Третья сила. Россия между нацизмом и коммунизмом - Александр Казанцев

Техника работы не всегда представляла возможным открывать, лицо организации. Вовлекать в ее ряды и оформлять принадлежность к ней было иногда трудно, потому что народа было очень много и проверить и узнать каждого было просто невозможно. Тогда сами собой выработались методы работы — вовлекать людей только в сферу нашего влияния, наших идейных установок и, до поры до времени, не открывать им наличия организации. Мне вспоминается разговор с одним из друзей, в качестве переводчика имеющего возможность общения с рабочими двух лагерей:

— Ты знаешь, в каждом лагере есть уже по несколько десятков хороших, верных наших друзей. Один из них, не мною привлеченный, недавно пытался даже распропагандировать меня.

На мой вопрос: знают ли они сами о том, что являются членами организации, он со смехом ответил: «Что ты, что ты, конечно же, нет! Они совсем искренне убеждены, что они первые и что им нужно начинать дело»…

Осторожность в работе с новыми людьми диктовалась еще и наличием в их среде, хотя и редкой, но все же существующей сети засланных агентов НКВД. Эти распространяли слухи о несуществующих еще тогда победах Красной Армии, о больших реформах и переменах во внутренней советской политике, о «политическом нэпе». Обнаружив признаки национально-политической антикоммунистической работы, эти посланники НКВД, не задумываясь, доносили об этом органам немецкой полиции. Трудно сказать, сколько тысяч антибольшевиков-патриотов удалось уничтожить органам НКВД при помощи немецкого Гестапо. Разговоры о «политическом нэпе» ввели в заблуждение какую-то часть старой эмиграции и большую часть общественного мнения западных союзников. В возможность коренных перемен меньше всего поверила вот эта масса рабочих — она слишком хорошо знала большевизм, чтобы поверить в сладкие сказки о его перерождении.

Несмотря на осторожность, все-таки какое-то число из вновь прибывших мы принимали в наши ряды. Создавали из них небольшие группы-«звенья» и быстрыми темпами проходили с ними курсы политической подготовки и революционной борьбы. На частных квартирах, каждый раз на разных, по вечерам, в нерабочие дни — за городом, просто в лесу, где-нибудь недалеко от лагеря, небольшими группами в шесть-восемь человек проводили теоретические и практические занятия. Эта работа была блестяще налажена руководителем наших кадров в Берлине и его ближайших окрестностях, погибшим потом в 1944 году в концлагере Заксенхаузене, молодым врачом Николаем Сергеевым.

В качестве врача он имел возможность, не вызывая подозрения, принимать у себя десятки посетителей ежедневно и навещать больных в разных частях Берлина. Сотни людей, главным образом из «остов», где бы они сейчас ни находились, вспоминают добрым словом «доктора Николая», у которого всегда можно было получить и хлебные карточки, и моральную поддержку, и одежду, и нужную литературу.

Революционная борьба против диктатур, всё равно — против сталинской или гитлеровской, трудна не потому, что их тайные полиции — НКВД и Гестапо — как-то особенно искусны и проницательны. Сила тоталитарной полиции заключается в том, что она действует по своим особым принципам, основанным на полном пренебрежении законностью и гражданскими правами отдельных лиц. Апеллировать на незаконность ареста в СССР или гитлеровской Германии было бы равносильно тому, что попросить Сталина, или в то время Гитлера, уступить свое место кому-нибудь другому. Фашизм, независимо от того, коричневый ли он, гитлеровский, или красный, сталинский, — это господство одной политической партии в стране. Все вожди фашизма, независимо от их цвета, первым делом после прихода к власти громят все политические партии, оставляя единственную, свою собственную, которая, прикрываясь именем народа, и творит свои преступления.

Для политических противников сразу же создаются концентрационные лагеря, где в невыносимо тяжелых условиях они и гибнут без надежды на освобождение. После ликвидации политических противников лагеря заполняются подозреваемыми в сопротивлении и, наконец, противниками «потенциальными» — возможными, «будущими» врагами власти.

Тоталитарные режимы, подавляя личность во всех областях ее творчества, в какой-то мере притупляют, вероятно, и полицейские таланты. И сила тоталитарной полиции заключается не в полицейских талантах, а совсем в другом. Если нужно найти в чем-то виновного или подозреваемого, она арестовывает десятки и сотни заведомо невиновных людей в надежде, что среди них окажется и искомый. Эти сотни, путем допросов, с применением средств, которые покажутся невероятными для гражданина западных демократий, просеиваются. Виновный, в конце концов, находится, а если не находится, то арестовываются новые сотни. В этом и весь секрет тоталитарных полицейских сил.

