Король-Лебедь - Юлия Андреева

Сам же Людвиг был готов проклясть принесший ему столько горя и разочарования Мюнхен. С присущей ему решительностью король поклялся, что никогда уже больше не станет показываться перед мюнхенцами, управляя страной из какого–нибудь отдаленного замка и не общаясь с прессой.

* * *

– Король не принадлежит себе, – в шутку заметил тогда Людвигу один из его министров. – Как вы можете, затворившись в отдаленном замке, не принимать послов, не присутствовать на советах, не встречаться с родными?

– Замок Монсегюр, в котором Эсклармонда берегла Грааль, находился на вершине, на которую не мог подняться обычный смертный, если только ему не была дана на то помощь свыше, – улыбнулся в ответ Людвиг. – Помнится, однажды сам король Ричард Львиное Сердце, узнав о Граале, решил прорваться в Монсегюр и забрать его.

– И чем же закончилось дерзание английского короля? – спросил у Людвига министр.

– Горы сыграли с ним злую шутку: желая попасть в замок Монсегюр, он оказался в замке Дюрштайн, где его ожидала темница, – ответил Людвиг.

Театр одного зрителя

Король сдержал свое слово, перебравшись в замок Берг.

«Не будучи ни в чем виноват, Людвиг добровольно обрек себя на одиночное заключение», – говорили в то время о нем.

Король действительно вел довольно–таки странный образ жизни. Будучи писаным красавцем и предметом воздыхания дам, он вел жизнь отшельника, предпочитая ждать истинную любовь, а не довольствоваться временными отношениями и низкопробными интрижками. Любивший красоваться на публике, он приговорил себя к строгому затворничеству.

На долгие месяцы его единственным другом стал ручной лебедь, в компании с которым он целый день плавал по озеру.

Когда же тоска по невозвратному становилась невыносимой, Людвиг приказывал подать карету, садился в нее и заставлял кучера ездить по кругу. Покатавшись так несколько часов, он вылезал из кареты у небольшого, выстроенного прямо посреди парка станционного домика.

К карете подбегал заспанный смотритель, который низко кланялся, принимая документы короля.

– Добро пожаловать в Швейцарию, – говорил смотритель, широко улыбаясь путнику.

– Какое счастье. Я уехал из этой проклятой Баварии. Я смог! У меня получилось! – радовался Людвиг. Он стоял некоторое время, запрокинув голову и вдыхая запахи «Швейцарии». Потом вновь садился в карету или возвращался к замку пешком.

В такие дни хандра захватывала его целиком. Тогда он, облачившись в старинные латы и длинный плащ, приказывал воинам своего гарнизона построиться, после чего все седлали коней и скакали через лес, освещая себе дорогу факелами, в свете которых сияли старинные латы и развевались знамена знаменитых семейств Баварии и славных рыцарских орденов.

Часто становившиеся свидетелями невероятных кавалькад, простые крестьяне утверждали, что нередко рядом с королем и его переодетыми вассалами скакали призрачные рыцари далекого прошлого.

Таким образом король со свитой переезжал из замка в замок, веселясь от души и распевая забавные песни. На следующий день вслед за невероятным отрядом в новый замок спешили слуги Людвига, придворный театр и специально приглашенные музыканты. После того как посредством народа, скандировавшего: «Долой Вагнера и долой его оперы!», был изгнан Вагнер, Людвиг держал театр лично для себя, по собственному желанию заказывая новые постановки и выписывая исполнителей и художников. Так, в один прекрасный день Людвиг открыл для Баварии и всей прогрессивной общественности того времени замечательного театрального художника Паоло фон Жуковский[33], сына знаменитого русского поэта Жуковского, который был занят у Людвига сразу же в нескольких спектаклях.

«Мой народ слишком много кричал о том, что я трачу деньги на зрелища, ему чуждые. Что ж, теперь, наконец, все встало на свои места. Я трачу деньги на себя одного, потому что я король. И потому что я один во всей этой проклятой Баварии понимаю истинное искусство – искусство Рихарда!»

По приказу короля королевская капелла и королевский придворный театр ставили спектакли, единственным зрителем на которых был сам Людвиг. План выпуска спектаклей и дни показов рассчитывались им самим по звездам. В назначенное время он приходил в зал и, благосклонно улыбаясь своим невидимым гостям, давал милостивое разрешение начать спектакль.

После чего смотрел, плача, рукоплеща и время от времени останавливая действие, прося повторить тот или иной эпизод, еще раз исполнить понравившуюся арию. В иные дни актеры были вынуждены играть для него днем и ночью.

