Сто глупых идей (СИ) - Венджинс Ник

Вот и я уже очень глубоко, ибо не верю ни людям, ни в людей, но зачем тогда нечто внутри меня всё еще настойчиво напоминает о том, что там, за горизонтом, куда не может проникнуть мой потухший взор, всё еще существует Жизнь полная красок, легкости и счастья без всякого лицемерия и лжи?

Вскоре мы подошли к залу с открытыми дверьми, и не могу сказать, что меня это обрадовало, так как я планировала поговорить с Эрнесто наедине, вдали от глаз любопытных, но когда услышала звуки рояля, то мгновенно мне стало как-то наплевать на всех, кто мог бы стать свидетелем нашего разговора.

Провожатый скромно удалился, оставив меня одну на пороге каминного зала, а я всё не решалась войти. Наконец, преодолев себя, я сделала пару тихих шагов, чтобы не отвлечь музыканта, да он сам заметил меня, и тогда полилась не просто мелодия, которую я без труда узнала до этого, но еще и слова песни. Возможно ли подобное совпадение, что Эрнесто знал наизусть мою любимую песню и умел играть ее без нот?

Затаив дыхание, я остановилась подле рояля, за которым сидел Эрнесто. В комнате, где уютно потрескивал огромный камин; где освещением служило лишь пламя и гирлянды на огромной елке, лились пророческие слова песни, от которых по моему лицу невольно побежали слёзы.

Акустика в каминном зале была восхитительная, и я, являясь единственной слушательницей этого проникновенного и потрясающего голоса, ничуть не уступающего эстрадному певцу, роняла слезу за слезой, вовсе не смущаясь, ибо это был тот самый долгожданный миг, о котором говорят: момент Истины. И стесняться слёз, коли захватило это удивительно возвышенное чувство, позволяющее понять, кто ты есть на самом деле, ни в коем случае нельзя.

В исполнении Эрнесто эта песня, и без того до дрожи пронзительная, врывалась в меня чарующими волнами теплого океана. Наверное, я впервые поняла значение выражения, когда говорят, что голос и тембр любимого человека не просто божественны, они представляют собой всю гармонию Вселенной, являясь единственно возможным «настройщиком» тонкого и уникального душевно-сердечного инструмента...

Abrázame

y no me digas nada, sólo abrázame

Me basta tu mirada para comprender

Que tú te irás... Abrázame

...Si tú te vas sólo me quedará el silencio para conversar,

la sombra de tu cuerpo y la soledad

serán mis compañeras si te vas...

________________________________________________

Обними меня и ничего не говори, просто обними меня, мне достаточно твоего взгляда, чтобы понять: ты уходишь...

Если ты уйдешь, мне останется лишь разговаривать с тишиной. Твоя тень и одиночество станут моими спутниками, если ты уйдешь...

_________________________________________________

Эрнесто замолчал, так и не допев до конца. Поднявшись, он хотел было коснуться моего лица, но его пальцы замерли возле скулы, как будто натолкнулись на невидимую преграду. 

- Простите, что расстроил вас. 

Я не сразу смогла справиться с голосом. Рыдания буквально душили меня, а Эрнесто - такой необычайно красивый и элегантный, в белоснежной сорочке с закатанными рукавами, без галстука, в свете камина и рождественских гирлянд – стоял напротив и тревожно всматривался в моё лицо, будто сердце этого удивительного мужчины жаждало спросить о чем-то таком бесконечно важном, что словами не озвучить, ибо лишь взгляд способен задавать подобные сокровенные вопросы.

Помотав головой, я просипела сквозь слёзы:

- Нет, не расстроили, а наоборот – воодушевили. Я очень люблю эту песню. Как вы угадали?

- Не старался угадывать, просто спел то, что самому нравится... из репертуара того, кто нравится вам.

- И вы так спели ее...

- Как? – приблизившись, тихо уточнил он. Взяв мою ладонь в свою, а другой рукой скользнув по талии, он повел меня в танце, чуть слышно напевая слова этой песни.