Разговоры о всезнающей и всеведущей гитлеровской тайной полиции в очень малой степени отвечают действительности. Она была всесильной, но не всезнающей, всемогущей, но не всевидящей. Чтобы убивать миллионы людей по расовому или национальному признакам, не нужно ни талантов, ни способностей. Для этого нужно только иметь руководителям и исполнителям особого склада духовный мир. Особым складом души наци обладали в полной мере. Но там, где нужна была интуиция, знание человеческой психологии, они часто оказывались безоружными. Рассказы о всевидящем оке Гестапо раздуваются сейчас людьми в оправдание своей бездеятельности в борьбе против Гитлера. Все же те, кто хотел бороться и не боялся опасности, боролись иногда очень успешно. Движения сопротивления были созданы почти во всех порабощенных странах, почти во всех странах-сателлитах и достигали иногда исключительно больших масштабов. Так, антинемецкая организация, созданная Драже Михайловичем в Югославии, охватывала около 200 тысяч человек. Штабу польского повстанческого движения удалось создать не только заговор, не только подпольную армию, а целое подпольное государство со всеми его функциями. Восстание в Варшаве навсегда войдет в историю подпольной борьбы как непревзойденный пример.

Движения сопротивления зарождались и росли в бесчеловечно жестоких условиях немецкой оккупации, с системой заложников, с расстрелами в соотношении 100:1, т. е. за одного убитого немцы уничтожали сто, а иногда и больше ни в чем не повинных граждан оккупированной страны. За мелкий акт сопротивления или саботажа сметались с лица земли целые села вместе с сотнями жителей без различия пола и возраста, превращались в развалины города и в пустыни целые области. Нелишним будет заметить, что коммунистические партии Европы не выделили ни одного имени общеизвестного значения. Единственный человек — это Тито, да и тот боролся больше против национальных югославских освободительных сил, чем против немцев, и пришел к власти только благодаря штыкам Красной Армии. Всюду в других местах коммунизм паразитировал на национальных освободительных движениях, а где возможно, он, расчищая путь к власти, уничтожал героев и организаторов этой борьбы. Европа боролась. Боролась не только в оккупированных странах, не только в провинции самой Германии, но и в Берлине. В столице скрывались сотни нелегально живущих людей — это были, конечно, иностранцы, бежавшие из лагерей рабочие, главным образом русские, бежавшие военнопленные и люди, просто скрывающиеся от преследований немецкой полиции за те или иные, не всегда, впрочем, политические, грехи.

Когда в ноябре 1943 года начались большие и частые бомбардировки Берлина, когда огромный город стал превращаться в развалины, — число скрывающихся в нем исчислялось, вероятно, многими тысячами. В один из налетов, когда сгорело отделение полиции для иностранцев на Бургштрассе, где погибли все картотеки и досье, немцы окончательно потеряли контроль над иностранным миром. Нам приходилось встречаться с десятками людей, большими компаниями живущих в развалинах и подвалах сгоревших домов, оставшихся там необнаруженными до самого конца войны.

Наша учеба в звеньях, составленных из молодых членов, была сравнительно безобидным занятием. Читателю, не знакомому с обстановкой в осажденной со всех сторон Германии, трудно будет себе представить, что в немецком подполье, в самом центре империи, в Берлине, нами устраивались большие собрания, созывались многочисленные съезды, почти непрерывно работала подпольная типография, изготовляющая антинемецкую литературу. Многие десятки членов организации, то уезжая, то возвращаясь в Берлин, прожили в нем нелегально годы войны. В этом же берлинском подполье было спасено много человеческих жизней из привезенных на каторгу русских людей. Из этого же подполья тянулись нити большой пропагандной работы, ведущейся на территории самой Германии, так же точно и на территории оккупированных ею стран, прежде всего России.

Часть русских людей, вывезенных на работу, не могла быть охвачена ни вашей пропагандой, ни работой безвестных одиночек, на свой страх и риск готовивших соотечественников к мысли о создании Третьей Силы. Но во все лагеря рабочих можно было найти доступ, да не хватило бы для этого и достаточно подготовленных кадров. Среди тех, до кого не доходили слова утешения, кто не слышал призывов к бодрости, до кого не доходили сведения о росте антикоммунистических национальных сил, было много людей, переживавших тяжелые дни безысходности. Они не видели выхода из создавшегося тупика и нередко уже здесь, в Германии, становились более лояльными подданными советского правительства, чем были двадцать лет у себя на родине. С одним из таких людей я встретился у своих знакомых. Инженер-строитель. Долгое время работал на новостройках Малой Азии. В Германию приехал добровольно и сейчас переживал тяжелую внутреннюю драму. Он был дальним родственником моих знакомых, и поэтому разговор был более откровенным, чем это бывает при первой встрече.