойдите, отдохните.

Уводит его налево, в дверь за ширмой.

КОРНЕЙ спускается в сад.

Явление седьмое КОРНЕЙ, ЛОЛОТ, КОКО

Через некоторое время из правых дверей из-за ширмы входят ЛОЛОТ и КОКО.

ЛОЛОТ (подбежав к террасе). Ах, как хорошо! Какая ширь — Россия. Плакать хочется. (Оглядывается.) Как в детстве у бабушки… Боже мой, точно солнце в душу забралось. Коко! (Тормошит его.) Как прекрасно. Отсюда уехать не захочется.

КОКО. Надо бы спросить хозяев. Нежданные и непрошеные ведь приехали.

ЛОЛОТ (упавшим голосом). А очень гостеприимный дом. Все двери настежь, чего радушнее.

КОКО (осматривая кресло). Дедовское.

ЛОЛОТ. Коко. (Тормошит его.) Мы дома, в России! Там — все чужое. И мы чужие. А тут каждый кусточек — родной.

КОКО. Нет, только двоюродный. Все принадлежит государству. Всего изломало. (Усаживается.) А-ах… Хорошо живали деды, царство им небесное… (Зевает.) И какие дормезы посылались гостям{53}… шестеркой… цугом… А какое вино подавалось… какие пейзаночки прислуживали. (Солнце бьет ему в глаза.) А теперь мы в социалистическом раю, сам себе прислуживай.

Тяжело перетаскивает кресло, садится и дремлет.

ЛОЛОТ. Тсс… Идет кто-то…

Быстро оправляет костюм. У ступенек террасы показался КОРНЕЙ.

Какой-то в красной рубахе.

КОРНЕЙ остановился на террасе, кланяется. ЛОЛОТ отвечает. КОРНЕЙ опять кланяется. ЛОЛОТ отвечает. КОРНЕЙ приближается. Топчется на месте. Почесывается. Откашливается. Опять кланяется.

ЛОЛОТ (смотрит на него испуганно, тоже кланяется, дергает Коко за рукав). Он, должно быть, немой.

КОКО (вскакивает). Кто?.. Что?.. Опять немой?

ЛОЛОТ (показывая, с почтительным страхом). Он — рабоче-крестьянское правительство.

КОКО. Ну и на здоровье. (Опять усаживается.) Дай мне поспать.

КОРНЕЙ (опять кланяется, но фамильярнее). А я думал, она — тальянка. (Конфиденциально.) Должна к им приехать одна барышня.

ЛОЛОТ. Какая барышня?

КОРНЕЙ. Мамзель одна. Тальянка. По нашему ни полслова.

ЛОЛОТ. Вот как — итальянка. То была парижанка, а то… Какой интернационалист.

КОРНЕЙ. Да уж. Теперь без эстого самого интернациналу никак невозможно. Дети малые, и те орут. «Отче наш» забыли, а это орут. Как же! И меня зло берет. Возни што. Цветы режь.

ЛОЛОТ (нетерпеливо). А где ваш мсье? Хорош.

КОРНЕЙ. Молодость. Митрий-то Иваныч постарше нашего будут. И урезонивают. «Брось, грит. Не осрамись. Запустит этто она в тебя буркалы свои и почнет твою кровь пить». А ен: «Для кого, грит, ведьма, а для кого — андел». Греххи э-э-эх! Вон оно, без бога-то как.

ЛОЛОТ. Коко!

КОРНЕЙ. Пойду покличу.

Явление восьмое ЛОЛОТ и КОКО

ЛОЛОТ (подбегает к нему). Коко… (Подождав.) Да проснись, наконец.

КОКО (протирает глаза). Ну?

ЛОЛОТ. Домой.

КОКО. Что?

ЛОЛОТ. Хо-чу до-мой. Слышишь теперь?

КОКО (вскочив). Слышу, слышу. Глухонемой услышит и заголосит. Еще «мама» закричи, ногами задрыгай.

ЛОЛОТ. Хочу домой.

КОКО. С ума сошла. Косточек поразмять не успел.

ЛОЛОТ. Знаю.

КОКО. Ехала и все ахала: «Ах, деревня… ах, воздух… Ах, березовая роща, ах, Россия… ах, хочу работать!»

ЛОЛОТ. Хорошо, знаю, домой.

КОКО. Проснулась. La belle au bois dormant[132]. Политический неуч. В социалистическом государстве нет собственности и нет «домой». Смирись. Просись к мужу. Подумай, как удобно: всегда есть под рукой, кого выругать, на ком плохое настроение выместить. И, так сказать, домашнее социальное обеспечение обеспечено. [А это при пайковой политике о-ой как важно.]

ЛОЛОТ. Ты с ума сошел.

КОКО. Не сошел, но сойду. И по твоей вине. Попробуй-ка найти квартиру. Иди в жилищно-земельный отдел. Стой, кланяйся.

ЛОЛОТ. Чтобы получить квартиру?

КОКО. Комнатку… полкомнаты… четверть комнаты.

ЛОЛОТ. Дальше дробей твои знания не идут? Потом? Не тяни.

КОКО. Потом… Что потом, нельзя сказать — цензура не позволяет. А потом тебя вселят кому-нибудь на голову. И жди развода. Я говорил тебе: обвенчайся большевистским браком… Qui n’en fait pas grand cas[133]. Венчают легко, развенчивают и того легче. А теперь — церковная волокита. А пока брось буржуазно-аристократические предрассудки, живи с мужем по-божьи, патриархально.

ЛОЛОТ взглядывает на него.

Да не на разных половинах, а в одной комнате.

ЛОЛОТ. По домострою?

КОКО. По декрету об уплотнении{54}, что одно и то же.

ЛОЛОТ. Зачем ты злишь меня?

КОКО. Я тут не при чем, видишь? (Указывает на плакат.) Места в доме мало. Дом реквизирован Комитетом по охране памятников и древностей. А пока ты еще не древность, просись к мужу… то есть на место к мужу.

ЛОЛОТ. На какую угодно службу пойду, но его просить не буду.

КОКО. Напрасно. В России классы уничтожены. Есть только «товарищи» и «спецы»{55}. Раз ты не «товарищ», то должна быть «спец». А какая у тебя специальность? Кому ты нужна? Даже в личные секретари не возьмут теперь.

ЛОЛОТ. Я отлично знаю языки.

КОКО. Не поможет.

ЛОЛОТ. На это всегда есть спрос.

КОКО. Да, но… С тех пор как за все надо расплачиваться наличными, а не ордерами, спрос и на этот труд сильно подсократился.

ЛОЛОТ (опускает голову). Я вижу, что я действительно ни на что и никому не нужна. Там, где много таких, как я… кукол… я этого не замечала, а здесь…

КОКО (поднимая ее лицо). Ну, ты плакать? Брось. Что случилось? (Оглядывает комнату.) Ты хотела застать его врасплох… Знаю, знаю. (Несколько раз прошелся по комнате, внимательно разглядывая.) Значит, ехать?

ЛОЛОТ утвердительно кивает головой.

Ну, ехать так ехать. (Застегивается, берет свою палочку.) Собирайся.

ЛОЛОТ. Собирать нечего.

КОКО. А развод?

ЛОЛОТ. Пусть папа говорит об этом. Я для него вышла замуж, пусть он и…

КОКО. И разводится? Так! А может быть, остаться?

ЛОЛОТ сурово взглянула на него.

Нет, нет, едем! Бездомные мы с тобой изгнаннички, божьи страннички. Нужно написать записку. Пиши, Лолот.