Пост-оптимальный социум. На пути к интеллектуальной революции - Аркадий Юрьевич Недель

по Адвайте Веданте, еще точнее – философ-адвайтист, написал две или три книги о Марксе. И никто в этом не видит никакого противоречия.

И.В-Г. Почему?

А.Н. Потому что это Индия! В ней есть место любой мысли, если эта мысль настоящая. Это феномен, чудо, как говорил А. Бэшем. В классической Индии, если вы приходили с мыслью, вас всегда выслушивали, с вами спорили, у вас пытались отнять истину, но отнять не с помощью меча или яда, а интеллектуально, путем аргументов, ища слабые места в ваших рассуждениях. Это называлось брахмодъя. Если это не получалось, за вами шли, у вас учились. Так возник буддизм, ведантийский ренессанс, все что угодно. Отсюда и Маркс вполне сочетается с Шанкарой, поскольку каждый из них несет определенную истину, вернее сказать: выражает один из ее аспектов. Такой подход мне близок, поэтому я чувствую там себя в своей тарелке.

И.В-Г. И Вас не смущает бедность этой страны?

А.Н. Бедной эту страну любят представлять западные газеты. Им очень нравится публиковать фотографии калек, нищих или детей, докучающих европейским туристам. Кстати сказать, такие же точно фото, как правило, публикуются и о России. Вам покажут плохо одетую старуху из какого-нибудь Магнитогорска, стоящей в очереди за хлебом и молоком, или замызганного мужика, спящего на скамейке после запоя и т. п. Вот это и называется пропагандой, о которой Вы меня спрашивали. Подспудное сообщение таких публикаций таково: «Смотрите, как вам повезло в жизни, что вы родились и живете не там! Поэтому не ропщите, не критикуйте, а радуйтесь тому, что МЫ вам даем».

Индийский средний класс, который я знаю, живет порой лучше, чем тот же европейский. Мало кто в Европе из среднего класса может себе позволить содержать двух домработниц, в той же Керале это обычное дело. Что касается моих примечательных керальских знакомств, то одно из них произошло пару лет назад. Через одного своего приятеля, архивиста санскритских рукописей в Тируванантапураме, я познакомился с человеком, которого зовут Рамачандран Мачингаль. Он написал несколько книг, травелогов, о своих путешествиях в самые невероятные места мира, в том числе на Кайлаш. Кайлашу он посвятил массу времени, и его усилия увенчались успехом, так как ему удалось, как он мне рассказывал, встретиться с ведийскими ришами, поэтами-магами, чья традиция отнюдь не исчезла, а вполне жива и сегодня.

И.В-Г. Теми самыми…?

А.Н. Да, теми самыми, которыми всю жизнь занималась Т. Я. Елизаренкова, отчасти В. Н. Топоров и другие исследователи. Нет, разумеется, не теми же, кто непосредственно сочинял Веды (риши смертны, как и люди, несмотря на употребление сомы), но, так скажем, их наследниками по прямой. Тоже неплохо! Как сказал Рамачандран, они его допустили к себе, что случается далеко не со всеми, тем более, что путь к ним не легок. Эти риши живут где-то в Кайлаше, их человек пятьсот и общаются они исключительно в своей среде. Интересно, что по рассказам и описанию Рамачандрана они представляют собой нечто большее, чем обыкновенных человеческих существ. Попадая к ним, вы как бы оказываетесь под бесконечными рентгеновскими лучами, которые просвечивают вас, словно у вас нет внутреннего. Это рентгены сознания, и ничего больше, но вы ощущаете себя беззащитным. Вы перестаете чувствовать время, оно для вас теряет всякий смысл. Вместо него появляются иные измерения.

И.В-Г. Какие?

А.Н. Не знаю, он не уточнял.

И. В-Г. Давайте из Кайлаша вернемся в Израиль. Прибыв в эту страну, с кем Вы общались? В какой ситуации Вы оказались?

А.Н. «Ситуация» – верное слово, при том, что она была общей, каждый стремился создать свою. Сначала я оказался в русскоязычной иерусалимской богеме. Тогда, в начале девяностых, все старались уехать жить именно в Иерусалим. Это были художники и поэты, нам всем было по двадцать, но при этом мы были разными, как по артистическим пристрастиям, так и по жизненным планам, вообще по отношению к миру. Нас объединяло желание выжить, кем-то стать. Представьте стеклянный шар с разнообразными рыбами, который кидают в горную реку. При падении шар разлетается, часть рыб наверняка погибнет от удара и осколков, кто-то не выдержит потока реки, кого-то река отнесет в неожиданное место и т. д. Метафоры Гераклита, но они верны.

Когда распались первые дружбы, на их месте стали возникать другие, более прочные. Со мной это случилось в Тель-Авиве, когда я познакомился с Сашей Гольдштейном, Мишей Гробманом, Евгением Штейнером, Валерием Мерлиным, если назвать самых близких. Гольдштейн жил в центре, и к нему было удобно заходить, когда он соглашался на дружеский треп. Как Вы знаете, он много писал, в том числе и в «Знак времени», который сам стал знаковым в какой-то момент. Прошло восемь лет после смерти Гольдштейна, о нем сказано много всяких слов, в том числе людьми, которые не имели к нему никакого отношения. Заметьте, я не говорю об интеллектуальных, порой достойных врагах, а именно о посторонних. Саша мыслил сердцем, как бы сказали древние китайцы, таким же был его стиль. Удивительно, что при всей нашей с ним именно стилистической разности, мы оставались друзьями долгие годы.

И.В-Г. В чем именно заключалась эта стилистическая разница?

А.Н. Для него красота, красивая фраза спасала мир, а мне всегда казалось, что это мир должен спасать красоту.

И.В-Г. Одно время, насколько я знаю, вы общались очень часто. Гольдштейн познакомил Вас с Гробманом и остальными. Оказал ли он на Вас литературное или какое-либо иное влияние?

А.Н. Литературное только в том смысле, что так, как он, я писать не стал. И зачем? Так пишет Гольдштейн… Получилось почти как у Ницше (смеется). Но, конечно, наши разговоры о литературе, а с ним можно было говорить о любой литературе, запоминались как хорошие стихи, и я часто к ним возвращался. Понимаете, он был тем редким человеком, который не умел говорить банальности, таким же, кстати сказать, был и Пятигорский. И дело даже не в банальностях как таковых. Он все время работал, писал, зачеркивал, писал снова. Он не останавливался даже за несколько часов до смерти; я думаю, что он пишет и сейчас.

И.В-Г. У вас была ощутимая разница в возрасте. При общении Вы ее ощущали? Было ли со стороны Саши некое «учительство», если так можно сказать?

А.Н. У людей, чья задача выжить, нет разницы в возрасте. Я не имею в виду заработать на кусок хлеба, хотя и эта проблема стояла, а выжить творчески. Вы понимаете, это не роскошь, не каприз. Поменяв языковую среду, никто из нас,