Былой войны разрозненные строки - Ефим Гольбрайх

Руководителем оркестра был назначен старейший русский военный капельмейстер (дирижер) полковник царской и Красной Армии Василий Иванович Агапкин, автор популярного до сих пор марша для духового оркестра «Прощание славянки», написанного им в 1912 году, когда началась первая балканская война. К маршу были и слова:

Наступает минута прощания. Прозвенел уже третий звонок. Говорю я тебе «До свидания. Уезжаю на Ближний Восток».

Кое-как приведя разношерстный состав в относительный порядок, Агапкин вывел свое воинство на Красную Площадь в семь часов утра: из-за экстремальных условий начало парада было перенесено с девяти часов утра на восемь. Стоял лютый, небывалый для ноября, тридцатиградусный мороз. Играть было невозможно клапана замерзли.

Агапкин распорядился играть половиной оркестра, другая половина в это время отогревает маленькие инструменты за пазухой, а большие прикрыв полой шинели. Когда закончилось прохождение пехоты, Агапкин вдруг обнаружил, что не может сойти с подставки сапоги примерзли. Замешательство дирижера заметил один из командиров оркестра, подбежал и буквально отломил его от подставки. Едва они вдвоем оттащили ее к зданию ГУМа, началось прохождение техники.

Парад продолжался ровно один час, для точности и одну минуту.

А на ближайших улицах участников парада ждало сто сорок трамвайных вагонов, чтобы отвезти их на передовую!

Весь партийный и советский аппарат находился на казарменном положении, и когда в пять часов утра связные разъехались по райкомам и райисполкомам, всех застали на месте.

Сообщили о параде и киностудии научно-популярных фильмов большая часть кинохроники находилась на фронтах. То ли долго не заводилась в такой мороз машина, то ли по какой другой причине, съемочная группа опоздала, не сразу прорвалась к Мавзолею, и времени на проверку аппаратуры не оставалось: Сталин уже начал свою речь. Утро выдалось темным, шел снег, мешавший нормальной съемке. Не шел и звук!

Больше повезло киногруппе, стоявшей у ГУМа. Режиссер, видимо, не извещенный о переносе времени начала парада, на съемку опоздал, и когда началось прохождение войск, женщина-оператор Мария Сухова стала снимать проходившие колонны солдат крупным планом. Эти исторические кадры и вошли в фильм о параде на Красной Площади 7 ноября 1941 года.

Снимавший выступление Сталина режиссер Ф. И. Киселев, вконец расстроенный, ночью помчался к председателю Кинокомитета И. Г. Большакову и доложил обучившемся. Большаков схватился за голову: Мы погибли! Но куда деваться Ожидая самого худшего, позвонил Сталину. Сталин выслушал его не перебивая и неожиданно спокойно сказал: «И что вы предлагаете?» У Большакова отлегло от сердца. Сталин согласился повторить свою речь в помещении. Утром шел снег, он хорошо виден на шинелях и лицах солдат. На лице и одежде Сталина снежинок не видно имитировать не решились. На Мавзолее, несмотря на сильный мороз, Сталин стоял в фуражке, чтобы не разрушать привычный образ. Так он и снялся. (Некоторые утверждают, что в шапке-ушанке. Скорей всего, и то и другое верно: во время своей речи он стоял в фуражке, а когда закончил надел шапку, мороз был нешуточный.)

Съемка была назначена ночью. К четырем часам тридцати минутам утра выгородка в Георгиевском зале Кремля была готова. Огромные окна зала раскрыли напустить холодный воздух, чтобы у Сталина во время речи изо рта шел пар (это не получилось). Вошел Сталин. Присутствующих поразил его вид: маленький рябой согбенный старик. Ничего общего с портретами. Сталин повторил свою речь, память у него была отличная.

Но звук не шел и на этот раз!

Все понимали, чем это грозит. Согласовывать с Большаковым было некогда. Обмякший от жары юпитеров Сталин уже уходил. Киселев забежал вперед: «Товарищ Сталин! В кино полагается делать дубль!»

Сталин с сомнением посмотрел на него, молча вернулся к микрофону и повторил свою речь в третий раз.

На этот раз записали.

Через несколько месяцев, увидев Большакова на каком-то совещании, Сталин скажет ему: «А ваш режиссер смелый человек!»

В ту ночь Киселев поседел.

На фронте

Командир 163-й штрафной роты капитан Щучкин и его заместитель старший лейтенант Гольбрайх Дорога

Старшина подвел к небольшому странному холму, который при ближайшем рассмотрении оказался грудой ботинок. Обувь была новая в смысле неношеная, непривычного желто-коричневого цвета, связанная попарно за шнурки. На внушительной подошве, прочность которой не вызывала сомнений, поблескивали ровные ряды крупных выпуклых шляпок металлических гвоздей. Не без оснований сомневаясь, понадобятся ли они мне осенью, а тем более зимой до этого еще дожить надо по неопытности выбрал по ноге, с недоумением глядя на старых солдат, выбиравших размером побольше. На внутренней стороне ботинок красовалась загадочная нерусская надпись «серия АД.№ 7.5». Это был первый импорт в моей жизни.

К удивлению, ни к осени, ни к зиме я не был убит и даже ранен. Зато мое легкомыслие незамедлительно было наказано. Днем ботинки хорошо намокали, а ночью смерзались и превращались в «испанские сапоги» — изощренное орудие пыток инквизиции. Пытка продолжалась, пока не началось наступление и не появились трофейные сапоги.

К ботинкам выдали по паре добротных, цвета хаки, обмоток, сразу же по меткому солдатскому определению получивших название «трансформаторы» или «разговоры». Возни с ними было немало, в походе то и дело слышалось: «Разрешите выйти из строя! Обмотка размоталась!» Я так натренировался, что «трансформаторы» как бы сами заматывались вокруг ноги, оставалось только заправить концы.

Обувь была английская, сделанная на века и, по моему глубокому убеждению, довольно давно. Ботинки полностью утратили какую бы то ни было эластичность и совершенно не гнулись ни в каком направлении, закралось подозрение, что они были изготовлены еще во времена англо-бурской войны, долго лежали без движения в армейских цейхгаузах, и вот союзники, обрадованные возможностью от них избавиться, с удовольствием сбагрили их нам. Вместо второго фронта.

Для пехоты самая плохая дорога прямая.

Глянешь: без конца и без края пролегла, устремилась к горизонту ровная лента шоссе. Господи! Это ж, сколько еще пройти надо!..

А на извилистой дороге то холм, то перелесок, то овраг, а то и просто поворот. И хоть знаешь, что сегодня предстоит пройти все те же сорок километров, глаз непроизвольно намечает кажущийся финиш. Идешь и думаешь: там, за холмом…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});