Пост-оптимальный социум. На пути к интеллектуальной революции - Аркадий Юрьевич Недель

ясно.

И.В-Г. Тем не менее Жижек отреагировал на суд над Pussy Riot и, на мой взгляд, вполне точно. Вот, например, он говорит: «Была ли акция Pussy Riot циничной? Есть две разновидности цинизма: горький цинизм угнетенных, разоблачающих лицемерие власть предержащих, и цинизм самих угнетателей, открыто нарушающих свои же собственные принципы. Цинизм Pussy Riot – первого типа, тогда как цинизм властей предержащих – почему бы не назвать их авторитарную брутальность Prick Riot? – принадлежит куда более зловещему второму типу».

А.Н. Нет, то, что написал Жижек – фантазии человека, плохо понимающего ситуацию в России. В деле Pussy Riot задействованы более сложные механизмы, возможно именно российские механизмы. Я не стану их описывать, это потребует отдельного долгого разговора. Скажу только, что некоторые мои друзья считают, что это месть Путина, я с этим категорически не согласен. Они зашли на территорию, которая по большому счету слишком открытая, чтобы не сказать ничейная, а на таких территориях революции не делаются.

И.В-Г. Каков интеллектуальный климат сейчас во Франции?

А.Н. В целом его можно определить двумя словами: интеллектуальный надзор, очень похожий на тот, что был при высоком брежневизме, когда за инакомыслие не расстреливали, но старались уничтожить социально (снимали с работы, отправляли в психбольницу или в лучшем случае выгоняли за границу). Сегодня во Франции вы можете потерять работу за публичное высказывание против ислама. Подчеркиваю – не оскорбления, а именно высказывания.

При этом все общество трещит по швам. Пусть мне кто-нибудь объяснит, почему в стране «равенства и братства» акушерка, которая часто работает по ночам, зарабатывает две тысячи евро, из которых четверть отдает налогам, а функционер ЮНЕСКО, который может появиться на работе три часа в неделю, чтобы выпить кофе и позвонить приятелям, получает семь-восемь тысяч евро и не платит налогов?

В Европе (и не только, возьмите Грецию, Кипр…) кредит доверия к правительствам исчерпан, власти произносят какие-то слова, которым верит все меньшее количество людей. Но, как еще говорили легисты (древнекитайские теоретики государства, да и сам Гунсунь Ян – известный правитель-легист), государство проигрывает, если народ объединяется общей идеей и начинает ощущать себя как единое целое. Как ни стараются европейские правительства разъединить людей потерявшими всякий смысл речами об общем доме, о равенстве и т. п., воспринимающих это серьезно становится все меньше. Люди элементарно устали, устали не в меньшей степени, чем советские люди доперестроечной поры – от постоянной политической лжи, цензуры, от разрыва между болтовней официальной пропаганды и своей каждодневной реальностью.

Тут есть еще один парадокс: эпоха позднего Брежнева помнит целые сообщества ментальных путешественников, если не сказать эмигрантов. Поскольку выезжать из страны было нельзя (или крайне сложно), люди уезжали в древнюю Грецию и Рим, кто-то в Египет к фараонам, кто-то в Индию, Китай, Японию и т. д. Это было спасением от ненавистной идеологии. И в этом нет ничего специфически советского. Человек всегда искал лучший мир и лучшие времена. Сегодня никаких административных преград нет. Вы берете билет и летите, куда хотите. Эта свобода передвижения сняла то ментальное (творческое) напряжение, когда человек, физически живя в советском городе, проживал большую часть жизни в совершенно иных пространствах и временах. И он был в известной степени более свободным, чем нынешний средний европеец.

И.В-Г. А как же демонстрация против легализации гомосексуальных браков? Не проявление ли это политического сознания?

А.Н. Да, это был крик отчаяния, в чем-то похожий на протест восьмерых смельчаков против введения советских войск в Чехословакию. В Париже их было не восемь, а полтора миллиона. Результат тот же.

Дело не только в самих гомосексуальных браках, а в общем протесте против произвола властей. Они делают, что хотят. Им плевать на мнение людей; для них люди давно стали инструментом статистики. На французов надели намордник, и многим это уже начинает не нравиться. Вас могут оштрафовать или уволить с работы, если вы, скажем, по радио выскажетесь против построения очередной мечети. Если вам не нравится «халяльное мясо», вы не можете об этом сказать публично. Вас тут же обвинят в расизме. Уже не говоря о том, что разрешение этого варварства в христианской стране – само по себе преступление.

Мое сравнение с брежневскими временами не случайно, настроение в обществе (у думающей его части, разумеется) действительно сходно. Это касается даже президентских выборов, когда, по существу, выбирать не из кого. Правые и левые во Франции схлопнулись на сегодняшний день в политическую черную дыру. Саркози отличается от Олланда любовью к спорту и своей маме, которая сама вырастила его с братьями.

И.В-Г. Что тогда происходит на самом деле? Как государство решает эту проблему кризиса доверия?

А.Н. Классическим способом: создает новый класс рабов, закупая их оптом, где только можно. В крупных городах чуть ли не все неквалифицированные работы (кассира, грузчика, уборщика и т. п.) заняты людьми, которые прибыли в эту страну на заработки (официально, как правило, для воссоединения семьи). Практика, изобретенная в 1973-ем правительством Жискар д’Эстена для вливания рабочей силы во французскую экономику. Сейчас во Франции происходит то, что описывал английский экономист Джозеф Кей в своей книге «Социальное положение народа в Англии и Европе» (1850), к сожалению, сильно подзабытой. Писал он примерно следующее: аристократия в Англии могущественнее, чем в любой другой стране мира. Бедные же более угнетены и обесправлены, они многочисленнее в сравнении с другими классами; они хуже обучены, чем бедные в любой другой европейской стране. В тот же самый период, когда Кей исследовал жизнь бедных, Англия вступала в эпоху либерализма, то есть по сути экономического принуждения бесправных и одновременно укрепления власти сверхимущих групп.

Напомню, что в 1855-ом премьером Англии становится лорд Палмерстон – мастер по сдерживанию политических притязаний малоимущих классов. Сегодня эти рабы получают за свой труд в двое-трое меньше, чем должны. Их работодатели знают, что протестовать они не будут (то, что их будут грабить, от них не скрывают с самого начала), поскольку в своих странах даже этих денег им не заработать. Этот возникающий на наших глазах новый эксплуатируемый класс, вместе со старой синекурой, единственная опора современного правительства. Молодежь против них, но это пока слишком вяло выражено политически. В этом же причина пустых разговоров о равенстве. Они должны стать завесой растущего на глазах обеднения европейского среднего класса, который и является революционной силой вместо уже не существующего пролетариата.

И. В-Г. Почему именно средний класс?

А.Н. В Европе он всегда был революционной силой, при этом, что интересно, гарантом государственного режима. Помните, что о нем говорил