У меня моментально закружилась голова. Его легкое дыхание касалось моего виска, в то время как я сама перестала дышать... какие-то картины на стенах крутились перед моим расплывшимся взором... приглушенная подсветка заснеженной улицы в огромном окне... сказочно-уютная ёлка... рука, обвившая талию... теплая ладонь, державшая мою... так бережно и нежно, что захотелось взвыть одновременно и от радости, и от отчаяния!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я видела бьющийся пульс на его шее, и сладостное притяжение магнитом тянуло коснуться привлекательного тела, несмотря ни на какие выставленные самоограничения и рамки. Меня бросало в дрожь от желания вдохнуть запах его шелковистой загоревшей кожи; спуститься пальцами ниже, к пылающей сердцевине, где звучала на высочайших вибрациях одна из самых загадочных энергий в мире: та, благодаря которой мужчине и женщине дарована возможность почувствовать себя Единым Божеством...

В ямке на его шее, там, где были расстегнуты верхние пуговицы сорочки, блестела серебром цепочка с кулоном в виде доски для серфинга, и мне казалось, что эта доска, украшенная бриллиантовыми брызгами, скользит по волнам жара, исходившим от Эрнесто. И как же я завидовала этому кулону!

Мне безумно хотелось последовать совету песни и обнять! Без слов, без объяснений, а просто обнять, прижаться к его груди, обвить руками шею, почувствовать единство с ним, и сказать: мой, мой всецело и безраздельно!

Осознание факта, что это далеко не так, своей неправильностью и несправедливостью резало мне сердце, и всё, что я могла – это легко касаться в танце его плеча. Я чувствовала, как моя ладонь прожигала его до кости, распаляя еще сильнее сумасшедшее взаимное притяжение, вспыхнувшее – что уж отрицать! – с первого взгляда, еще при приеме на работу, когда Эрнесто почему-то назвал меня ангелом, которым ему бы хотелось любоваться.

Не знаю, как я нашла в себе силы отступить на полшага назад. Единственное, что я могла себе позволить по отношению к этому табуированному мужчине, это признать очевидное:

- У вас завораживающий тембр, Эрнесто. И сразу видно, что это ваш родной язык. Только понимая каждое слово, чувствуя все смысловые связи и возможный подтекст, можно так расставить акценты, как это сделали вы. Благодарю вас, я... никогда не забуду этого бесценного дара.

- Знаете, Полина, вы очень чувствительная и... ослепительно красивая женщина, - с грустью в глазах произнес Эрнесто. Он отпустил мою ладонь, не смея настаивать на продолжении танца, но взгляда не отвел, а напротив, сделал его еще более пытливым.

- Это всё рождественские гирлянды, это они ослепляют, - попыталась оправдаться я.

- Нет, не вините гирлянды. Дело в ваших колдовских глазах... И слёзы ваши – искренние, не наигранные, не разумом сотворенные, а сердцем отданные. Это я должен благодарить вас. Никто еще никогда... так искренне... никогда... – он запнулся, не сумев договорить.

Мы стояли в глубокой тишине, не решаясь нарушить ее, и лишь поленья в камине да мерцание гирлянд вели свою чарующую игру на предметах интерьера, на лакированной крышке рояля, на жгуче черных волосах Эрнесто и в наших сверкающих глазах. Еще секунда и я бы пала к его ногам, предложив постыдное... предложив ему опорочить свою честь и честь его супруги. О своей чести я даже уже не заикаюсь. Представляю, что бы он подумал обо мне – о замужней женщине, предлагающей ему отношения на одну ночь... хотя бы на одну волшебную ночь!..

Надо было срочно взять себя в руки, но эта сказка никак не желала отпускать нас обоих: его необыкновенные светлые глаза искали во мне подтверждение и решимость, точно ответ на вселенски значимый вопрос, заданный не голосом, но душой. И я решилась.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

- Эрнесто, я бы хотела кое-что рассказать вам. И мне безумно стыдно, что я не сделала этого раньше.

- Одевайтесь, - прервал он мою исповедь и, накинув на себя пальто, первым пошел к стеклянной двери, что вела на открытую террасу.

- Эрнесто, выслушайте меня, разговор очень важный! Он касается ваших бумаг, тех самых результатов исследований из института Планка, - не скрывая своего разочарования, выпалила я.