При этом свет в зале был приглушенным или его вообще не было, сам же Людвиг предпочитал сидеть в полной темноте, благоговейно внимая представлению.

Зная любовь короля к театру и его дружеское расположение ко многим театральным актерам и актрисам, те стремились произвести на него наивыгоднейшее впечатление, портя таким образом настроение самому королю, который прекрасно видел, когда актер выкладывался на сцене полностью, а когда он играл для своего короля.

Однажды, когда Людвигу особенно надоел один неплохой тенор, во время всех своих арий пристально смотревший в королевскую ложу, Людвигу пришлось издать распоряжение, касавшееся всех актеров: под угрозой штрафа или немедленного увольнения не смотреть в сторону королевской ложи.

При этом он продолжал оказывать покровительство театрам и актерам, постоянно дарил подарки и присылал букеты за кулисы. Исполнительнице роли Брунгильды, например, Людвиг подарил свою любимую лошадь, которую привели украшенную цветами и лентами прямо на сцену, другие актеры получали дорогие украшения, памятные вещи, картины и самое главное – расположение своего короля.

Тем не менее Людвиг сдавал, во всех его поступках, жестах, словах угадывался какой–то надлом, который он старался врачевать знакомыми ему средствами – музыкой, прекрасной живописью, прогулками на природе. Но ничего не помогало. С каждым днем он отдалялся от мира людей, становясь чем–то иным – далеким, недоступным, волшебным.

Право первой ночи

Одно из прав, на котором настаивали противники принятой в 1818 году Максимилианом Первым баварской конституции, было право первой ночи. О нем вздыхали потомки известных семей, перечитывая на досуге мемуары своих более счастливых прадедушек, этим правом пользовавшихся.

Однажды после удачной премьеры в Придворном мюнхенском театре брат Людвига Отто устраивал угощение для актеров, и неожиданно присутствовавший на спектакле Людвиг изъявил желание поехать вместе со всеми.

Отто был невероятно рад, потому что прекрасно знал, каких трудов может стоить выманить куда–нибудь любящего уединенные горные вылазки брата. Сегодня же король был у него на приеме, пил его шампанское, мило беседовал с дамами. Это была невероятная удача, и кронпринц втихаря даже послал своего адъютанта оповестить местные газеты о происходящем, после чего вся компания устроилась в четырех экипажах и отправилась в ресторан, где их уже ждали офицеры гарнизона и несколько молодых людей, представляющих различные политические партии или просто прожигающих свои жизни.

В ресторане пела сделавшаяся всего месяц назад популярной в Мюнхене певичка, с очень недурным голосом, так что Людвиг даже заслушался и первое время не обращал внимания на разговоры за столом.

Потом, когда зал разразился аплодисментами, а на невысокую сцену начали выносить букеты и корзины цветов, Людвиг огляделся, точно не понимая, где оказался. До слуха его донесся обрывок разговора.

О, право первой ночи. Людвигу тоже приходилось думать об этом курьезе. Об этой роковой ночи. Ночи с совершенно незнакомой девушкой, которую, быть может, и не видел до этого. Красивой или дурнушкой, толстой или тонкой, умной или круглой дурой. Ночь – не право сеньора, а его обязанность. Девушка не будет счастлива в браке, если не проведет первую в своей жизни ночь с высокородным сеньором. С господином этих мест.

В этом была какая–то мистика, из–за которой «право первой ночи» превращалось в древний ритуал. Кто разрывает пелену девственности – тот, кто поставлен над всеми самим Богом, потомок небожителей, высшее существо, в чьих жилах течет кровь богов или ангелов. Не было никакого сомнения, что право первой ночи изначально принадлежало королю, царю, шаху, султану, или не важно, как называется наместник Бога на земле. А девушкой была посвященная жрица, в которую на краткую первую ночь входила великая богиня, прародительница всего. Их союз был краток, но нес в себе высшую мудрость и верховную магию.

Только потом, позже «обязанность первой ночи» переросла в «право».

Людвиг не хотел бы обладать правом быть немилым, но одновременно с тем сама эта ситуация манила его своей таинственностью. За столом спорили о понравившейся королю певице. Оказывается, она была из простолюдинов, ее семья территориально относилась к владениям одного из молодых людей, сидевших сейчас с Людвигом за одним столом, и чисто теоретически, конечно, если бы «право первой ночи» было в силе, девушка могла бы принадлежать именно ему.