Дом певчих птиц - Юлия Владимировна Климова

class="p1">– А что это?

– Артефакты. Большие и маленькие.

– Настоящие?

– Конечно.

– А почему они хранятся у тебя?

– Потому что, если Сашка еще хоть что-нибудь притащит домой, мать его убьет. Он мой однокурсник. Мало ему официальных раскопок, так еще и сам промышляет. Разное находит, и, признаюсь, пару раз ему крупно везло, даже доклад потом готовил и зачитывал студентам и профессорам.

– А где он находит? – Я подошла к ящику и опустилась на пол. С запахом тайн я была уже знакома, и сейчас он меня манил не меньше, чем в первый раз.

– Сашка специализируется на древних кладбищах. Особенно любит те, что лежат под толстым слоем земли. Нароет очередное сокровище и тащит мне и себе для изучения. – Матвей взял глиняную фигурку и повертел ее в руках. – Ну, какой всемогущий артефакт тебе больше нравится? Забирай на память.

Я медлила, боясь ошибиться. Наверное, мы с неведомым Сашкой Акробатовым были чем-то похожи, потому что и мне каждая вещь казалась интересной и исторической. Ящик притягивал точно магнит. Я осторожно вынула тарелку с отколотым краем и положила ее на пол, рядом пристроила шкатулку со ржавой пружиной. Но дальше углубляться не хотелось, взгляд все равно тянулся к таинственной бутылке, будто тогда, при первой встрече, мы с ней сроднились. Я взяла ее и поднесла к лицу.

– А где твой друг нашел эту бутылку?

– Как раз на кладбище. – Матвей вернулся к вещам и рюкзаку. – Нарыл штук пятнадцать таких. Если б в них хоть коньяк был.

– И все пустые и запечатанные?

– Да. Сашку именно этот факт и привел в состояние эйфории, он собирался их изучать при помощи лучей. Только не спрашивай каких, понятия не имею. Я согласился принять строго одну бутылку, а остальные вроде его мать в порыве генеральной уборки отправила в деревню, где они и сгинули. Вот веришь, никто их с тех пор и не видел. Сашка страшно переживал.

– Наверное, ты не можешь мне ее отдать, раз она единственная сохранилась.

– Отдам с удовольствием, он все равно еще что-нибудь притащит. И его интерес к находка быстро ослабевает, мне кажется, Сашку больше волнует сам процесс. Забирай!

– Бутылка очень древняя?

– Приблизительно вторая половина 19 века.

– А почему ты ее не открыл?

– Сашка запретил, боялся, что я первый узнаю тайну. А я смеялся и говорил, что там точно сидит бледный джин. Но с тех пор он о ней и не вспоминал. Честно говоря, если бы Сашка забрал ящик со своим барахлом, я был бы счастлив.

Бутылка сначала холодила руки, а потом я почувствовала тепло, будто и правда на дне сидел джин и ждал часа избавления. Любопытство точило меня, но я не смела потрогать сургуч, он казался черным стражем, охраняющим древность.

– Большое спасибо, я выбираю ее.

Матвей собрался довольно быстро. На нем вновь были свободные брюки защитного цвета со множеством объемных карманов и серая рубашка. Я не могла не вспомнить нашу первую встречу, жаль невозможно вернуться в прошлое и прожить его еще раз. Или два. Наверное, ложась каждый вечер спать, я буду прислушиваться, вдруг, Матвею опять потребуется вернуться… Но до конца недели остались считанные дни…

Он надел на плечо только одну лямку рюкзака и притянул меня к себе.

– Остаешься за главную, Динка.

«Не уезжай!» – крикнуло в ответ сердце.

– Обещаю вести себя прилично, – выдохнула я. Моя грустная улыбка потерялась в складках джинсовой рубашки. Как быстро летит время, пожалуй, я не замечала этого раньше.

Матвей отпустил меня и добавил:

– Может, когда-нибудь увидимся, мир тесен.

Дверь я закрывала медленно, растягивая секунды, а потом пошла в комнату и стала смотреть в окно на удаляющегося Матвея. Он пересекал двор уверенным шагом, и я не сомневалась, мысленно он уже сидел в мягком кресле самолета и читал книгу.

– Он не обернется, Хвостик. И мы с ним больше никогда не увидимся.

Кенар в ответ промолчал.

* * *

Петербург. Далекое прошлое…

Старая Берта терпеливо выслушала Николая Степановича Абакумова, и лишь когда он задал конкретный вопрос: «Как вы относитесь к моему предложению?», она положила руку на прилавок ладонью вниз и произнесла:

– Невозможно. Соня работает, обучает птиц, я потеряю слишком много денег, если дам согласие.

– Я готов возместить убытки. Речь идет лишь о месяце, всегда можно договориться… – Встретив обжигающий взгляд, Николай Степанович коротко вздохнул и перешел к аргументам: – Нам не хочется отдавать птицу обратно, внучка к ней привыкла, а Соня могла бы вернуть кенару способность хорошо петь.

– Для этого ей вовсе не обязательно жить у вас. – Берта прищурилась, увеличив тем самым количество морщин вокруг глаз и чуть подалась вперед. – Если вы заметили, я весьма пожилая женщина. – На ее губах появилась едкая кривая улыбка. – И без Сони я уже ничего не могу, она мои глаза, руки и ноги.

– Всего месяц, – сухо и твердо повторил Николай Степанович, переходя на привычный ему генеральский тон. Он был учтив и потратил достаточно времени на уговоры, если ответ отрицательный, что ж, значит, дело можно считать несостоявшимся. Олюшке придется принять это и отвлечься на другие идеи.

Берта неторопливо вышла из-за прилавка, сначала подошла к одной клетке, затем к другой, развернулась и посмотрела на Абакумова. На ее лице отражалось спокойствие, сгорбленные плечи, как ни странно, добавляли облику важности, будто она и не продавщица в магазине, а как минимум особа королевских кровей.

«Вот ты и пришел за ней… Не мудрено, коли она свои беды в бутылке спрятала. Надеялась я, что Соня навсегда здесь останется, да только нет у меня права душу ее взаперти держать. Душа-то у нее крылатая… Надеялась. Да. А чутье подсказывало другое».

– Приходите вечером, я дам ответ, – торжественно произнесла Берта и кивнула в знак прощания.

Николай Степанович хотел развлечь внучку, и не особо скрывал этого, кенар – лишь повод. «Олюшка хромает, думаю, вы заметили это. Пусть девочки пообщаются, дружба пойдет им на пользу». Берта насквозь видела людей, а уж пороки угадывались с первого взгляда. Не с ногой у Олюшки были проблемы, душа у нее хромала. Однако зло исправляется добром, если, конечно, случай излечимый, а Соне необходимо найти свое место в жизни.

Николай Степанович тоже кивнул и вышел из магазина.

– Завтра опять придут дожди, – ровно произнесла Берта, будто разговор с Абакумовым был о погоде. – Спину ломит.

Месяц действительно пролетит быстро, и заменить Соню может дочка булошника – полненькая светловолосая Аглая, простоватая, но добросовестная. Однако Берта не столько искала помощницу, сколько нуждалась в той, что заберет дар.

– Значит, не